Новенькая

Я шлепал веником по ноге, а та все не кончалась – длинная, стройная, бесконечная. Я дошел до ступней и двинулся по другой ноге в долгий обратный путь. Пар застилал взор.

Женские ноги бывают тонкие, пышные, белые, загорелые – все красивые, и у каждого парня свои предпочтения. Созерцая ноги Новенькой, я с удивлением осознал: мое предпочтение – это ноги Новенькой. И мне не важно, какие они, белые или загорелые, тонкие или пышные, татуированные или ободранные после падения с велосипеда – главное, что это ее ноги. Следующая мысль: а ведь это касается не только ног. И я говорю не о жопе. Нет в Новенькой ни одной отдельной части, которая привлекает меня сама по себе. Мне нравится именно сущность Новенькой, а все остальное в ней нравится и принимается уже автоматически. Может, это и есть настоящая любовь?

Вышли подышать.

А когда вернулись – взялись за березовые веники и устроили настоящее побоище, в котором лежачего не только бьют, но и добивают, а потом переворачивают и снова бьют.

– Намылишь спинку? – невинно спросила Новенькая.

Очнулся я, намыливая ей ступни. Она сидела на нижнем пологе, вся покрытая пеной, а я ползал внизу, будто скульптор, полирующий статую в приступе перфекционизма. Вся душа моя ушла в ладони: изгибы тела приводили в восторг, словно я был малюсеньким горнолыжником, закладывающим на них виражи.

– Можно смывать, – сказала Новенькая наконец.

Естественно! Ведь ниже шеи на ней не осталось ни одного места, которое бы я не намылил по десять раз. Впрочем, мне она тоже помогла намылиться, и улыбка ее при этом обжигала сильнее пара.

Отпаренные и вымытые, мы побежали на речку. Новенькая чуть не забыла венок, но вовремя спохватилась.

Солнце упало на горизонт и расплескалось малиновым закатом. Небо выцвело до бледно-голубого оттенка и медленно растворялось в наступающей ночи. От реки потянулся туман. Из воды торчали серые деревянные столбы, обгрызенные временем, – когда-то в старину здесь был мост. Столбы шли вереницей к противоположному берегу, в слепой полутьме белесый туман ощупывал их, словно язык, трогающий обломки зубов.

Я чиркнул спичкой – здоровенный кусок бересты затрещал, яркое оранжевое пламя забегало по дровам сотней голодных саламандр. Потянуло дымом, легкий ветерок что-то сказал, и пламя ответило ему яростным гулом. Мы с Новенькой зачарованно смотрели на разгорающийся костер, и тьма вокруг становилась гуще. Щупальца тумана коснулись ореола огненного света и отпрянули.

Утопая в иле по щиколотку, мы зашли в реку, побежали на глубину. Вода за день жары нагрелась, да и после бани мы были способны прыгнуть на лед и протопить своими телами полынью. Я смотрел, как с каждым шагом черная вода скрывает тело Новенькой: поднимается по стройным ногам, обхватывает талию… Новенькая смеясь обернулась, грудь ее сверкнула над водой и тоже скрылась. Осталось только лицо с таинственной улыбкой и разноцветный венок, похожий на цветущий остров.

Я поднял ноги и отдался воде. Костер на берегу разгорелся, медленные волны горели оранжевыми бликами и казались еще теплей. Новенькая торжественно сняла венок, положила на воду и грациозно толкнула по течению. Он поплыл навстречу туману и тьме и скрылся за гранью восприятия, словно переместился в иное измерение.

– Не жалко такую красоту? – спросил я, подплывая к Новенькой.

– Таков обряд. Печальней было бы оставить его и смотреть, как он вянет и засыхает.

– Пожалуй… Так он навсегда останется в памяти ярким и цветущим. Прям как ты!

Вдруг что-то холодное скользнуло по бедру, я вскрикнул.

– А? – отозвалась Новенькая.

– Похоже, рыба по ноге задела. Так мерзко, бр-р! – Меня передернуло.

– Это русалка тебя лизнула!

– Быть того не может, в ночь на Ивана Купала нечисть покидает водоемы.

– А если это чистая русалка? Я ревную... Бляха!

– Что, тоже задела?

– Противно как! Меня-то зачем лизать?!

Не успел я сформулировать, зачем нужно ее лизать, как на ум пришла чудовищная мысль. Если рыбы настолько бестолковые, что натыкаются на меня в темноте, то что, если щука – большая такая щука, зубастая – заинтересуется моим причинным местом? Ведь ловят же их на живца. Моя рука метнулась вниз и плотно накрыла пах. Я побежал прочь из воды, Новенькая за мной. Никогда больше не буду купаться голышом!

Костер разгорелся во всю мощь. Оранжевое пламя ревело, освещая весь берег и половину реки. Белое тело Новенькой приняло на себя все оттенки огня и засияло. Мы подошли ближе – волна жара заставила отшатнуться, и мы замерли, переминаясь с ноги на ногу.

– Надо прыгать, пока мокрые, – сказал я.

– Ага…

Пламя было таким высоким, что не было видно земли за костром – будто перед нами не костер, а вход в инферно. Решили прыгать вместе и с разбега. Отошли, взялись за руки. Трава под ногами стала скользкой, сердце застучало в животном ужасе.

– Давай! – крикнули друг другу.

Побежали, оттолкнулись от земли, взлетели, подгибая ноги. Жаркая волна подтолкнула нас снизу, мы заорали и рухнули в траву. Ощущение было странным, по телу бегали мурашки величиной с горох. Новенькая заползла на меня как змея и уставилась в глаза. Я поцеловал ее раз, второй, еще и еще. Ладони побежали по изящному телу, остановились на сочных местах, дрожащие в экстазе. Мне уже не хотелось идти в темный лес за мифическим цветком папоротника. Я хотел остаться, я хотел Новенькую здесь и сейчас.

– Почти полночь, – сказала она, достав свой язык из моего рта.

– Давай вернемся в баню и…

– Это мы всегда успеем, а мистический момент только сегодня!

– Как скажешь, – улыбнулся я.

Вооружившись двумя фонариками, мы голыми пошли в лес. Задумка была добраться до старого леса и выйти на поляну с папоротником.

После бани, купания и костра я впал в особое состояние сознания. Я не шел, а парил над землей. Мыслей не было – точнее, они смешались с чувствами и эмоциями в причудливые образы, похожие на сказочных существ. Говорить не хотелось. Казалось, что мы с Новенькой и так все знаем и понимаем и вообще нас окутывает уютное облако, в котором эмоции и мысли общие. Мы были великолепны, и весь мир вращался вокруг нас, поворачиваясь к нам поляной с папоротником.

Пришли на место, я глянул на часы – самое время. Тихо и без спецэффектов настала полночь. Мы добросовестно шарили лучами фонариков по большим ажурным листьям. Я бы не удивился, если бы вспыхнули алые лепестки, озаряя наши лица мистическим светом.

Но ничего такого не случилось.

Некоторое время мы бродили по инерции, присматривая что-нибудь интересное. Меня начал пробирать влажный ночной холод. Я посмотрел на Новенькую и развел руками.

Однако на ее лице играла улыбка, щеки покрылись румянцем.

– Ты не переживай, – сказала она. – У меня есть для тебя… другой… цветочек…

От ее сладких интонаций у меня закружилась голова. Взмахом пальца она поставила меня на колени. Подошла вплотную. Сделала еще шаг – за мое плечо, и еще один. Теплые нежные бедра стиснули мою голову, словно наушники с чарующей музыкой. Я не мог услышать, что она говорила дальше, но предложение (точнее, повеление) было и без того ясным. Сам я, по понятной причине, говорить не мог, я и дышал-то еле-еле. Снизу вверх я взглянул на ее лицо: рот приоткрыт в улыбке, взгляд томный, зрачки – космос. Она сузила глаза и чуть кивнула вверх. С тех пор это наш тайный сигнал, повелевающий приступить к ублажению.