Новиков-Прибой
Шрифт:
Вскоре Алексей Силыч купил в Калининской области, где часто бывал на охоте, бревенчатый сруб, который был перевезён в Тарасовку на нескольких санях. Обоз сопровождал Максим Иванович Воеводин. В феврале 1932 года началось строительство.
Дом был поставлен на кирпичный фундамент, к нему пристроили две террасы, возвели мезонин для рабочего кабинета, и всё обшили тёсом. Надо сказать, что это было отступлением от первоначального архитектурного плана, и Новикову-Прибою пришлось почти два года объясняться с Мытищинским исполкомом, вплоть до октября 1934 года, когда дело наконец было улажено.
Строительство дома не обошлось без некоторых трудностей. Например, строители никак не могли сообразить, как втиснуть лестницу на второй этаж в оставшиеся два квадратных метра в коридоре. Возможность сделать её из
Свою лепту в отделку дома внесла и Мария Людвиговна. Она предложила застеклить террасу разноцветными стёклами. Получилось очень красиво, и терраса на долгие годы стала любимым местом отдыха семьи и многочисленных гостей Новикова-Прибоя. Здесь за большим столом сиживали друзья-писатели Сергей Николаевич Сергеев-Ценский, Алексей Николаевич Толстой, Михаил Михайлович Пришвин, Александр Перегудов, Владимир Лидин, Пётр Парфёнов, Леонид Леонов, Лидия Сейфуллина, Ольга Форш и многие другие.
Алексею Силычу хорошо писалось в Тарасовке. Каждый день его дачной жизни, подробно описанной позднее сыном Игорем Алексеевичем, начинался в шесть часов утра. Писатель завтракал в своём кабинете, затем часа два работал в саду, после чего переключался на литературный труд. Обедал Алексей Силыч рано, в 12 часов дня. В это время вся семья собиралась на веранде. «Если мы были одни, — пишет И. А. Новиков, — то говорили о семейных и хозяйственных делах, прочитанных книгах, изданиях произведений отца, событиях в стране и за границей. Если с нами обедали друзья и знакомые, то застольные беседы касались литературных новостей, творческих планов, воспоминаний, забавных случаев на охоте и в жизни, садоводства. После обеда отец, как правило, час-другой спал, пил чай и снова занимался в саду или в кабинете литературной работой. В предвечернее время вместе с нами поливал грядки с овощами, заполнял бочки водой, косил на участке траву, готовил компост. Наиболее интересные разговоры возникали за ужином, когда отец по-настоящему отдыхал. В это время он сам или кто-то из гостивших в Тарасовке писателей читали отрывки из своих новых произведений, давали друг другу советы, спорили, шутили, иногда все вместе пели песни».
С весны и до осени Алексей Силыч ежедневно ходил купаться на Клязьму. Зимой он вместо купания в реке чистил от снега дорожки на участке и колол дрова.
«Когда отец жил на даче один, — пишет И. А. Новиков, — то предпочитал готовить на маленькой плите в своём кабинете „сливуху“. Особенностью этого варева, которому его в детстве научили тамбовские охотники, было то, что кушанье готовилось быстро и одновременно состояло из супа и каши. В кастрюлю или котелок с большим количеством воды засыпали две-три горсти пшена. После того как крупа разваривалась, в похлёбку для аромата добавлялись жареный лук и шкварки. Затем жидкость осторожно сливалась („сливуха“) в тарелку или миску и была первым блюдом, а оставшаяся жидкая каша — вторым блюдом».
Именно на даче Новиков-Прибой написал практически всю вторую книгу «Цусимы», здесь он начал работать над «Капитаном 1-го ранга», здесь время от времени возвращался к охотничьему роману «Два друга».
Но, наверное, самым отрадным в эти годы были для Силыча отклики на его «Цусиму» самих цусимцев. Это были и письма, и множество визитов, в том числе и неожиданных.
Об одной из встреч Алексея Силыча с цусимцем Степаном Цунаевым, которого в бытность службы на «Орле» за могучее телосложение прозвали «чугунным человеком», рассказал в своё время рязанский писатель Василий Золотов:
«Они стояли друг против друга в каком-то замешательстве.
— Силыч, неужели не узнаёшь?
— Хоть убей, не припомню.
— „Чугунного человека“ забыл. Эх, баталер, баталер.
— Цунаев?! — Новиков-Прибой бросился в распростёртые объятия побратима, оба затихли, превозмогая мужские слёзы. — Двадцать восемь лет прошло, двадцать восемь!..»
Потекли воспоминания о службе, о походе,
о бое…О себе Цунаев рассказал, что живёт в селе Октябрьском Пронского района Рязанской области, работает механиком в МТС. Как-то услышал по радио «Цусиму» и живо собрался в Москву:
«Ну, думаю, это он, Лексей, написал про нас. Сыскал я дом твой, поднимаюсь по лестнице, и вдруг оторопь взяла: а примешь ли, чай, в большие люди вышел.
— Да ты что, Стёпа, как не стыдно. Побратимы же!
…Силыч на радостях в тот же день повёз цусимца в Союз писателей, познакомил с друзьями, сфотографировались на память».
«Довольный, весёлый, — пишет В. Золотов, — Степан Сидорович вернулся домой. Он знал, что я, молодой сельский учитель, пытаюсь писать рассказы о жизни земляков, но не всё у меня тогда получалось толком.
— Поезжай к Силычу, наверняка поможет, — посоветовал Цунаев.
Встреча состоялась в редакции журнала „Молодой колхозник“ (ныне „Сельская молодёжь“).
С пользой поговорили мы, хорошо помог мне Силыч своими советами.
— Пиши только о том, что знаешь. А то вот один художник взялся иллюстрировать моё сочинение, нарисовал броненосец под парусами. Смеху было!»
Прощаясь с Золотовым, Алексей Силыч крепко пожал ему руку. И это рукопожатие молодой рязанский писатель запомнил на всю жизнь: «крепкое, горячее, обнадёживающее, отцовское». Силыч как будто говорил: «Знай наших. По-моряцки жмём».
Все, кому довелось общаться с Новиковым-Прибоем, вспоминали то доброе и светлое чувство, которое оставалось после разговора с ним. Этот крепкий, кряжистый человек с простым крестьянским лицом умел обаять любого собеседника своей открытой улыбкой, озорным лукавством в глазах, неизменным вниманием и дружеским расположением.
На протяжении 1932–1934 годов Алексей Силыч упорно трудится над второй книгой романа «Бой», и в 1934 году она будет опубликована. Но автор не удовлетворён своей «Цусимой», ему кажется, что более широкое общение с участниками похода 2-й Тихоокеанской эскадры поможет усовершенствовать роман, поможет дополнить его новыми и важными подробностями.
В 1935 году Новиков-Прибой размещает в газетах «Красная звезда», «Красный флот», в республиканских и областных изданиях своё обращение к оставшимся в живых морякам 2-й Тихоокеанской эскадры с просьбой рассказать о пережитом:
«Для пополнения моей книги „Цусима“ новыми героическими эпизодами я разыскиваю, и частью уже нашёл, живых участников Цусимского боя — старых моряков 2-й Тихоокеанской эскадры. По свидетельствам этих очевидцев мне нужно подробнее выяснить некоторые обстоятельства боя и героические действия русских моряков на других кораблях, кроме броненосца „Орёл“, на котором присутствовал сам.
В связи с этим я прошу государственные, профсоюзные и общественные организации, а также редакции центральных, краевых, областных и районных газет помочь мне в этой работе, сообщив известные им адреса старых моряков — живых цусимцев, участвовавших в боях 14 и 15 мая 1905 года на следующих кораблях: броненосец „Адмирал Ушаков“, крейсер „Светлана“, миноносец „Громкий“. Кроме того, среди живых моряков я ищу ещё тех, кто из японского плена возвращался в Россию вместе с адмиралом Рожественским на пароходе „Воронеж“ и был свидетелем или участником революционного выступления в море против Рожественского и офицеров, которых тогда под свою защиту взяли японцы.
Самих старых моряков — моих боевых товарищей с указанных кораблей — я очень прошу лично отозваться на это моё обращение, чтобы я мог немедленно списаться с ними по интересующим меня вопросам.
Другие газеты прошу перепечатать это обращение».
Откликнулось более трёхсот цусимцев. Они прислали писателю свои воспоминания, фотографии, рисунки. Получив огромный и чрезвычайно интересный дополнительный материал от очевидцев, Новиков-Прибой самозабвенно работает над новой редакцией романа.
Александр Перегудов, один из самых близких друзей Алексея Силыча, в доме которого, в Дулёве, Новиков-Прибой написал некоторые главы «Цусимы», в своей книге «Повесть о писателе и друге» вспоминает: «Работа над „Цусимой“ властно захватила его. Он снова переживал пережитое если не с такой силой, то, во всяком случае, с не меньшей страстностью. Помню, как однажды ночью разбудил меня крик: