Новогодний подарок
Шрифт:
Возле станции поезд, как всегда, заскрежетал тормозами. Из вокзала вышел начальник станции в фуражке с красным околышком, помахивая двухцветным жезлом. Я видел, как он обменялся несколькими словами с контролером, подошел к паровозу, из окошка которого высунулся машинист, вытиравший ветошью руки. Обычная сцена, если не считать, что по платформе бежал, словно догоняя поезд, мой попутчик. Он подлетел к начальнику станции и перевел дух. Затем он что-то сказал ему, и тот отрицательно покачал головой. Мой попутчик продолжал на чем-то настаивать, и вскоре разговор превратился в бурную дискуссию, а затем в ссору с яростной, угрожающей жестикуляцией. Казалось, они вот-вот перейдут врукопашную. И действительно, я увидел, что мой спутник схватил своего собеседника за грудки и принялся исступленно, что было сил трясти его. И тот,
Мой приятель покорно последовал за полицейским. Смущенная улыбка блуждала на его симпатичном лице.
— Синьор, — крикнул я, высовываясь из окна, когда они поравнялись с моим вагоном, — а как же ваш чемодан?
— А, спасибо! Давайте его сюда.
— Но что случилось?
— Ничего страшного. Маленькая неудача в работе. Все обойдется без особых потерь, и я, наверное, все же завладею тем, что хочу.
— Ничего не понимаю, но все равно желаю вам удачи!
— Не понимаете? Но это же так просто. Я собираю свистки начальников станций. Я обещал себе собрать по свистку со всех станций, где побывал мой бедный дедушка. И собрал почти все. Не хватает только свистка со станции Традате. Но я заполучу его, будьте уверены! А вы, если окажетесь в Асколи Пичено, разыщите меня, спросите доктора…
Резкий свисток набиравшего скорость паровоза помешал мне расслышать его имя. Так что мне трудно будет узнать, чем кончилась эта история.
Вся жизнь — этологии!
Это интервью, которое я сейчас изложу вам, профессор Бергман из Упсальского университета в Швеции давал мне, сидя за столиком возле кафе на одной из площадей Флоренции, напротив знаменитой колокольни Джотто.
— Присаживайтесь, — любезно предложил он мне, опуская на стол кружку с пивом, — простите, что принимаю вас здесь, на улице. Тут, конечно, довольно шумно и разговаривать не совсем удобно. Но вы же понимаете, я не могу покинуть свой наблюдательный пост в рабочее время. А в другое время я не работаю. Из принципа, а также по рекомендации моего профсоюза. Итак…
Я ответил, что столик на тротуаре у кафе меня вполне устраивает, уличный шум не смущает, а пиво — великолепное. Я вкратце повторил ему то, что уже сказал по телефону, а именно, что интерес публики к его необычайной карьере и к его научным, скромно говоря, революционным исследованиям полностью оправдывает мое журналистское любопытство.
— Спасибо, — сказал профессор Бергман и добавил: — Надеюсь, интервью будет оплачено?
— Двадцать семь тысяч долларов вас устроят?
— Минуточку, переведем в шведские кроны… Согласен. Но, между прочим, любопытно, почему именно двадцать семь тысяч?
— Сегодня у нас двадцать седьмое, — кратко объяснил я.
— Этого я не учел. О’кей, как говорят у нас в Швеции. С чего же вы предлагаете начать?
— С начала, профессор.
— Начало относится к 1957 году. Мне было в то время тринадцать лет, и я безумно любил кошек. Мне довелось тогда прочитать в какой-то газете, что среди множества других наук есть и такая, как этология — наука, изучающая нравы и обычаи животных. Я решил, что, когда вырасту, стану этологом и буду изучать кошачьи повадки.
— И остались верны этому намерению?
— Безусловно. Я окончил Упсальский университет и теперь преподаю там в звании доцента сравнительную многоразмерную этологию…
— В каком смысле многоразмерную?
— В буквальном смысле, во многих смыслах. Сразу же после банкета по случаю получения диплома я занялся изучением этих маленьких, изящных и коварных представителей отряда кошачьих, которые так почитались еще в далекой древности. Вы знаете, конечно, что пророк Магомет отсек край своего роскошного плаща, лишь бы не будить кошку, которая уснула на нем? (См. Иллюстрированную энциклопедию животных. Издательство «Фельтринелли», том 2, страница 24).
— Да у меня вертелось это на языке, но я не решился…
— А известно ли вам, что в средние века дикие, суеверные народы считали кошку существом высшим, мистическим, способным навлечь болезни, несчастья и проклятья своими волшебными и даже
дьявольскими чарами?— Этот раздел, профессор, я плохо изучил.
— Жаль. Много потеряли. Короче, я приметил одну соседскую кошку и принялся старательно наблюдать за ней. Каждый ученый ведь начинает с наблюдения. Эта кошка, однако, чертовски любила бродяжничать и повсюду носиться. Мне приходилось следовать за ней в самые темные подвалы, где она охотилась за мышами, или забираться вслед за ней на крыши, где она, видимо, собиралась ловить на лету воробьев. У нас в Швеции ночи холодные и дождливые. После двух или трех таких ночных эскапад я схватил бронхит, который оказался моим спасением.
— Вы, наверное, хотели сказать — несчастьем?
— Нет, спасением, молодой человек, именно спасением. Потому что в больнице я познакомился с медсестрой, шведкой разумеется, которая одним только взглядом своим способна была вылечить самый безнадежный паралич. Это была взаимная любовь с первого взгляда, укрепленная тем возникшим через несколько недель обстоятельством, что мне пришлось вернуться в ту же больницу из-за множества переломов, которые я получил во время падения с другой крыши.
— Вы забрались туда тоже вслед за кошкой?
— Не совсем. Я залез туда прежде всего для того, чтобы посигналить моей медсестре. Это здание находилось напротив больницы. Короче, мы поженились и были счастливы и довольны.
— Ваша супруга тоже интересуется этологией?
— Да, весьма. Больше того, это она убедила меня оставить кошек и заняться каким-нибудь другим, менее акробатическим объектом исследований. Я предложил ей самой сделать выбор. После долгих размышлений она сказала, что кошкам явно предпочитает пихты. Вам известно, конечно, что этология занимается также изучением нравов и обычаев растений?
— Признаться, я предполагал, но не решался высказать эту мысль, боясь ошибиться. Помешала, знаете ли, столь свойственная нам, журналистам, робость.
— Мы с женой переехали в Швейцарию, где университет снял для нас прелестную виллу-шале в горах. Я не говорил вам, что все мои исследования, с самого начала и до сих пор, финансируются этим знаменитым университетом? Администрация приобрела для нас также два отличных шезлонга, которые мы поместили в тени, на южной стороне, чтобы не страдать от северного ветра, возле двух прекрасных экземпляров европейской пихты высотой примерно сорок метров и три сантиметра. Их стволы были должным образом отделаны сероватой корой с трещинками. Ветви почти горизонтальные, с тенденцией кверху. Веточки тройные, листья гладкие, довольно узкие у черенка — не знаю, ясно ли я изъясняюсь, — и тупые (обижаться тут, разумеется, не на что) снизу, по обе стороны нерватуры шли две белые выпуклые полоски. Шишки, по нашим длительным (подкрепленным холодным пивом) наблюдениям, цилиндрической формы, длиной пятнадцать сантиметров днем (ночью мы никогда не наблюдали их, к сожалению), с осыпающейся чешуей и треугольными крылатыми семенами. Понимаете? Крылатыми! Поразительно.
— И к тому же треугольными…
— Ну да! В Швейцарии мы пробыли семь месяцев, использовав за это время три пары шезлонгов и выпив изрядное количество ящиков пива. Моя жена, однако, решила, что наша жизнь становится чересчур оседлой. Ей захотелось путешествовать. Мы переехали в Африку и принялись изучать баобаб, тень которого покрывает окружность диаметром в пятьдесят метров. Это очень удобно, потому что не приходится без конца передвигать шезлонг, чтобы уйти от солнца, а то ведь можно и солнечный удар получить. Сами знаете, какое в тропиках солнце. Шезлонги и пиво нам регулярно присылали из Швеции. Климат, однако, не совсем устраивал мою жену. Знаете, сухой воздух саванны… И потом еще эти насекомые, которые то и дело лезут в пиво и тонут в нем… Моя жена пожелала вернуться в Европу. В общем, это она подтолкнула меня в том направлении, где я сделал свое главное открытие, по сравнению с которым весь предыдущий мой опыт оказался лишь серией простеньких начальных упражнений, необходимых только для того, чтобы набить руку, — словно гаммы для начинающего учиться игре на рояле. Это жена обратила мое внимание на то, что этология может изучать не только животный и растительный мир, но и выбирать себе при этом разные другие, не только менее акробатические и не столь опасные объекты, как кошки, но и менее трудоемкие, чем баобаб, а также менее назойливые, чем тропические насекомые.