Новый год по новому стилю

Руки Любе мальчишки не протянули — не доросли ещё до джентельменства, и мне пришлось подтолкнуть дочь в спину. К счастью, не мокрую, как моя. Даже без пуховика. Люба пару раз обернулась на меня, но потом надо было свернуть за угол, и я первой отвернулась к Грише, который присел у скамейки, чтобы найти тапки для себя: похоже их не было.

— Меня не ждут, да?! — сначала он тихо рассмеялся, а потом зычно выдал вопрос: — Ленка, куда делись мои тапки?!

— Туда же, куда и твои глаза!

Из-за другого угла появилась Елена Владимировна. Как и я в джинсах и свободной кофте, но ещё и подпоясанная фартуком, который выглядел влажным. Видимо, крик пасынка выдернул мачеху из кухни. Вот почему нас не встретили? А не потому что я нежеланная тут гостья? Или потому, что хотели встретиться со мной уже без ребенка?

На вид ей чуть за сорок, у неё чуть лишний вес, чуть растрепанная челка и каштановые подстриженные чуть ниже плеч волосы. И такие же огромные, как у Гриши, глаза. Снова голубые. Хозяйка улыбнулась мне — не ему — чуть тронутыми блеском губами. Она была вся чуть-чуть не гостеприимна. Или я была слишком на нервах. Одно из двух или оба сразу. Вернее, обе… Мы пару долгих секунд смотрели друг на друга, потом Елена первой сказала:

— Привет.

Не здравствуйте и даже не здравствуй, а вот так просто — именно просто, а не пренебрежительно — привет.

— Будем знакомы лично. Если мы, конечно, уже знакомы заочно? — тут же добавила она с улыбкой и бросила на пасынка уничижающий взгляд.

Тот ухмыльнулся своей самой гадкой ухмылочкой:

— По верхам. Ничего личного.

— Скажи уж прямо, гаденыш, меня считают хорошей или плохой? — спросила Елена каким-то уж очень нерадостным тоном, толкнув ногой домашние тапочки большого размера, и Гриша вместо ответа, прямо в носках, игнорируя тапки, просто обнял ее. Так же крепко, как обнимал меня. Наверное, других объятий он не знал. Тем, кто ему не нравился, он давал в нос.

— С Новым годом, Ленка! Я тебе ангелочка привёз… Позаботься о ней, пожалуйста.

Елена отстранилась от Гриши и уставилась на меня — не оценивающе, а удивленно, но тем не менее я вспыхнула.

— Я о Любе! — вдруг хохотнул Гриша и за локоть притянул меня к себе. — Со своей ведьмой я справлюсь без посторонней помощи.

— Гриш… — это за меня вступилась Елена, вступилась?

— Шамаханской царицей, я оговорился.

— Так бы и врезала тебе! — она подняла над головой кулак, точно и правда собиралась дать пасынку по лбу, и тот действительно шутливо втянул голову в плечи. — И как ты его только терпишь?!

Я?.. От ответа меня спасло появление нового героя семейной трагикомедии. Антон Сергеевич был с сыном одного роста, только раза в три массивнее — выделялся не только живот, но и плечи и бока: шкаф, которого здесь по всей вероятности неплохо кормят, в тонких очках, седой и с коротко-стриженной белой бородкой. И этот шкаф двигался прямо на меня. Мне стоило большого усилия воли, чтобы не отступить хотя бы на шаг.

— Это Лиза, — выдал Гриша за секунду до протянутой его отцом руки.

Пожать? Так мою ладонь хоть выжимай! Но проигнорировать жест доброй воли нельзя, и я осторожно коснулась пальцев большой руки.

— Очень приятно, — ответила я тихо, и мне было приятно, что рукопожатие не оказалось сильным. Такой и пальцы сломать может. Понятно теперь, в кого у Гриши сильный кулак!

— И все?

Я чуть рот не открыла: что, все? Я должна была сказать приветственную речь?

— А какие подробности тебя интересуют?

Это Гриша за меня отвечает или вопрос все же адресовали ему, хотя пронзительные холодные, почти что серые, а не синие, глаза смотрели в упор на меня.

— Семейное положение — пока не замужем…

Если ГАВ не заткнется, заткнусь я — хлопнувшись в обморок прямо тут, у стенного шкафа.

— Имеется дочь пяти лет, зовут Люба. Пять минут назад зачислена в разбойничью банду атаманшей. Или принцессой, если разбойники вдруг сделаются честными рыцарями.

Антон Сергеевич смотрел теперь на сына. Так же в упор.

— Не смешно, — выдал он сухо. — Ты чего паясничаешь? Можно по-человечески познакомить нас, нет?

— Можно вообще-то не держать нас в дверях, как неродных.

В голосе Вербова-младшего послышалась злость. А на лице госпожи Вербовой отразилась растерянность. Она снова пнула в сторону Гриши тапки и схватила меня за руку, чуть оцарапав ногтем. Но я не подала виду, что мне больно. Больно было в душе: за Гришу, за себя, за то, что наблюдаю…

— Пошли. Поможешь мне с обедом.

Женщины любую проблему решают на кухне, куда меня приволокли чуть ли не силком и ткнули носом в раковину — типа, мойте руки, дорогуша!

— Ты знаешь про наш тяжелый случай?

Я кивнула: если она про ссору отца с сыном, то да. Елена сунула мне в руки большое полотенце.

— Знаешь, похоже Бог создал женщину не из ребра Адама, а из мозговой извилины. Ее-то у мужиков и не хватает. Да что я тебе рассказываю! — она вырвала у меня полотенце и зацепила за крючок сушиться. — Ты и сама знаешь… Хотя иногда мне кажется, что Бог ещё кого-то создал из мужских мозгов, только Библия об этом, понятное дело, умалчивает. Дураки ведь в квадрате. Оба!

Она села к столу и кивнула на стул с противоположной стороны. Но сесть я не успела. На пороге возник Гриша. Главное, чтобы не начал возникать еще больше словесно.

— Мы с отцом возьмем малышню во двор. Когда нам к столу?

— Когда позову, — почти огрызнулась Елена.

— Так у вас тоже, выходит, служебный роман? — загремел створками седой «шкаф» за щуплой спиной сына, пусть, как и у него, в свитере.

Я снова открыла рот, чтобы молчать и дальше, и обрадовалась поддержке, оказанной моему бедру столом.

— Так же, это он про нас с ним, — скривила бледные блестящие губы Елена. — Я на него работала.

— Что, значит, работала? — почти что изумился Антон Сергеевич. — А сейчас не работаешь, что ли?

— Сейчас я на тебя пашу, — поднялась со стула госпожа Вербова. — Двадцать четыре часа в сутки. Валите с кухни с грязными руками. И… Гриша, возьми из шкафа Пашкину старую куртку для Любы. Куртка у нее, небось, розовая.