Новый поворот

— Ты что? — спросил он, уже уставший пугаться.

— Не ходи туда.

— Почему?

— Не ходи туда сегодня. Не надо, я уже была там, я тебе все расскажу потом. А сейчас не ходи. Нельзя.

— Да почему же?!

Пламя в ее глазах чуть попритухло, и она сказала явно не то, что думала:

— Я не смогу идти туда еще раз, а ты обещал не бросать меня.

Ничего такого он не обещал ей, вообще ничего не обещал, но… В который раз за сегодня он принимал решение, противоречащее всем правилам, всем законам, всем доводам разума. Но уж играть в эту игру, так до конца.

— Хорошо, — сказал он, — едем ко мне домой.

Возле машины вертелся мелкий неопрятный мужичок из породы уличных попрошаек. Симон таких терпеть не мог и, хотя регулярная борьба с ними была не его профилем, старался при малейшей возможности закатывать бродяг под арест и приставлять к ним какого-нибудь рьяного молодого сержанта для наиболее эффективного промывания мозгов. Сейчас ему было явно не до этого и, услышав омерзительно жалобное: «Господин, подайте несчастному!», Симон чуть не отпихнул бродяжку ногой. Но когда они с Изольдой сели в машину, неумытая рожа придвинулась почти вплотную и шепнула:

— Вас ищет Лэн.

Симон поглядел укоризненно: мол, чего сразу не сказал. Бродяжка улыбнулся: конспирация. Молодец, похвалил Симон, заканчивая этот разговор одними глазами.

А мужичонка уже гундосил снова:

— Подайте, господин, подайте несчастному…

Симон пошарил в кармане и протянул ему два пятиалтынных серебром.

— Не надирайся только, употреби во благо, — посоветовал он на прощание и дал по газам.

— Куда мы едем? — встрепенулась вдруг Изольда.

— Так ведь ко мне домой, — недоуменно оглянулся на нее Симон.

— Нет, я спрашиваю, где это.

— Адлервег, у самой кольцевой.

Ответ вполне устроил ее, но когда у поворота на Фритценервег он помигал, а потом, спохватившись, взял влево и двинул дальше по Замиттер-аллее, Изольда снова испуганно спросила:

— Почему мы здесь не повернули?

— Потому что на Хоффман-штрассе опять чего-то роют и надо пилить в объезд по Друмман и Швальбенвег. Ты хорошо знаешь город?

— Я вообще его не знаю. Я здесь первый раз.

Это был ответ, достойный ее белокурой шевелюры и нелепой попытки суицида.

— Да ты откуда, Изольда? Может быть, ты пришла прямо из древней легенды, и суровые скалы Корнуолла милее твоему сердцу, чем песчаные обрывы Янтарного берега? («Во завернул! — сам себя не узнал Симон. — Не иначе влюбился. Седина в бороду — бес в ребро».)

А Изольда вдруг оттаяла, улыбнулась как старому знакомому и ответила:

— Типа того. Я из Москвы.

Странно. Ведь ей было не больше двадцати. Молодежь так не говорила сегодня. Сказала бы «из Метрополии» или в крайнем случае (есть чудаки, которые не любят этого слова) — «из Большой Столицы». Точно так же никто не скажет «Санкт-Петербург» — скажут «Питер» или «Малая Столица». Чудно.

— Все это случилось так нежданно, — произнесла вдруг Изольда.

— Что именно? — поинтересовался Симон.

Но она не ответила, а продолжала говорить свое, и Симон вдруг понял, что девушка читает стихи.

Все это случилось так нежданно! Вечерело. Около шести Старенькая сгорбленная Ханна Собралась зачем-то в лес пойти…

«До чего же чудное стихотворение!» — думал Симон, ощущая себя уже где-то совсем не здесь, а в далеком странном мире сумрачных лесов, согбенных старух и скрипучих калиток, в мире, где на дорожку пили не рюмку водки, а настойку девясила…

…И скакала бабушка-колдунья По болоту прямо босиком. Все это случилось в полнолунье. Всюду сильно пахло васильком.

«Во Франции венки из васильков кладут на могилы погибших солдат», вспомнилось вдруг Симону, он только плохо представлял себе, какой у василька запах.

— Кто это сочинил? — поинтересовался Грай, с трудом возвращаясь к реальности.

— Не знаю, — рассеянно отозвалась Изольда. — Наверно, я…

А возле его дома было совсем пусто, и в подъезде им никто не встретился. Почему-то это порадовало, хотя мнение соседей о его личной жизни уже давно не волновало Симона. Однако Изольда… Это был особый случай. Не просто девушка, а некое явление, и оно сильно, очень сильно выламывалось за рамки всего, что полагается называть личной жизнью.

Перед подъездом девушка еще раз подтвердила свою неординарность, неожиданно войдя в глубокий ступор, словно ее привезли совсем не туда, куда обещали.

— Ты здесь живешь? — спросила она, явно не в силах тронуться с места.

— Да, — ответил он просто.

Что еще он мог ей ответить? Снова шутить?

— Не может быть.

— Чего не может быть?

— Не может быть. Адлервег. Adler Weg… That's means 'Eagle Road'… Иглроуд… Не может быть! Путь орла…

— Плохой перевод, — заметил Симон. — Какой, к черту, путь орла просто орлиная дорога, дорога орлов, если угодно.

Изольда посмотрела на него непонимающе, словно только что проснулась. Она говорила сама с собой об одних лишь ей понятных предметах, и его замечание было тут совершенно неуместно.

Зато они сумели все-таки преодолеть дверь в подъезд.

— Какой этаж? — спросила Изольда.

— Четвертый.

— Пошли пешком. Терпеть не могу лифтов.

Ну вот, еще и клаустрофобия в придачу. Что там у нас до этого было? Депрессия, страх одиночества, навязчивые идеи, мания преследования… Славный букет. Впрочем, клаустрофобия как раз кстати. Кровь, конечно, уже вытерли, но все равно ехать в той самой кабине, где сегодня утром случилось столь жуткое злодеяние, было бы неприятно даже закаленному штабс-капитану Граю. Ну и денек!

Войдя в квартиру, Изольда, не наклоняясь, нога об ногу, сняла туфли и, не дожидаясь приглашения, прошла в комнату. Туфли у нее тоже были необычные, Симон еще на мосту обратил внимание: изящный легкий верх из белых кожаных ремешков с золотой ниткой и массивные слоноподобные подошвы из сорботана. Мода на такой дизайн прошла года полтора назад, и сегодня сорботановые подметки пользовались популярностью лишь у спортсменов да у хулиганов, уличных воришек — чтобы от жандармов убегать удобнее было.

Изольда сидела с ногами на диване как затравленный дикий зверек и в продолжение этой аналогии смешно вертела в руках диск универсального пульта — ни дать ни взять мартышка и очки! Наконец ей удалось пробудить к жизни телевизор, правда, по выражению легкого изумления на лице белокурой подруги Симон догадался, что она ожидала какого-то другого эффекта. Может быть, музыку хотела включить или компьютер.

Шла программа местных новостей. Об убийстве на Адлервег, к счастью, ни слова, наверное, уже сказали раньше. Не хотелось сейчас об убийстве. Хотелось только выпить, обязательно выпить, отогреть эту девочку, привести ее в чувство, умыть, раздеть и ни о чем не спрашивать.