Новый выбор оружия

— Здоровэнькы булы, — произнес Патриот не слишком доброжелательно. Шрам вообще на нас не отреагировал, а Смола кивнул.

Я с удивлением справился почти сразу, а вот Пригоршня еще пару секунд пялился на них, после чего, улыбнувшись, сказал:

— Привет, хлопцы. — Он доброжелательно подмигнул Смоле и добавил: — Как там у вас, в Эфиопии?

Секунду черный глядел на Никиту остекленевшим взглядом, будто не мог осознать услышанное, потом лицо его исказилось.

— Где?! Ты что сказал?!
– на чистом русском захрипел он, выкатив глаза.

— Ну, в Эфиопии, — продолжая широко улыбаться, повторил Пригоршня. — Ты ж оттуда… Эфиоп, а?

— Сука!! Да я тебя… пристрелю… ты… твою мать!!!

– и чернокожий сталкер рванул деревянную крышку, под которой обнаружилась рукоять нагана.

Лицо напарника стало растерянным. Шрам спокойно наблюдал за происходящим, а Злой и Патриот с двух сторон вцепились в Смолу, ухватили его за плечи и руки, не позволяя вытащить оружие. Я шагнул вперед, оказавшись между ним и Пригоршней, сказал:

— Ладно, не буянь.

— Смола, расслабься, — добавил Злой.

— Заспокойся, братэ, — это уже Патриот.

— А чего он?!!
– хрипел Смола, пытаясь отпихнуть сталкеров и вырвать пистолет из кобуры. — Чего он обзывается?! Из-под Харькова я, русский… украинец… русский! Чего он, а?! Какая Эфиопия, я и не знаю, где это!!!

— Ты наш хлопэць, братыку, ширый украинець, с пэршого погляду выдно, — уговаривал его Патриот. — То вин москаль, що с ных взяты, з москалив чортовых?

— Какой же я москаль? — удивился Пригоршня. — Отсюда я, местный. Это вот он, — напарник ткнул в меня пальцем, — он москаль.

Я кивнул.

— Ага, я потомственный москаль. Остыл?

— Эфиоп, говорит… — продолжал бубнить Смола, убирая наконец руку с кобуры. — Да я… из-под Харькова! Эфиоп! Всю жизнь здесь… Пять лет Зону топчу, а он…

— Ну извини, браток, — сказал Никита, все еще ошарашенный наскоком. — Местный так местный, я просто не сразу увидел.

Когда инцидент был более-менее исчерпан, Злой велел всем заходить в трактир. Лошадей оставили под дверями, подошедшая Настасья Петровна с Ильей Львовичем и Марьяной принялись их разгружать.

— Що тут такэ сталося? — удивился Патриот, теребя себя за ус.

Зал кое-как расчистили, но мебели новой не поставили, видно, взять ее было неоткуда, лишь у окна появились две расположенной буквой Г низкие лавки. Мы сели на них, после чего Злой вкратце описал произошедшее, начиная с нашего появления в поселке.

— Так что если оружие не раздобудем — конец нам, — заключил он свой рассказ. — И доставить его сюда надо прямо сейчас. Чтобы ночью окопаться и уже с утра к нападению быть готовым. Вояк не так уж и много, да еще эти двое недавно многих постреляли. Так что справиться с ними мы сможем — но стволы обязательно нужны.

— От яки воны незграбы, — проворчал Патриот, покосившись на меня с Никитой. — Взялы тай вийськовым вэртолит виддалы!

Наклонившись к напарнику, я тихо спросил:

— Что он сказал? Пригоршня негромко ответил:

— Говорит, муд… идиоты мы, что вертушку прое… прохлопали, отдали ее военным.

Наступила тишина, все переваривали рассказ Злого.

— Так, может, не просто за оружием туда, может, всем на тот склад и переехать? — предложил вдруг Смола, снимая с головы фуражку и принимаясь чесать наголо бритый бугристый череп. — Там такое место, что оборону легко держать. Легче, чем здесь, — сто процентов, это я вам говорю!

Предложение было неожиданным — присутствующие молчали, не зная, что тут сказать, и наш афроамериканский друг победно оглядел сталкеров, всех, кроме Пригоршни, на которого лишь презрительно покосился: мол, а ты говорил — из Эфиопии, а я вон какой умный!

— Жрать там что? — наконец тихо спросил Шрам. Мы переглянулись и закивали.

— Как это — что, как это — что? — ответил Смола, помахал фуражкой, соображая, что ответить, и, надо же, сообразил: — А мы с собой возьмем!

— В руках понесем? — уточнил Шрам.

— Нет, зачем — на лошадях!

Шрам повернулся к Злому и спросил:

— Сколько людей осталось?

— Десять мужиков в поселке, старики в основном, — сказал сталкер. — Не такие древние, как Львович, но в возрасте уже. Половина из них — пьяницы трясущиеся. Четверо женщин, из них молодая только Марьяна.

Шрам опустил взгляд, что-то прикидывая, потом заговорил твердо, уверенно, но все так же тихо:

— Столько народа туда перевести — шум будет в дороге. И еды много надо с собой взять. А сейчас вояки настороже. Тем более если у них вертолет…

— Без топлива, — вставил я.

Сидящий рядом Пригоршня кашлянул и заерзал.

— Что? — спросил я.

— Ну, вообще-то, там еще полно топлива, в вертолете.

— Чего ж ты сказал, что закончилось?

Все, в том числе и подошедшая Марьяна, уставились на напарника. Он развел руками.

— В основном баке закончилось, он литров на пятьсот где-то. Но на этой модели еще система из трех дополнительных емкостей установлена, это я потом увидел, когда уже возле трактора его посадил и вылез. Просто чтоб на нее переключиться, надо покопаться в нем, шланги перекинуть, вентили… У меня тогда не было времени заняться, это ж на час работы, если не знаешь хорошо, что к чему. А рядом — стреляют, так я решил — после вернемся с тобой, поглядим и сделаем. Ну и вот, — заключил он.

— Тьху! — сказал Патриот. — А казав — нэ москаль! Пригоршня напрягся, посерьезнел. Повернувшись к смуглому, спросил:

— Ты откуда, Патриот? Львовский небось? Собеседник подбоченился.

— Ни, з Ивано-Франкивщыны мы.

— Давно в Зоне?

— Сим год вжэ.

— А ты знаешь, Патриот, что, пока ты тут, москали в космос улетели?

— Що — вси?!

— Да нет, только трое.

— А-а… — разочарованно протянул западенец, но потом понял, что над ним издеваются, и вскинулся: — Ты чого цэ, а? Та ты расыст, националюга хрэнов?! Смолыка наглого обизвав, шо вин з Эфиопии якоись, а тэпэр и до мэнэ прыстав? Вы ридну нэньку Украину заполонылы, импэриа-листы кляти, навить Зону нашу — и ту захопылы, интервенты! А цэ наша Зона, нэзалежна, гэть звидсы! Та я тэбэ зараз уб'ю! — вдруг совсем возбудился он. — Да мени ж и ствол для цього не знадобыться, я тоби голируч голову видкручу и в дулу засуну! А ну, дайтэ мэни москальской кровушки попыты! Та я… — он привстал, закатывая рукав. Никита рыкнул: «От националиста слышу!» — и тоже приподнялся, сжимая кулаки, и тогда Шрам коротко бросил:

— Заткнулись оба.

И так у него это веско получилось, с таким выражением слова были произнесены, что спорщики растерянно плюхнулись обратно на лавки, а Патриот даже слегка вжал голову в плечи.

— Что такое «дупа»? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь и приглядываясь к Шраму. Странный человек. Что-то было в его лице… Вроде и молодой, не старше Никиты, но в то же время он казался древнее Ильи Львовича. Лицо лишено эмоций и словно отечное, обвислое. И глаза… блеклые, прозрачные, внимательно-отрешенные. Мне не ответили, но обстановка в трактире разрядилась. Как раз Настасья Петровна с Марьяной принесли охотникам поесть и стаканы, а Илья Львович прошаркал к лавкам, прижимая к груди уже знакомую трехлитровую банку. Все выпили, я тоже плеснул себе на самое дно стакана. Старик сел с нами; Настасья Петровна ушла, а Марьяна встала в стороне возле стены, чтобы слышать, о чем говорят.