Нянечка для соседей
Шрифт:
Я широко зеваю, помогая Ками отрыгнуть. Между уходом за ней и ее отцом мне едва удалось поспать. Не то чтобы я возражала.
На самом деле, по большей части я просто в замешательстве. Все это время я предполагала, что Себ не хочет Ками. Но человек, которого я видела прошлой ночью, не безразличен к своей дочери.
Он до безумия любит ее. После того, как я принесла Ками к нему, он обнимал ее больше часа, бормоча успокаивающие слова в ее волосы, пока она спала. Он отпустил ее только тогда, когда я насильно начала забирать ее.
Очевидно, что он так отчаянно стремится
— Что происходит с твоим отцом? — спрашиваю я Ками, поправляя ее косичку. Она зевает, прижимаясь к моей груди.
Дверь Себастьяна, наконец, со скрипом открывается, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть, как он входит в гостиную, моргая от усталости. Он выглядит измученным, но гораздо лучше, чем прошлой ночью. Его щеки раскраснелись, и он переоделся из своего потного костюма в синие джинсы и обтягивающую черную футболку. В повседневной одежде он выглядит потрясающе.
— Привет. Тебе лучше? — тихо спрашиваю я.
Он кивает и прислоняется к дверному проему, его глаза скользят по мне и Ками.
— Где мой будильник? — хрипло говорит он, его голос все еще грубый со сна.
— Я его уничтожила. — Он прищурился. Я вздыхаю. — Сможешь получить его обратно, когда снова станешь нормально функционирующим человеком. — Я киваю на плиту. — Я приготовила суп на обед. Есть свежий хлеб. А также lucozade[31] и виноград в холодильнике, если тебе не до этого.
Он моргает, глядя на холодильник, словно пытаясь не потерять нить разговора.
— Ты сходила в магазин?
— Я хотела попробовать покормить Ками овощами сегодня вечером. Женщина в магазине на углу обожает ее.
Он подходит к плите, рассматривает кастрюлю.
— Ты не должна была этого делать. Я не болен.
Я закатываю глаза.
— Просто съешь суп.
Он медленно кивает, включает плиту и открывает шкаф, чтобы достать стакан. Он наполняет его в раковине, но в итоге роняет, проливая воду на стойку.
Я хмурюсь.
— Ты в порядке?
— Нормально. — Он достает бумажные полотенца и вытирает беспорядок. — Мой мозг обычно работает на пониженной скорости на следующий день. Но я чувствую себя хорошо.
Моя грудь сжимается. Часть меня хочет усадить его за стол, приготовить для него еду, разогреть суп и нарезать хлеб. Но у меня есть сильное ощущение того, что он этого не оценит, поэтому я снова обращаю свое внимание на Ками, играющую со своими руками. Себ тихо перемещается по кухне, наполняет себе миску супа и садится за стойку, собираясь ее съесть.
— Вкусно, — говорит он после первой ложки.
— Конечно, вкусно. — Я чмокаю Ками под подбородок. — У меня был отличный су-шеф.
Он смотрит на ребенка, сузив глаза.
— Как…
— Она в основном оказывала моральную поддержку, — признаюсь я. — Но была очень продуктивной.
Пока он ест, мы больше не произносим ни слова. Он заканчивает с едой, ставит свою миску в посудомоечную машину, а затем просто неловко стоит, наблюдая за нами.
Я поднимаю на него глаза.
—
Да?Он сглатывает.
— Я не знаю, как сказать тебе спасибо.
— У тебя неплохо получилось. Не за что. — Я похлопываю по дивану. — Мы можем поговорить?
Он колеблется, потом кивает, садится рядом со мной.
— Вот. — Прежде чем он успевает испугаться, я протягиваю руки и кладу Ками ему на руки.
Все его тело напрягается.
— Я не знаю, как…
— Ты знаешь, как ее держать, — говорю я. — Ты прекрасно держал ее прошлой ночью, а ведь сам едва мог видеть. Просто делай то, что кажется естественным.
Он сглатывает и медленно перекладывает ее в свои объятия, прижимая щекой к своей груди. Она легко прижимается к нему, чмокая губами. Я протягиваю руку и разминаю его шею.
— Расслабься, — напоминаю я ему мягко.
Его мышцы расслабляются. Он прижимает Ками чуть ближе и прочищает горло.
— О чем ты хотела поговорить?
Я решаю сразу же перейти к делу.
— Почему ты так противоречиво относишься к Ками? Прошлой ночью ты так сильно хотел обнять ее, но когда ты не опьянен болью, то едва прикасаешься к ней. — Я качаю головой. — Я не понимаю. Ты бесишься каждый раз, когда она плачет, но отказываешься ее обнимать. Ты подскакиваешь, чтобы приготовить ее бутылочку, но не хочешь с ней играть. Что происходит в твоей голове?
Он ничего не говорит, немного накручивая ее волос на палец.
Я вздыхаю.
— Это связано с тем, о чем ты говорил прошлой ночью?
Он напрягается.
— О чем я говорил прошлой ночью?
— Ты не помнишь?
— Не особо. Я помню, что ты уложила меня в постель. И… — Его высокие скулы слегка окрасились. — Как ты гладила мои волосы. Я не помню, о чем мы говорили.
— Ты сказал, что боишься причинить ей боль. И что ты пугаешь всех, с кем разговариваешь.
Он покраснел.
— О, Господи. — Он проводит рукой по волосам. — Может быть, я смогу уговорить тебя посетить сеанс гипнотерапии и стереть последние двенадцать часов из твоей памяти? Я знаю одного замечательного гипнотерапевта, недалеко от Гайд-парка.
— Мооожешь, — говорю я, растягивая слово. — Или ты можешь рассказать мне, в чем дело, и мы найдем решение, которое будет лучшим для Ками. Потому что сейчас это, — я машу пальцем между ними, — несправедливо по отношению к твоей дочери.
Он долго колеблется. Так долго, что я думаю, он собирается отказаться. В конце концов, он делает глубокий вдох.
— Когда я был младше, — медленно говорит он, — мне приходилось посещать курсы управления гневом. Я часто выходил из себя.
— Ты причинял людям боль?
Он вздыхает.
— Только одному. — Он смотрит вниз на Ками. — Мой отец ушел, когда мне было двенадцать. Просто собрал чемодан и не вернулся домой. Он никогда не называл причину. Мама была разбита. Она не знала, как прокормить нас. Ведь она никогда не работала. Поэтому она начала встречаться с богатыми мужчинами, чтобы хоть как-то заработать. — Он аккуратно снимает с волос Ками заколку, распуская ее волосы. — Я ненавидел их всех.