О бисере, бусах и прошлом времени. Воспоминания московского коллекционера

Пора было подумать и о душе, и мы вспомнили о церкви с какими-то росписями в отдаленной деревне Мироханово, о которой нам рассказывали местные жители. Добраться туда можно было только на грузовике, возившем молочные бидоны в соседнюю деревню. Договорились с водителем, погрузились и оказались в окружении пустых 40-литровых бидонов, которые очень резво передвигались по кузову, следуя за изгибами и ухабами проселочной дороги. Счастливо избегнув множественных переломов, выгрузились и стали спрашивать дорогу в Мироханово у старушки, с любопытством выглядывавшей из окна.

Деревня Мироханово, 1970

Она нам указала направление, мы поблагодарили и повернулись, чтобы продолжать свой путь, как вдруг раздался возмущенный окрик: «Ангелы! Да кто ж так делает? Да куда же вы пошли? Да разве можно так?» Оказывается, бабушка была настроена попить с нами чайку и расспросить, откуда мы такие нездешние появились. Ничего не поделаешь, пришлось пойти ей навстречу. После чаепития мы все-таки добрались до Мироханова и увидели полуразрушенную церковь с неплохими росписями, по стилю похожими на живопись Нестерова. Жалко, что там было слишком темно для фотографии. На полу валялись обрывки риз, из которых, как мы потом узнали, сшили мешки для картошки. Долгое время церковь служила складом, но в то время была уже совсем заброшена, поскольку деревня постепенно вымирала.

Резные наличники в Солигаличе, 1970

В окне одной из изб виднелась бабуля, тщетно пытавшаяся продать свой никому не нужный дом за какую-то бешеную цену. Единственно привлекательным моментом были в этом доме резные наличники, украшавшие его окна. Подобные были почти на каждой избе и в Нож-кине, и в Солигаличе, куда мы потом переехали. Конечно, это была простая плоская прорезная работа, но они были все разные и выглядели, на наш взгляд, очень живописно.

В Солигаличе помимо многочисленных церквей и монастырей нас поразили прекрасно сохранившиеся торговые ряды. Казалось, что внутри мы сейчас увидим лавки с москательными, колониальными и щепетильными товарами. Увы! Ассортимент тамошней торговой сети ничем не отличался от среднего советского сельмага.

Финал нашего путешествия для меня был не особенно удачным. Памятуя об автобусе, на котором мы доехали от Галича до Ножкина, мы решили из Солигалича воспользоваться более комфортабельным видом транспорта и вернуться в Галич на самолете. Это было большой ошибкой. Мы пришли на поляну, называвшуюся аэродромом, и увидели одинокий маленький самолет, сильно напоминавший автобус с крыльями. После того как немногочисленные пассажиры собрались, из вагончика, стоявшего на краю поляны, не торопясь вышел пилот, все вскарабкались на самолет, и это устройство взлетело. Оно летело совсем низко над землей, его нещадно трясло, а сквозь широкие щели в полу было прекрасно видно все, над чем мы пролетали. Полет продолжался недолго, но после приземления я буквально выпала из самолета прямо на руки Володе и объявила, что больше никогда в жизни никаким транспортом пользоваться не буду.

Несмотря на этот опыт, наши скитания благополучно продолжились.

Староселье

Отдельной главой нашей жизни явился «домик в деревне». Мои родители были заядлыми путешественниками, и приобретение недвижимости в виде дачи всегда вызывало у них резко негативную реакцию. Мы с Володей тоже не любили сидеть на месте. Но в конце восьмидесятых кочевая жизнь нам что-то прискучила, и мы решили обзавестись чем-нибудь своим. Дальше намерений дело, однако, не двигалось до тех пор, пока не позвонила Света Акчурина-Жарова и не сказала, что у них в деревне Староселье продается дом. А если мы можем выехать туда послезавтра, у нас будет попутчик Марина, которая уже купила там дом и хорошо знает, как туда проехать. У нас как раз был отпуск, и мы с энтузиазмом согласились.

Через день рано утром мы заехали за Мариной и отправились по Волоколамскому шоссе покупать дом. По дороге мы узнали, что из Староселья происходит все семейство Жаровых, в том числе та его ветвь, к которой принадлежал известный актер Михаил Иванович Жаров. Поэтому его племянница Света и ее двоюродная сестра, вдохновляемые идеей обретения корней, отыскали это место, и Света даже купила там дом. Оказалось, что в Староселье до сих пор проживают другие потомки семьи Жаровых: настоящая деревенская бабушка Матвевна и ее сын, тракторист Володька, с семейством, состоящие со Светой в довольно близком родстве. Там же отстроил себе дом и брат Матвевны – Александр Матвеевич, в прошлом лихой военный, а затем директор крупного полиграфического комбината в Киеве. С подачи Светы там же купила дом и наша будущая соседка и друг Марина Александровна Казанкова, доцент химфака МГУ.

Проехав около ста километров, мы выяснили, что Марина купила свой дом совсем недавно, ездила туда только на поезде и дорогу знает лишь в очень общих чертах. Поворачивать обратно было уже поздновато, и, понадеявшись на русский авось, мы двинулись вперед. С шоссе мы свернули там, где надо, – в районном городке Оленине, но дальше начались земли совершенно неведомые. Указателей, естественно, никаких не было, только изредка на обочине попадались искореженные железяки с надписями типа «Доброго пути!». Километровые столбы тоже вели себя престранным образом: сначала километраж, казалось бы, нарастал, потом неожиданно начинал убывать или менялся скачком. Других машин на дороге не было, и через некоторое время мы поняли, что окончательно заблудились. Проехав еще немного, мы вдруг увидели перекресток с четырьмя расходящимися дорогами, а посередине перекрестка (о радость и счастье!) указатель. Меня, как самую прыткую, выгрузили из машины и отправили посмотреть, что на нем написано. На указателе было написано: «Место для курения». Мы остались ждать, не появится ли кто-нибудь, знающий дорогу. Первым прилетел вертолет, но минут через двадцать все-таки проехала машина, и водитель, изумившись нашей бестолковости, сказал, что поворачивать нужно было там, где стоит заброшенный вагончик и написано «Берегите лес от пожара!». Мы осознали свою ошибку и отправились в указанном направлении. Там нас ждали новые испытания: переезжать речку пришлось по двум бревнам, промежуток между которыми как раз соответствовал расстоянию между колесами машины, а при въезде на главную усадьбу Воротьково колея оказалась такой глубокой, что днище автомобиля скребло по земле.

Дом в Староселье, 1989

Кое-как переночевав у Светиных родственников в Воротькове, мы под водительством Марины отправились в Староселье. Контраст невероятной красоты природы и столь же невероятного убожества человеческих жилищ поразил нас с первого раза. Из всех убогих жилищ наш будущий домик был самым жалким: маленький, весь покосившийся и как бы съезжающий в овраг, полусгнившее крыльцо, не открывающиеся окна и низенькие двери, верхняя притолока которых приходилась как раз на уровне наших плеч. Но зато он стоял на самом краю деревни, вблизи не было никаких соседей, кроме Марины, и от нашей бани открывался вид немыслимой красоты. Хозяйка дома Марья Андреевна просила за всю эту красоту одну тысячу рублей, что составляло приблизительно полторы наших зарплаты за месяц, и мы решили, что такая сумма не стоит долгих размышлений. Переночевав в Воротькове, мы отправились на следующий день в сельсовет оформлять нашу покупку. В Москве нас пугали сложностью этой процедуры, потому что в то время продажа домов с участком городским жителям являлась какой-то не совсем законной сделкой. Однако в правлении нам чинить препятствий не стали и все необходимые бумаги составили за 15 минут, поскольку были до смерти рады избавиться от Марьи Андреевны, которая была самогонщицей и долгое время спаивала всю округу. Впоследствии, правда, выяснилось, что в этом деле население успешно обошлось собственными силами.

Старосельское общество состояло из дачников и местных жителей. К дачникам относились неплохо, причем особенной любовью пользовались Марина Александровна и Света Жарова – сами необыкновенно сердечные и общительные. Промежуточное положение между дачниками и местными занимал Александр Матвеевич Петров – уроженец здешних мест, уже давно живущий в Киеве. Он появился в Староселье незадолго до нас и, непрерывно трудясь в течение нескольких лет, успел построить очень добротный дом с баней и всякими угодьями. При первом знакомстве с ним и его женой Ниной Леонидовной эта пара производила весьма странное впечатление: он – типичный деревенский дед с обветренной щетинистой физиономией, в какой-то плащ-палатке и видавшей виды кепке, она – интеллигентная пожилая дама с тонкими чертами лица, бывшая преподавательница английского языка. Их встреча произошла во время войны, когда бравому капитану-разведчику поручили обучить топографической съемке группу ленинградских студенток. Из своих подопечных он, естественно, выбрал самую симпатичную, а ее, по-видимому, в свою очередь не оставил равнодушной лихой военный. Они поженились и оказались на редкость гармоничной парой: его командный стиль смягчался и спокойно направлялся в нужное русло Ниной Леонидовной. Их гостеприимство и помощь оказались неоценимым подспорьем в нашем новом, деревенском существовании.

С другим «романтическим» героем мы познакомились в процессе покупки яиц. В деревне их ни у кого не нашлось, и пришлось нам идти к Гурьянычу, у которого были и куры, и овцы, и даже, кажется, поросенок. Жил он в доме, стоявшем довольно далеко от деревни, и один управлял своим большим хозяйством. Когда мы поинтересовались у него, как ему это удается, он поведал нам свою историю. Еще до войны он полюбил одну девушку из их деревни. Не помню, почему им не удалось тогда пожениться, но когда он вернулся с фронта, пожениться опять не удалось, несмотря на то что она все еще была не замужем. Дело в том, что и у нее, и у него во время войны дома сгорели. «Что же было делать? – объяснил Гурьяныч. – Пришлось жениться на другой, у которой дом уцелел». Но роман с прежней девушкой продолжался. Жена скандалила, вся деревня дружно осуждала бедную девушку, которой пришлось в конце концов уехать из деревни. Незадолго до нашего появления жена у Гурьяныча умерла, и он задумался о необходимости снова жениться.

В следующее наше посещение Гурьяныча мы застали у него пожилую и, видимо, очень больную женщину с маленьким мальчиком. Она оказалась той самой девушкой и рассказала продолжение истории. Уехала она тогда в Орехово-Зуево и поступила работать на ткацкую фабрику. Там вышла замуж, родила дочь. Долго работала ткачихой, стала инвалидом и теперь приехала с внуком на лето погостить к своему старому другу. Гурьяныч отнесся к ее приезду вполне положительно, но сказал, что в качестве жены его бывшая пассия теперь не годится, потому что больна и работать не может. Поэтому вопрос о женитьбе по-прежнему актуален.