О геополитике: работы разных лет

Широкое развертывание пшеничного пояса показывает, сколь актуальна проблема перестройки обширных земельных пространств и соперничества с культурой риса и проса в его попытках найти опору в северной анэйкумене. Так следует понимать стремление русских распространить пшеничный пояс на всю умеренную зону на Севере в более крупной связности. В русско-японской войне и ее предыстории становится ясным внутреннее переплетение границ главных растений мировой экономики с границами господства человека; становится очевидным и противоположное устремление извилистого потока русских переселенцев в сторону Тихого океана, просачивающегося на Запад китайского через Внутреннюю и Северную Азию к хозяйственным растениям.

Именно другу мира непреложный факт вездесущности этого соперничества между главными растениями мирового хозяйства и его воздействия на столкновение различных хозяйственных форм дает весьма обильную пищу для размышлений. История свидетельствует о постоянных перемещениях границ культурных растений, о регулярном в ранние периоды расширении пахотных полей на высотах, где ныне больше занимаются животноводством, виноградниками на горных террасах (Кельгейм — Винцер! берег Дуная! Заале!), а маис или овощи растут лишь в ухоженных огородах. Тщательное наблюдение за нынешними границами в районе Вогез и Гарда, где давно исчезли следы римской культуры земледелия, обнаруживает все еще рассаженные строго в квадрате на полосах и участках виноград, каштаны и пинии, кроны пиний над тремя другими сопутствующими растениями римских “Георгик” — виноградной лозой, оливковым деревом, каштанами! Это — земля позднеримского времени, где занимаются виноградарством, с примыкающими к ней участками под вспомогательными средствами (откорм скота), с обустроенными виноградниками (каштанами — поскольку съедобный каштан, согласно Шарфеттеру, является типичным сопутствующим романским народам на германо-романской границе деревом) и пиниями как прочной опорой для этого растения.

Симптомом ослабления или обновления силы народов и рас на границах служит также продвижение и отступление вызывающих соблазн культурных растений. Существует взаимосвязь между выращиванием мака и порочным потреблением опиума, выращиванием конопли и потреблением гашиша.

Соперничеством между пшеницей, просом, рисом до краев заполнен мир, и это неразрывно связано с переносом границ [с.181] силовых и экономических организмов. Соперничают друг с другом и волокнистые растения, хлопок пробивается вперед! Внутри кажущихся исключительными по значимости областей имеют успех, например, маис в тех районах Соединенных Штатов, где не бывает заморозков, или овес (Северная Европа), гречиха, рожь с более или менее ограниченным, переменным экономическим влиянием. Волокнистые культуры также борются не только между собой, но и с другими сырьевыми продуктами животного происхождения (шелк, шерсть). (Хлопковый пояс, отделение Судана от Египта в имперско-британском духе главным образом из-за дохода от хлопка.) Как безжалостно вытесняет бразильская каучуконосная гевея смешанный, богатый древесиной девственный лес на Индокитайском полуострове, особенно в объединенных Малайских провинциях, и переносит нажим вывозящих древесину и каучук ландшафтов на другие места при посредстве экспортирующих рис ландшафтов. Какой глубокий отпечаток налагает, например, на наполеоновское и более позднее время соперничество между сахарным тростником и сахарной свеклой, приводя к континентальным блокадам, передвижкам границ, таможенной системе с новыми крупномасштабными ограничениями. К перемещению границ вели кофейные, чайные и опиумные войны.

Именно в наше время мы испытали огромные передвижки в Калифорнии, решительные изменения плотности населения и перенесение расовой и государственной границ в Маньчжурии, Судане в ходе изменений в географии растительного мира.

Но здесь речь идет о том, чтобы не только видеть убедительные многочисленные примеры силы, политики, но и обнаруживать господствующий над всей природой феномен и в нашей крайне ограниченной отечественной сфере наблюдения, видеть его в борьбе за существование между буком и елью, в чудодейственной борьбе наших лугов, во мхах на пне дерева, дабы убедиться в закономерности происходящего.

Лишь из осознания вездесущей силы борьбы за существование в пространстве и во времени, ее всеобщей необходимости и неизбежности поднимается ввысь в полной убежденности и осознание необходимости продуманной пригодности и факта симбиоза животных и человеческих рас с растениями в рамках известных границ; в связи с этим убежденность в поучительности [с.182] сравнительного наблюдения за природой среди обоих и понимание, что многие жизненные формы и народы — которые в силу своей индивидуальности научились яснее видеть самих себя — пошли в этом намного дальше, чем большинство жителей Внутренней Европы, так что и им, следовательно, предстоит добиться значительных успехов в этом направлении. Прежде чем забавляться мыслью о закате некоего культурного круга, непременно приходит требование сначала наполнить его так же хорошо на весьма существенных направлениях, как это сделали многие другие [народы] со своим культурным пространством. Поэтому для нас основой ценности является столь красиво доказанный Шарфеттером целенаправленный симбиоз римлянина со съедобным каштаном и виноградом, араба — с финиковой пальмой, жителя островов Южных морей — с кокосовой пальмой, малайца — со столь свойственным морской и прибрежной культуре бамбуком, континентального германца — с непременной суходольной растительностью, чеха — с andropogon-ischaemum степных лугов, мадьяра — со stipa capillata, ковылем понтийских степей, палеоазиата — с ивой (магическим реквизитом), западнотихоокеанской культуры — с триадой: рис, чай, бамбук, восточнотихоокеанской — с маисом, какао, картофелем, чьи регулярные прямоугольные посадки удивили уже первых конкистадоров. Для германцев, особенно на их разбросанной границе (Streugrenze) на Востоке, следует поставить в такие отношения бук, как для славян — липу, для англосаксов — дуб, для кельтов — тис.

Со старой индо-яванской культурой переместились определенные виды трав, подтверждая свое прошлое присутствие еще и сегодня в местах, из которых их спутник-человек давно удалился. Лишь остатки строений еще свидетельствуют об этой связи. Мировые религии или локальные культы, возникшие в определенных земных пространствах, также перенесли с собой сопутствующие растения как свидетелей границы. Так, с исконными культурами Средиземноморья были перенесены плющ, лавр и масличное дерево, христианство почитает пришедшую из средиземноморских стран пальму, а кельтские жрецы — тис; буддизм заботливо опекал ficus religiosa — священный баньян, который он повсюду забирал с собой и насаждал (распространяя его благодаря цепкости многоствольного дерева), и цветок лотоса, а японская религия — синто оберегала вечнозеленую ветку сакаки как тотем и украшение могилы, которую в чужих ландшафтах заменял лавр.

Свидетели границ из царства растений зачастую раскрывают самим народам в затяжных исторических испытаниях неосознанные границы их оптимального расселения как рабочую область, в которой еще многое можно было бы создать из начал. Из растительного мира нашей наиболее стесненной баварской [с.183] родины Тролль называет несколько таких пограничных свидетелей, и его высказывания побуждают нас к серьезным размышлениям. Ибо биогеографическая граница растений-сухолюбов (xerothermen), распространяющихся по континенту вопреки океанскому влиянию побережья, — проблема, которая для Германии вообще могла бы дать и антропогеографический повод к размышлениям о преобладании ее континентального или океанского предопределения и наклонности. Скромный adonis vernalis является таким свидетелем границы для преимущественно сухопутного основного направления немецкого жизненного пространства.

“Немец не понял моря”, — негодующе сетовал однажды Тирпиц. Да, сугубо континентальному человеку вообще труднее понять море, чем океанскому, и, если хотели, чтобы немец вел себя более понимающе, подобно другим континентальным народам, следовало бы понимание этого лучше привить и внушить большинству преимущественно континентальных немцев!

Аналогичное положение, но в еще более узких рамках, betula nana (карликовой березы ледникового периода, не путать с betula humilis!) — типичного свидетеля границы того, что мы понимаем под “нагорьем”. Мы еще находим ее во всей пограничной зоне нагорья: в Шенрамской топи около Рейхенхалля, в окаменелых останках в Кольбер, в Галлерфильц и Оппенридер к юго-западу от Бернрида, у Эшенлохе, Штепперга, Эминга у Гармиша, Роттенбуха, Виггенсбаха у Кемптена, Рейххольцрида. Мы делаем акцент на остатке таких свидетелей, ибо он доказывает, что добросовестно составленное краеведение вполне может содействовать этой значительной области жизни.

Важным связям между растениями и людьми, о многих из которых догадывались и которые неоднократно затрагивали, все еще недостает тщательного обсуждения. Лишь частично выяснено отношение между границами культуры и ядами для народа, например табаком, вином, гашишем, опиумом, грибным отваром, в их окутанном тайной, обоюдном размежевании между странами-производителями и кругами потребителей. Все еще отсутствует естественно-научное объяснение факта, почему дар природы в одном месте Земли — всегда только умеренно используемое лекарство, в другом — истребитель людей; все еще нуждается в объяснении экономическая подоплека таких нарушений границ, как опиумные войны.

Нам хорошо освещают путь отдельные удачные работы: об огромном числе потребителей, интересующихся распространением культуры садового риса и размерами его урожая, о столь [с.184] решающем в качестве основы мощи белой расы северном и южном поясах пшеницы вокруг Земли.

Возможность постепенного иссушения важных культурных областей Старого Света напугала человечество, и оно обратилось к поиску исчезающих границ ранее имевшейся жизни и ее растительно-географических свидетелей. Или внутренняя борьба между текстильными и продовольственными растениями (хлопок против других плантационных культур), между чувствительными к холоду и морозоустойчивыми видами злаков (маис против пшеницы) позволила создать работы, подобные американским атласам.

Но, несмотря на испытания мировой войны, в области исследований связей между главными растениями мирового хозяйства и обусловленного их распространением соперничества различных хозяйственных форм, таких, как орошаемое и суходольное выращивание риса, длительное время не проводилась работа, которой они заслуживали; лишь в отношении немногих ландшафтов Земли в условиях нужды, вызванной экономической блокадой, было ясное представление, чем, собственно, жила поселившаяся там масса людей. Это не достойное человечества состояние, и оно сулит мало надежд на решение в течение ближайших столетий его неслыханных, но подлежащих решению задач будущего, пожелай человечество ограничить и справедливо распределить перенаселенность, навстречу которой оно идет, если будет и дальше расти так, как сейчас.