О грусти этих дней
Шрифт:
Карниз небес...
Как вы не знаете,
Куда заброшены
Мы с вами,
Аисты и атеисты?
И очень простенькие
Из нас не скисли
Лишь потому, что
Процесс скисленья
Ведь тоже требует
Какой-то вес...
* * *
Искомую науку возвращений
По непрочтённым всхлипам за спиною.
Я возвращаюсь, позванный тобою,
Как возвращаются в забытый храм
Немые тени ласковых прощений.
И напоследок горько устыдясь
Тому, что ты звала меня, и снова
Я должен был карабкаться наверх,
Где нет циклонов, значит, нет помех
Для провожанья, праздника и слова,
Которое есть Бог, коль в нем вместясь,
Могла застыть озябшая бесслезность
Тугих созвездий, смотрящих кино
Из непростых простительных сюжетов,
Но ты звала, любя меня за это,
Что я не прожил вспять, как колесо,
Едва сорвавшись, держится за бездну...
* * *
Избавьте Соломона-многожёнца
От истовой истомы пустяка.
Мир - очень неустойчивое донце
Весьма непроходного тупика.
Мир - очень не застенчивое действо
Всего, что управляется извне.
Оставьте чародеям чародейство
Отдушиной в проветренном окне.
А может быть, на сумеречной воле
Забав ища и даже горячась,
Ту "Лунную сонату", как Бетховен,
Я отстучу рукой по кирпичам.
* * *
Если только писать
По прозрачному снегу,
По серебряной вышке
Бездланного неба,
По зачищенной ране
Дождевого вулкана -
По омытой в фонтане
Статуе великана...
Если только писать
По немыслимым сеймам
Разнополых ворон
И расплющенных чаек.
Если только молиться
Губами пророков
И записывать мысли
На палочках судеб,
Вот тогда и приходит,
Что мы называем
Гениальным твореньем
Искомого смысла...
* * *
Рунических знаков глухое звучанье
Забытых стихов и заброшенных мыслей.
На самом краю твоего окончанья,
На самом краю твоей ласковой выси
Я тихо дотронусь до кончиков пальцев,
До самых несмелых твоих ноготочков,
Ведь именно там начиналось, сознайся,
Всё то, что останется в нас в многоточьях...
Всё то, что ни время, ни руки, ни смерти
Отнять у живущих не в силах, не вправе,
Всё то, что в дешёвом открытом конверте
На серой таможне у нас не украли...
Там то, что мы знаем по стуку мгновений
И что наполняет межзвёздность пустую,
Там тихих дыханий твоих дуновенья,
Там ласковый шёпот моих поцелуев...
* * *
По странной аномалии, Руссо, Жан-Жак который,
Был совсем не русским.
Хотя его позицию я принял,
Как стержень в отношеньях с государством,
И государство тычет мне напрасно...
Ведь человек рождается свободным,
И в этом есть какое-то везенье,
Ведь если б он рождался недотёпой,
То не было б французских революций
И я бы до сих пор сидел в России...
Но человек рождается свободным,
И в самом древнем из извечных обществ -
В Семье - не гасят света до рассвета,
Поскольку принимают снова роды,
Младенца, что рождается свободным.
И по законам самосохраненья,
Отец устало выпивает водки,
Чтоб подлечить тугие нервы-плётки.
Но человек рождается свободным,
И водка здесь, пожалуй, не при чём.
И то, что мать, томясь в бездонных муках,
Не знает имени того младенца,
Неважно. Важно то, что на сегодня,
До регистрации в районном загсе
В столе смертей, чего-то там и родов,
Сей человек пока ещё свободен.
И возлагает первые заботы
На тех, кто несвободен стать свободным,
Поскольку нет свободы без Руссо,
А он давно расставлен по прилавкам,
По полкам и немыслимым советам,
Что мне уже не надо быть свободным...