О грусти этих дней

Только жаль, не ясна

Линия партитуры;

Переварит со сна

Зал свой паёк культуры.

Ну, а в антракт в буфет

Жадной толпой взбешённой,

Зал поглотит котлет

Полумясных, тушёных.

А отзвучит финал -

И в по зубам в гардеробе

Радостно даст нахал

Даме в вечерней робе.

25 февраля 1989 г.

Canzone

Хозяин плоти, научи

Меня служить стеченью фраз

Иль череп развенчай свинцом.

Тот звук, распахнутый в ночи,

Увидит всё совсем в ином

Контексте, как не станет нас.

Застынут скатерти цветов,

И, значит, станется таков

Исход наш. Плачьте, палачи!

1988

* * *

Лимонной кожицей над Лысою горой

Случилось полнолуние. У леших,

Как водится, начался выходной;

И траур у усопших и воскресших.

Суть времён нам не дано понять,

Как момент для распродажи акций -

Время, проклиная, распинать;

Время, распиная, поклоняться.

Парадоксы, все наперечёт,

Выстроились в дерзкую кривую.

Может быть, нас всех попутал чёрт

Жечь иконы? Право вхолостую

Жечь святых немой эквивалент,

Учиняя новые Голгофы;

Графов бить за графы, и за строфы,

И за исторический момент.

1 марта 1989 г.

* * *

Венчайте мудростью глупцов,

Клеймите гениев безумьем

И в хижинах среди дворцов

Вершите трудовые будни.

Казните за разврат святых,

А деспотов - за добродетель,

Благодаря при жизни их,

Посмертно разорвав портреты.

В прозрениях не видя прок,

Вините в слепоте пророка,

И положась на волю рока,

Кляните самовластный рок.

В мельканьи лиц, передовиц

Решайте, скромные герои,

Где сколько продано яиц

И как бы враз поднять удои.

Попутчик! Ты дави клопов -

Интеллигентское отродье.

Дух окрылённый, без оков,

У нас сам по себе пародья.

Век парадоксов. Век абсурда.

Но вот рукою лёгкой пудра

Замазала морщины щёк,

И кто-то с гордостью изрёк,

Что мы не те, умчались годы,

Воспрянь! От радости запой!

Как знать, хмельной глоток свободы

Сулит очередной запой.

Поблажка нам. Ну что ж - мерси!

Гротескна в сути время призма.

И вот читают мне в такси

Стихи про гидру большевизма.

* * *

Струился гибкий свод небес

Полуденным накалом.

И грязный диск, пурпурясь, влез

Над вечным пьедесталом.

А ветер, облака кроя,

Как пену, рвал громады

И перечёркивал края

Штрихом губной помады.

В тени беседки, среди книг,

Согбенно-горделивый,

Степенно ужинал старик,

Ел каравай и сливы.

* * *

Что ни скажи, нет безразличных к славе,

К ней долгий путь не лаврами увит.

Привет тебе, мой друг Иосиф Флавий,

Наивный лгун и маг-космополит.

Мы знаем силу слов - неумолима

Она, как отцвет траурных попон.

Скажи, зачем у врат Иерусалима

Ликует чужекровный легион?

Молчишь! Так значит, храм почил в руинах

И не воспрянет в прежнем бытие?

Что ж, смена вер, как пересмена в винах,

Желательна и сбудется вполне.

И не постись. Но веруй - в бренном теле

Есть дивный дух, с которым незнаком

Народ-гурман крамольной Галилеи,

Что варит мясо вместе с молоком.

Ты заповеди, где не видишь прока,

Отбрось, как я, и плоти не томя,

Ведь писаны они не для пророка,

Так уж подавно и не для тебя.

* * *

Плотно сомкнуты створки, но где-то

Поистёрлась печати печаль,

Тетивою стрелы арбалета

Растревожена вещая даль.

Дремлют строки, сулящие кущи

Отрешенным от праздной молвы,