О ком молчала Кит
Шрифт:
Все ещё находясь в шоковом состоянии, складываю письмо в исходное положение и пролистываю в памяти отрывки из рассказа девушки. У меня двоякое ощущение: с одной стороны понять её можно и очень жаль, но с другой, возможно, немилосердной, но рассудительной и справедливой стороны, хочется Ребекку задушить… Из-за глупости, страха ответственности, она потащила за собой своих родных, не в буквальном смысле этого слова… Родители морально уничтожены, Киллиан лишился любви и вынужден таскать на своей шее тайну той, которая не подумав о близких, спрыгнула с многоэтажного дома. Боже, я не знаю, не знаю, не знаю… Не знаю, что и думать. Просто стою и пялюсь в одну точку, в правой руке сжимая листок, а другой хватаюсь за лоб, в котором бешено что-то стучит, словно бьют молотком или битой. Не знаю даже как смотреть в глаза вожатому, что говорить? Моя привычная позиция в жизни кардинально изменилась. Нет больше иллюзий, есть только суровая правда. Есть
— Кит? — с недоумением окликнул меня Киллиан, и я медленно разворачиваюсь к нему лицом, сильнее сжимая письмо в руке. — Ты что тут де…?
Вопросительный взгляд брюнета падает на мой сложенный кулак, и тогда в его голубых глазах вспыхивает опасный и бешеный огонь, от которого в груди что-то сломалось, и я поняла, что сейчас будет то, чего стоило бояться. Боже, мне не удастся сохранить самообладание, если парень повысит голос, я точно зареву, тем более, после такой ошеломительной правды эмоции бьют через край. Я опускаю глаза в пол и кусаю нижнюю губу, стараясь держать себя под контролем. Но черт подери, это так сложно! Мне страшно и больно. В груди все горит, будто проснулся ото сна древнейший вулкан; сердце неприятно бьется: Бам-бам-бам-бам-бам, появляется желание, чтобы оно наконец-то остановилось. Ладошки вспотели, и кажется, листок в кулачке стал влажным. Господи, скажи же ты уже хоть слово, наори, ударь, но не молчи! И так тошно! Однако… Киллиан молчал, а его напряжённые плечи поднимаются и опускаются. Заметны твёрдые скулы и все тот же яростный блеск в глазах. Меньше всего на свете мне хочется потерять этого человека, он дорог мне. А так всегда: мы теряем дорогих нам людей по собственной глупости, а потом обвиняем в этом свою жизнь. Наконец, спустя, наверное, вечность, Киллиан заговорил:
— Что у тебя в руке? — голос был таким холодным, незнакомым и, как бы не звучало, одичавшим. Да, именно, парень будто одичал.
Вот и рванула первая бомба… Жар сменился холодом. Я перевожу взгляд на свою ладонь и протягиваю руку с письмом брюнету, сглатывая комок в горле.
— Мне очень жаль, прости… — сказав это, оказалось, что легче не станет, а скорее наоборот. Мои глаза не смеют смотреть ему в лицо — мне слишком стыдно. Но Киллиан, в свою очередь, отрывисто дыша, сверлит меня безумным взором и не спешит забирать то, что принадлежит ему. Моя раскрытая ладонь с листком продолжает держаться в воздухе, успев за это время онеметь.
— Ты рылась в моих вещах?.. — с презрением спросил тот, будто я самое низкое существо на этой планете. И кажется, я скоро сама в это поверю.
Осмеливаюсь посмотреть ему прямо в глаза, почувствовав в сердце укол. Почему я ощущаю себя сейчас Алексом, когда требовала от него правды, когда отчитала за его ужасный поступок? Неужели я такая же как и он? Больно… очень-очень больно и противно от самой себя. Надо отвечать за свои поступки. Глубоко выдыхаю.
— Да, но…
— «Но»? Ты еще и говоришь «но»? Какие ещё «но», Кит?! Ты копалась в моей комнате, понимаешь?! Проникла в мою комнату, ты осознаешь это?! — резко перебил меня громкий и властный голос Киллиана. От давления, вены на его шее вздулись, а сам он весь покраснел. Впервые жизни, впервые жизни мне стало настолько больно и плохо, что я захотела с криком бежать прочь, чтобы в конце концов выдохнуться и испустить дух. Но не для того, чтобы вызвать жалость, а лишь потому, что я правда сожалела о своём поступке. Да, мне хотелось плакать, бежать и орать во все горло, но я не пролила слезу и выглядела стойко, вроде бы. Взяла эмоции под контроль. По крайней мере, старалась…
— Прекрасно осознаю. И сожалею. Я всего лишь хотела помочь тебе.
Киллиан фыркнул и выпучил глаза.
— Помочь?! С чем?! О чем ты вообще говоришь?! Какая ещё помощь! Откуда вообще такая идея… — на мгновение он замер, а затем, словно прозрев, принялся кивать, — ты здесь роешься не в первый раз…
Делаю шаг ближе, но парень быстро отступает. Господи… что я наделала.
— Киллиан, выслушай! Я просто хотела помочь отпустить прошлое! Я знаю, что произошло с Ребеккой! Да, прочитала письмо, да рылась в вещах, но только лишь потому, что не могла видеть твои страдания!
В это мгновение происходит все слишком быстро, я толком не успеваю ничего ухватить. Киллиан со всей силой хватает мою кисть руки и сжимает её, от чего на секунду показалось, что мою руку дробят; затем он выхватывает из ладони письмо и с ненавистью, как использованную салфетку отталкивает моё запястье. Хоть было дико больно, и звука не проронила, ибо я все этого стою. Порой мне кажется, что все дерьмо, которое есть в моей жизни, я заслужила. Но с другой стороны, мне очень обидно. Я ведь люблю его…
— Пошла вон, — рявкает Джонсон, тяжело и отрывисто дыша.
Нет, нет… Только не это. Мне этого не вынести.
— Киллиан…
— Я
сказал проваливай!И сердце разбилось на мелкие кусочки. Не могу дышать, не могу говорить и двигаться. Тело будто перестало подавать признаки жизни, и вот-вот я испущу дух. Надежда на понимание и прощение иссякает с каждой секундой. Когда теряешь людей, ты теряешь частичку себя. А Киллиан — и есть я. Еще вчера мне казалось, что мы будем счастливы, а сегодня счастье оказалось самым большим обманом в моей жизни. Гаснут огни…
— Пожалуйста, прости меня, — прошептала я и, опустив голову вниз, быстрыми шагами направилась к выходу, молясь про себя не заплакать.
Как только покидаю комнату Киллиана, мои щеки оказываются в плену горячих потоков слез. Руками сжимаю рот, чтобы ни вожатый, ни другие ребята не услышали мои всхлипы. Картинка перед глазами смазана, линзы очков вспотели и дальше своего носа ничего не видно, но это не мешает мне бежать вперёд, к своему домику, где я спокойно могу выплакать всю горечь, обиду и боль. Я потеряла его… Потеряла, когда хотела уберечь. И эта мысль не даёт мне покоя, она грызёт меня, грызёт изнутри. Слышу неподалёку от себя голоса друзей. Видимо, Людми заметив меня несущуюся куда-то вперёд, окликнула моё имя, однако я лишь ускоряюсь. Мне нужен покой, мне нужно разобраться в себе. Ветер развивает мои волосы из стороны в сторону, умудряясь резать мои заплаканные глаза. Наконец, добравшись до крыльца, я забегаю к себе и запираю дверь на замок, сползая вниз на паркет. Господи, разве может быть так больно? Что вам известно об Аде на земле? Я зарываюсь руками в свои каштановые пряди и тяну их в сторону, чтобы переключиться с одной боли на другую, но все четно. Горячие струи слез проникают мне в рот, от чего я ощущаю привкус соли. Очки, что были недавно на носу, теперь неаккуратно валяются около моих неразутых ног. Потерять близкого — это тоже самое, что лишиться части своих воспоминаний. И как вернуть их назад — без понятия… Время все рассудит, но, когда его нет, положение мгновенно становится ужасней. Не могу… Комок в горле не позволяет дышать. Все перемешалось… Перед мокрыми глазами фразы из письма Ребекки, авария, мертвая беременная женщина… Потом вспышка. А теперь ещё и два голубых глаза, наполненные ненавистью и презрением. Он больше не хочет видеть меня, а меня тянет к нему прямо сейчас, даже, когда он сделал мне больно, все равно продолжала любить его. Снимаю с себя верхнюю одежду, задираю рукав вверх и вижу красные следы от железной хватки Киллиана. Как же ты был зол, что смог оставить такие отпечатки… От увиденного меня вновь захватывает истерика, и я начинаю плакать, откинув голову назад, к двери. Как же хочется испариться… Зачем, зачем я приехала в этот лагерь! Очередная ошибка! Может, в моей жизни нет места любви? Черт, как же неописуемо больно. Нет, наша история не может так закончиться. Это нечестно! Нечестно!
Неожиданно до моих ушей доходит стук в дверь. Замираю на месте, дыша ртом. Сердце разрывает грудную клетку, обещая остановиться в любую секунду. Может, это Киллиан? Но…
— Кит, я знаю, что ты здесь. Открой дверь. Что стряслось? — слышу встревоженный голос Людмилы, которая продолжала стучаться в запертую дверь.
Только этого мне не хватало. Не хочу никого видеть и слышать. А ещё, готова поспорить, что Миа побежала к вожатому, успокаивать его и узнавать правду. Как же бесит!
— Кит, давай поговорим, — не сдаётся подруга, — ты поругалась с Киллианом, да? Расскажи, мне можно доверять.
Но я продолжала обездвижено сидеть, глотая слезы. Вообще-то, сил не было даже на то, чтобы плакать. Эта та стадия опустошения, когда человек просто хочет молчать и слушать грустную музыку. Тем временем, за дверью стало тихо. В голове пробежала мысль, что Людмила отступила и покинула меня, однако, через две секунды она снова подала сигнал.
— Кит, если ты сейчас не откроешь, я выломаю дверь, слышишь?! Я серьёзно, выломаю, — заверила блондинка, но заметив бездействие с моей стороны, громко выдохнула и наконец сдалась: — Ладно, захочешь поговорить — зови, я буду во дворе. И ты присоединяйся, мы будем играть в ассоциации. Пока.
И тишина… Впервые в жизни я поняла, что тишина бывает громкой. Мысли буквально кричат в голове, перекликаются друг с другом. Протерев лицо руками, я кое-как встаю на ноги и обессилено падаю на кровать, даже не надев свои очки. Лучше будет, если мир вокруг останется расплывчатым, таким же, как и я сама. Мои веки медленно закрываются, а в темноте лишь его лицо. Черт возьми. Я совершила ошибку.
Сорок восемь часов в заперти со своими мыслями. Бессонные ночи в раздумьях. Знаете, чувство вины творит с человеком плохие и жестокие вещи. Например, заставляет страдать. Все древние казни по сравнению с этим — щекотка. Ты переносишься в прошлое, думаешь, как стоило поступать и говорить. Репетируешь монолог, который поздно высказывать. Но все равно, ни смотря на реальность, не прекращаешь надеяться на какое-то чудо, волшебство, и человек простит тебя.