Обещание

Айсан оправила платье и зашлёпала по воде к берегу. Заливисто хохоча, она ухватила лошадей под уздцы и повела их вверх по течению.

Дом Айсан был самым необычных из всех домов, которые доводилось видеть принцессе: он словно парил над землёй. Основанием пола служили широкие ветви деревьев, массивные столбы подпирали его снизу. Словом, это был настоящий висячий дом, попасть в который можно было, взобравшись по приставной лестнице.

Сказав, что они могут делать в её доме всё, что им заблагорассудиться, Айсан привязала лошадей к молодому деревцу и хотела нырнуть под своды леса, когда Стелла окрикнула её:

— Можно мне пойти с Вами?

— Конечно! — рассмеялась девушка.

Они не спеша шли по лесу, собирая хворост. Помолчав несколько минут, принцесса, наконец, решилась заговорить о том, что мучило её последние полчаса.

— Вам не стыдно ходить вот так?

— А должно быть? — простодушно удивилась Айсан. — Если у меня красивое тело, я не должна таить его от людей, я должна позаботиться о том, чтобы каждый мог разделить со мной радость обладания им.

— Что Вы имеете в виду? — густо, до самых ушей покраснев, спросила Стелла.

— Одежда мешает людям видеть фигуры друг друга. Как же мужчина может выбрать себе жену, а жена мужа, если они не знают друг о друге ничего, кроме имён? Одежда прячет недостатки, она обманывает людей.

— Но как же так можно… Ведь любой мужчина может подойти и…

— Вы об их ласках? — рассмеялась Айсан. — В самих по себе в них нет преступления, это естественно. Для меня высший закон — любовь, и, значит, я должна дарить каждому частичку этой любви. Если можно осчастливить человека, я осчастливлю его. А они, в свою очередь, помогут обрести счастье моему лесу: и река, и деревья любят, когда с ними играют дети.

Она внимательно посмотрела на собеседницу и, заметив её смущение и пунцовые щёки, успокоила ее:

— Когда мы вернёмся, я оденусь в привычное вам платье, чтобы даром не смущать взоры слабых людей. Мы, сенсеры, не подвержены вашим животным слабостям. И мы не лукавим, говоря, что будем любить одного всю жизнь. Любовь безгранична, её нужно изливать на всех, поэтому каждый штайд, пожелавший поддержать со мной ее вечный огонь, заслуживает поощрения.

— Так, значит, с людьми вы не… — облегчённо выдохнула Стелла.

— Нет! — фыркнула сенсера. — Они слишком грубы и не умеют слушать музыку природы. Мы вовсе не вульгарны, не развратны, а просто естественны. Ладно, хватит об этом! А то Ваши щёки стали похожи на спелые вишни.

Она некоторое время молчала, рассеянно сжимая и разжимая пальцами ног палую листву, и вдруг с жаром продолжила разговор, без всяких предисловий перейдя к самой сути:

— До чего же примитивны люди! Они видят красоту и хотят обладать ею, обязательно осквернить её, прикрепить к ней табличку, объяснить… Но как же им объяснить, как же им понять то, чего они не в состоянии понять? Как же можно говорить им о высоких законах Любви, если любовь для них заключается лишь в плотском обладании? Они ведь и понятия не имеют, что Любовь — это нечто иное, не обязательно связанное с мужчиной и женщиной. Это мироощущение, запредельное, не подвластное ничему и никому чувство, состояние души… И всё и все в мире живут по её законам. Все, абсолютно все и всегда. Даже убивая.

Айсан провела вспотевшей ладонью по лбу и заставила себя улыбнуться.

— Но это, пожалуй, слишком сложно для Вас. Быть может, кто-нибудь объяснит Вам, что на самом деле Любовь выше богов: это она их создала, чтобы люди смотрели на них, поклонялись им — её наглядным ипостасям. Ее ли вина, что они оказались недостойны своей создательницы и позабыли о ней?

Айсан сдержала своё обещание и переоделась в синее домотканое платье, но осталась босой — сенсера не привыкла носить обувь. Узнав, что гостям предстоит долгий путь, Айсан изъявила желание помочь им и, вопреки всем протестам, отдала все свои припасы. Но вопросы о дороге каждый раз вызывали в ней брезгливый ужас. Наконец, она сообщила, что им придётся отклониться немного на запад от Лесной реки, на берегах которой жила сенсера, и, миновав узкий просёлок, свернуть на хорошую джерангандеилскую дорогу.

— Поезжайте, конечно, — сказала им на прощание Айсан, — но места там нехорошие: одни страдания, одна тупая боль. И дорога ими, словно камнями, вымощена.

* * *

В воздухе пахло гарью и сыростью; он был тяжёлым и полон пыли.

Вдоль дороги, недавно заново выложенной битым кирпичом, тянулись унылые низкие постройки под тёсовыми крышами. За ними виднелись чёрные пологие холмы, вниз и вверх по которым ползли вереницы фигур. От холмов к дороге сбегали десятки мелких дорожек; по одной их них толкали тачки с глиной чумазые худые сгорбленные люди, словно старые клячи, вытянув бронзовые от загара шеи. Они двигались медленно, словно на последнем издыхании.

Эту картину сменила другая: женщины промывали в мутной воде огромного корыта куски какой-то породы.

Между изнурёнными работой людьми с самодовольным видом разъезжал краснощёкий бородач на коротконогой рыжей лошади с большой тяжёлой головой — наверное, выбракованной каким-нибудь конезаводчиком. Она косила карим глазом, грызла трензель и, повинуясь воле всадника, как бы случайно наезжала то на одного, то на другого рабочего. Хлопья розовой пены с её губ капала им на голову, прямо на вытянутые наряжённые шеи. Изредка, со скучающим видом, всадник опускал длинный кнут на спины «ленивых». Очевидно, он был надсмотрщиком.

Всадник косо посмотрел на путешественников и рысцой поехал дальше вдоль унылых построек. Стелла подметила, что в седле он держится, как мешок с картошкой, и вряд ли понимает, что лошадь, которую он то и дело пришпоривает и осаживает, достойна лучшего обращения. Потом, из обрывков случайно подслушанного разговора, девушка узнала, что животное обошлось «краснолицему» в двести золотых лиэнов — дёшево, даже очень, на оставшиеся деньги можно было купить приличное седло и взять пару уроков верховой езды. В прочем, чего ещё ожидать от человека, занимающегося такой грязной работой!

Дальше дорога спускалась в овраг. Там неподвижной плотной стеной стоял туман. Климат здесь был гнилым и, судя по всему, не лучшим образом отражался на здоровье. То здесь, то там мелькали огоньки, слышался приглушённый стук и лязг молотков, ругань и усердное пыхтение.

Вот из тумана вынырнул чумазый мальчишка с серым цветом лица. Напрягая дрожащие ноги, он тащил рыжего мула, впряжённого в тележки с блестящей рудой. Встретившись глазами с всадниками, мальчишка тяжело вздохнул и низко-низко опустил голову на шее-ниточке.

Стелла пришпорила лошадь и галопом пронеслась по оврагу.

Наверху вырос небольшой посёлок из одноэтажных длинных фахверковых домов с большими чердаками. Маленькие земельные участки перед ними были поделены кольями на равные части: перед каждым строением на пять.

Унылость ландшафта и вызываемые им неприятные ощущения, не смогли убедить желудок отказаться от обеда, и, повинуясь ему, Маркус стал осматриваться по сторонам в поисках трактира. Его непритязательная вывеска — ржавый, выкрашенный некогда золотой краской петух — покачивалась над странным уродливым зданием на отшибе посёлка, загораживавшим вид на плотную группку двухэтажных домов под черепичной крышей, выстроенных за высокой железной оградой на весёлом, поросшем рябиной пригорке.