Облака и звезды

Мураду немножко надоела эта охота; оказывается, зайца не так легко взять, да и охотятся-то по-настоящему только двое — Сакар и ительги. Дед Черкез просто несет сокола, потом отпускает его, кричит «хайт-хайт!». А Мураду и совсем нечего делать. Он посмотрел на свою саксаулину с рогулькой на конце. Эх, если бы дед Черкез позволил поохотиться на ок-илянов — сбить с кустов несколько штук. Ок-иляны злые — ловят маленьких ящериц, глотают птичьи яйца, поедают птенцов в гнездах. Пользы от них никакой, только вред. Но как скажешь деду Черкезу? Он очень не любит, когда Мурад бросает его одного…

Они повернули обратно. Заячья кровь на рубашке давно высохла, но нести зайца становилось все тяжелее, рубашка взмокла от пота.

Дед Черкез, как всегда молча, шел впереди. Но вот он, не оборачиваясь, остановился, поджидая Мура да.

— Отдохни, я понесу зайца, — и, не ожидая, что скажет Мурад, перебросил себе через плечо заячью тушку. Потревоженный резким движением, ительги недовольно распустил крылья, будто грозя улететь, но сразу же успокоился, погрузился в дремоту.

Мурад вдруг набрался смелости:

— Ата, можно мне пойти вперед? Я хочу поймать ок-иляна.

— Иди, — согласился дед Черкез, — только ты их не поймаешь, ок-иляны очень хитрые.

— Ничего! Поймаю! — С саксаулиной наперевес Мурад побежал между буграми.

И правда — змея подпускала Мурада совсем близко, но, когда он примеривался, чтобы сбить ее саксаулиной, ок-илян, не спускаясь с ветки, падала вниз и сразу же пропадала, точно проваливалась в песок. Мурад тщательно осматривал место, куда упала змея, — песок как песок, нигде ни норки, ни ямки, а ок-илян исчезла неизвестно куда.

Мурад спугнул уже трех змей. Неужели ему так и не удастся ни одной прижать к земле? Нет, надо действовать хитрее, подкрасться сзади и сразу ударить. Только как же узнаешь, где у змеи перед, где зад? Она висит вниз головой, и ей кругом все хорошо видно.

А что, если зайти со стороны солнца? Ок-илян тоже не может на него смотреть. Вот тут ее и пришибить!

Мурад оглянулся — далеко ли отошел от деда Черкеза? Нет, вон он идет… Надо не терять его из глаз, все бугры кругом одинаковые — потеряться очень легко, тогда хоть плачь, хоть кричи — никто тебя не услышит, не увидит; среди бугров человека трудно найти — бугры заслоняют его, глушат голос. Деду Черкезу придется идти в кишлак, оттуда звонить по телефону в Казанджик, чтобы выслали «ПО-2» — тот быстро найдет: отец говорил — были уже такие случаи. Но пока поговорят по телефону, пока вылетит самолет, наступит вечер, темнота. Придется одному ночевать в пустыне.

При мысли об этом Мурад быстро взглянул назад. Дед Черкез спускался с бугра, высокая черная папаха мелькала среди редких веток саксаула. Мурад спокойно пошел дальше. Солнце больше не поднималось вверх, остановилось на месте — маленький исходящий белым светом кружок — и жгло, палило все вокруг: лысые вершины, замерзшие на них серо-зеленые саксаулы, желтовато-зеленый борджок, зеленую траву — илак.

Держа наготове саксаулину, Мурад пошел через бугры с подсолнечной стороны. Как назло, ок-иляны не попадались. Он миновал одну лощину, другую. Ничего, пусто! Как будто по своему радио передают друг другу — «берегись».

Надо дойти еще вон до того бугра, потом догнать деда Черкеза — он сказал правду: ок-иляна не проведешь — очень хитрая змея.

До бугра оставалось шагов десять, когда Мурад заметил наконец ок-иляна. Это была прекрасная, очень длинная, верно уже пожилая, змея, даже издали было видно, как сильно согнулась красная веточка Кандыма, на которой она повисла. Ок-илян удобно устроилась в развилке, висела неподвижно и была очень похожа на белый ремень, которым отец Мурада подпоясывает в выходной день чесучовые брюки. Мурад согнулся, не сводя взгляда со змеи, стал подкрадываться. Сначала он ставил каблук, потом опускал всю подошву — так ходят все охотники, выслеживающие хитрого и опасного зверя. Ок-илян висела неподвижно. Верно, она повернулась к солнцу спиной и поэтому не замечала Мурада, подходившего со стороны солнца. Держа саксаулину наизготове, пригибаясь почти до земли, Мурад все крался и крался к бугру. Шагах в трех надо кинуться, оглушить змею, потом прижать к земле и добить.

Кусты совсем близко — можно даже различить темные полосы вдоль светло-серого тела. Круглая головка, похожая на костяную пряжку брючного ремня, выделяется на конце бессильно повисшего тела. Змея крепко уснула на солнце, не чует, что пришел ее последний час.

Мурад остановился, вытянул вперед саксаулину, одним прыжком ринулся на змею. Удар! Еще удар! Змея замертво лежала на песке. Мурад сделал шаг к ней и вдруг по щиколотку провалился в сусличью нору, Он хотел вытащить ногу, но ее будто пружиной подбросило вверх — из песка, раздвигая его, поднималась желтая, как песок, толстая змея. Она росла прямо на глазах; ввинчиваясь в воздух, кольца ее тела вращались со свистящим шорохом. И все выше и выше подымалась плоская голова с широким белым крестом на темени.

— Эфа! — Мурад замер на месте, он смотрел в круглые сонные глаза змеи и не мог двинуться, словно глаза эти приказывали: «Стой!»

Прошла секунда, еще секунда. Эфа зашипела, выбросила жало, готовясь к прыжку, всем телом откинулась назад. И тут справа из кустов на змею бросился Сакар. Послышалось клацанье зубов, длинное тело змеи вытянулось, сжалось, сильный хвост бил Сакара по лапам, по спине, по голове, но пес мертвой хваткой держал эфу за шею, не давая ей ужалить. Шатаясь от ударов, Сакар старался удержаться, не упасть. Но эфа все била и била своим длинным, мускулистым, очень сильным телом. Мурад закричал, заплакал, схватившись за голову. Над кустами показалась черная папаха деда Черкеза. Дед быстро ссадил на землю ительги, кинулся вперед. Ударом ножа отсек голову эфе, вырвал из зубов Сакара труп змеи. Сакар лег, он тяжело дышал, уронив голову на вытянутые лапы.

Совсем близко Мурад увидел очень черные глаза деда на очень белом лице.

— Ужалила? Она тебя ужалила? — дед Черкез хватал Мурада за голову, за плечи, руки его дрожали, будто ему было очень холодно. Мурад испугался еще больше, он не мог уже плакать и только икал со страха. — Где, где? — задыхаясь, повторял дед Черкез, его легкие, сухие руки метались по телу Мурада, искали укус.

— Ни-нигде, — заикаясь проговорил Мурад, — ее Сакар схватил…

— Правда, это правда? — Дед Черкез вдруг тихо, робко засмеялся, все сомневаясь, еще не веря. И Мурад увидел, что лицо деда Черкеза уже не такое белое, а глаза стали блестящими и из одного глаза выкатилась совсем маленькая слезинка. Дед Черкез быстро смахнул ее кулаком. — Ты очень сильно напугал меня…

Он подошел к безглавой эфе, ударом чарыка отбросил ее далеко в кусты.

— От укуса эфы погибают даже верблюды.

Дед Черкез поглядел на лежавшего Сакара, кивнул одобрительно:

— Молодец, хороший пес!

Сакар радостно и робко завизжал, на животе подполз к деду, он очень ценил скупую ласку хозяина, но дед Черкез уже отвернулся, бережно поднял с земли ительги, посадил на руку. Сокол сидел понуро, он не видел, что произошло здесь, и не знал, каким героем оказался его товарищ по охоте Сакар.

Идти до дома было еще далеко, теперь дед Черкез не отпускал от себя Мурада, шел рядом и время от времени правой рукой трогал его за плечо, будто хотел проверить, здесь ли он. Сакар тоже держался близко — трусил сзади, чуть не тычась носом в ноги, — хотел оправдать похвалу хозяина. Мурад благодарно посматривал на Сакара, но не решался погладить — неизвестно, понравится ли это Сакару.

Мурад подумал, что дед Черкез теперь, когда прошла опасность, должен очень сильно на него сердиться: если бы не Сакар, Мурад был бы сейчас уже мертвецом. Он робко посмотрел на деда Черкеза: