Облака и звезды

И опять они шли и шли по пескам. Ей снова захотелось пить. Все время хотелось, но сейчас стало совсем невтерпеж. Надо позвать Ашира…

И тут из-за бугров показался красный флажок — он проступил среди веток саксаула, был чуть виден — обвис на мачте, ветра не было даже вверху.

Она засмеялась, схватила Ашира за руку:

— Смотрите, Ашир! Красный флаг. Лагерь! Наш лагерь! Теперь можно напиться?

Он снял через голову перевязь, молча протянул Лесе флягу. Она взяла, стала отвинчивать колпачок.

Леся взглянула на него с последней надеждой:

— А может, мне сейчас много пить вредно, Ашир?

— Не знаю, — спокойно сказал он, — как хотите…

И, не взглянув на нее, пошел вперед — в лагерь.

КРАСНАЯ РЫБА

1

Кара обеими руками обхватил мокрую тяжелую сеть, вытащил из баркаса, отнес на сухой песок, ногами разбросал по берегу.

С моря дул несильный ветер — уже холодный, октябрьский. На таком ветру сеть будет долго сохнуть, надо бы поднять ее на шесты, но очень уж она худая, штопаная-перештопанная. Зашьешь прорехи, выйдешь в море — опять дырки, уже в другом месте.

Кара два раза ходил в правление, говорил председателю Гельдыеву — надо сменить снасть. Как ловить такой дырявой? Председатель внимательно смотрел на него, кивал головой:

— Да, да, надо, надо!

Но было ясно — председатель только смотрит на Кара, но не видит его, не слышит, просто говорит: «Да, да» или «Ага! Правильно! Сделаем!», а думает совсем о другом. Если спросить через час: «Был у вас Кара Давлетов?» — председатель только удивленно посмотрит:

— Кара? Постой! Кажется, был. Много рыбаков приходит, трудно запомнить — кто был, кто не был.

Артель неважно работает, давно не выполняет план — в Каспии плохо с рыбой. Вот председатель и смотрит на тебя, а не видит — о своем думает. Ему есть о чем думать…

Будь деньги, съездить бы в Ашхабад, купить в «Союзохоте» капроновую сеть. Но что об этом думать — разве соберешься с деньгами, если за последнюю неделю только для себя с Овезом наловили да матери отнесли домой килограммов десять — вот и весь улов. А каждый день в море…

Кара садится на твердый холодный песок, отбрасывает полу клеенчатого плаща, вынимает из стеганки жестяную коробочку от зубного порошка. На крышке еще видны остатки слов «мят» и «шок», остальное съела морская вода. Руки от нее всегда холодные, кожа очень белая, сморщенная. Пальцы с трудом сворачивают цигарку. Давно уже пришлось перейти на махорку. Сигарет в сельпо завозят мало, их не хватает, остаются только дорогие сорта — «Люкс», «Любительские», лежат на полке до Октябрьского праздника. Тогда рыбаки все раскупят — «Люкс», коньяк, даже шампанское. Правда, отец Кара и в будни курил только «Люкс», но он был первый человек в Карагеле, первый рыбак, мог себе позволить.

Очень быстро идет время. Третий сезон Кара с братом работают в артели, бросили школу — дома мать, две сестры, всех надо кормить. Какая там школа! Кара хоть семь классов окончил, а Овез всего пять.

Отец умер в прошлом году в марте — ушел в море. Надо было снять рыбу с трех переметов — полтысячи крючков. Налетел циклон с ледяным дождем, с мокрым снегом. Отец снял всю рыбу, привез домой на машине-«инвалидке» два мокрых тяжелых мешка. А к ночи заболел. Думал — чепуха, простуда. Выпил водки с перцем, Оказалось воспаление легких.

Сердце не выдержало, на фронте испортил. Три года воевал в пешей разведке. В сорок четвертом вернулся домой на костылях. В Ашхабаде сделали хороший протез, стал ходить с палкой. На песке следы отца все узнавали — правая нога немножко вывернута наружу, рядом маленькие ямки от палки. В Карагеле он один так ходил — больше всех пострадал за Родину.

Были, конечно, еще инвалиды второй, третьей группы, а первой только один — гвардии сержант Давлетов.

В поселке это хорошо понимали: товарищу Давлетову продукты, саксауловые дрова, вода из опреснителя — в первую очередь.

Пятого числа каждого месяца все карагельские инвалиды на полуторке ездили в райцентр за пенсией. Полный кузов людей. Отец с шофером сидел в кабине — в суконной, еще чуть теплой от утюга офицерской гимнастерке, слева медаль «За отвагу», справа орден Красной Звезды, медаль «За победу над Германией» и еще гвардейский значок, за тяжелое ранение золотая нашивка. На сержантских погонах почетная белая полоска — командир в отставке. Хромовые сапоги матово блестят от бархотки — в Ашхабаде сшили по особому заказу, как инвалиду первой группы, орденоносцу.

Резиновые сапоги с длинными, до паха, голенищами дожидались хозяина дома в особом сарайчике. Там вся рыбацкая снасть — сеть, переметы, верши на бычков. Бычки — наживка для переметов.

Ловить красную рыбу вообще-то запрещено. В Каспии ее осталось очень мало, но в войну все ловили — кормиться надо.

После войны опять пошли строгости. Одноглазый рябой милиционер Байрамов отобрал у рыбаков несколько переметов. Один гвардии сержант Давлетов ловил по-прежнему.

Вечером, когда он, сильно хромая, возвращался домой с тяжелым мокрым мешком за плечами, Байрамов, увидев его издали, сворачивал с дороги, прятался за домами, ждал, пока пройдет. Калека, безногий, сколько он там поймает. И рыбаки, у которых Байрамов отобрал переметы, тоже старались не встречаться с Давлетовым.

Гвардии сержант медленно и тяжело брел посередине улицы, заваленной серыми барханами, и в обвисшем мешке за его плечами шевелилась, чмокала жабрами живучая красная рыба.

В воскресенье отец брал с собой Кара и Овеза. Братья не любили этих поездок: сиди в мокром баркасе, наживляй на крючок живых, трепыхающихся бычков.

Потом баркас отплывал от берега, отец ставил переметы. Через пять-шесть часов их выбирали, снимали с крючков остромордых, сильных, больно, до крови бьющих твердым хвостом осетров и севрюг.

Сначала отец возил рыбу в райцентр на попутных машинах, потом на персональной машине, на «инвалидке». В райцентре оптом сдавал каким-то скупщикам, те тайком разносили по домам.

Позапрошлой осенью, уже под конец сезона, красная рыба прямо-таки осатанела — сразу набрасывалась на живца, как только поставишь перемет. В день снимали по сотне штук, а то и больше.

Кара и Овез на время бросили школу, каждый день выходили с отцом в море. Отец работал по пятнадцать часов в сутки — ловил бычков, наживлял на крючки, ставил переметы, выбирал рыбу, сортировал, взвешивал на безмене, потом отвозил в райцентр. Ребята, конечно, помогали, но это же не взрослые рыбаки. Не ткнешь носом — не сделают как следует.

Отец в эти дни много ходил, сильно натер культю. Пришлось снять протез, стать на костыли. Похудевший, густо заросший, сгорбленный, злой, он ковылял по берегу, кричал на сыновей, ругался, порой бил костылем.

У Кара и Овеза сильно болели руки, в кровь исколотые твердыми плавниками; ранки гноились от рыбьей слизи.

На восьмой день с суши, из пустыни, подул ровный сильный ветер — на полуостров Челекен шла песчаная буря.

Братья вышли на высокое крыльцо. Дом был дедовский, старый, стоял на сваях. Когда-то море в шторм дохлестывало волной до самых стен. Теперь Каспий далеко отступил, только в бурю его слышно.