Облака и звезды

— Хорошо у вас, рядом море — Большая вода. Я на Волге родился. С малых лет на воде. Спросишь отца: «Куда приплывем, ежели по течению плыть?» — «В море, говорит, в Каспий». Только сейчас увидел, какой он, Каспий…

Кара усмехнулся:

— Хороший, нравится?

— Да. — Незнакомый человек поднял голову, снизу вверх взглянул на Кара. — Примете к себе, ребята? Очень хочется рыбы половить.

— Это надо через правление, — сказал Кара, — мы не от себя, мы в артели.

— А где правление?

— В райцентре.

— Далеко… — Незнакомый человек устало вытянулся на песке.

— Почему — далеко? От поселка десять километров. Машины ходят.

— Да отсюда до поселка пять. Тут машин нету?

— За рыбой приходят. Теперь скоро не придет — позавчера ушла пустая. Экспедитор очень сильно злился. Не знаю, когда приедет. Пешком придется.

— Нет, — сказал незнакомый человек, — у меня ноги никуда: два километра в час — и все. А сейчас совсем отказали. В поселке увидел море, пошел — поближе взглянуть. Иду, иду, коса все уже. Так и забрел сюда. Не прогоните — посижу, пойду назад.

— Зачем прогонять, — Кара стало жаль старого рыбака, — оставайтесь, живите, в море вместе выйдем.

Незнакомый человек усмехнулся:

— С чем выйдем? С дырявой сетью? Разве что так покататься с парусом, с удочкой на бычков посидеть…

— На удочку у нас не ловят, — сказал Кара, — у нас сети; раньше переметы ставили, на бычков — верши.

— Переметы и я мальчишкой ставил, на сома, на красную рыбу. Сома вы небось и в глаза не видели?

— Нет. А красная рыба и у нас есть — осетр, севрюга.

— Севрюга острорылая… — рыбак усмехнулся. — Интересная рыба — злая, сильная. Не помню уж, когда ее видел… Она усатая?

— Нет, это осетр усатый.

Рыбак вздохнул:

— Забыл уже… Ловить их не придется. На Волге у нас запрещено их ловить. Бог с ней, с красной рыбой…

— У нас тоже запрещено, — сказал Кара, — а рыба верно очень интересная: тянешь ее — даст хвостом, плакать будешь.

Рыбак быстро взглянул на него:

— А ты ловил?

— С отцом ловили, когда жив был.

— Не боялись?

— Отец — инвалид первой группы, ногу потерял на фронте. Ему не запрещали.

— Ну и правильно, — сказал рыбак, — инвалиду почему не позволить? Он для народа кровь пролил. Когда умер-то?

— В прошлом году весной.

— Да, значит, отловил свое… Нам уж не придется. А хотелось бы хоть одну севрюжку или осетра вытащить, просто так, для интереса — посмотреть на них, ухи попробовать… На переметных шнурах мать небось белье сушит?

— Нет, зачем, — сухо сказал Кара, — женщины в рыбацкие дела не мешаются. Переметы дома, целы.

— Хорошо бы для баловства, для смеха крючков пяток наживить — что выйдет. Пока сеть сплетем, за дело возьмемся. Главное — шпагату достать: два-три дня — и будет новая снасть.

Кара очень понравились слова старого рыбака. Если быстро сплести сеть, можно кое-как поправить план — дать процентов семьдесят, и то неплохо.

Он сказал, что завтра брат пойдет домой за продуктами, заодно перемет прихватит.

Кара встал перед гостем:

— Пожалуйста, покушайте с нами — суп есть, вареная селедка есть… Не знаю, как вас зовут…

— Зовут Иван Иванович, — сказал рыбак, — имя простое, легкое. А тебя как, хозяин?

Кара назвал себя.

— Ага! Значит, Кара Давлетович.

— У нас отчества нет, — сказал Кара.

— Все хорошее надо у русских брать, — наставительно сказал Иван Иванович, — у нас самостоятельного человека, работника всегда называют по отчеству.

Они разговорились. Кара рассказал Ивану Ивановичу о матери, о сестрах, о заработках. Он не жаловался на жизнь, чего жаловаться? Ловят недавно, так все рыбаки начинали. Вот только сеть худая, денег нету…

— Деньги — дело наживное, — сказал Иван Иванович — он уже съел остатки супа, доедал вареную селедку. Овез отдал ему последнюю соль. Завтра все равно идти в Карагель за продуктами, за переметом.

5

— Погоди, Давлетыч, погоди — ты не мни его в руках. Зачем? Это рыбка нежная, веселая. Ты поиграй с ним, перебрось в пальцах, а крючок вкалывай тихонько, под самый плавничок. Вот, смотри.

Иван Иванович опустил руку в мокрую прутяную вершу, вытащил слабо извивающегося бычка и незаметным, точным движением вколол крючок как раз под задний плавник.

— Только так надо. Выше вколоть. — позвоночник заденешь. Бычок скоро уснет на крючке. Ниже — кровь покажется: внутренности повредил. Опять он не жилец. А так — будет играть, плавать, пока осетр не наскочит.

Работа идет быстро. Иван Иванович и Кара наживляют перемет с двух сторон. Крючки с живцами сразу опускают за борт, чтобы бычки не уснули.

— Стоп! — Иван Иванович, приподняв из воды перемет, считает живцов: — Двадцать один, двадцать два, двадцать три. Хватит!

— Есть еще бычки, — говорит Кара.

— Ну и что? Весь перемет хочешь наживить? Я же говорил — десяток-полтора крючков. У нас два. Довольно. С этим шутить как — не знаешь? А я, брат, хорошо знаю… Пошли в море.

Иван Иванович поднялся с кормы, легко прошел по баркасу, взял вершу, выпустил оставшихся бычков в воду.

Овез, стоявший на берегу, с сожалением зацокал языком.

— Зачем так? Суп можно сварить. Еды у нас нет — один хлеб.

— Будет еда! — Иван Иванович сел на среднюю банку, разобрал весла. — Оттолкни!

Овез всем телом налег на нос, ногами уперся в песок. Баркас сначала тяжело, потом легче, легче съехал с мели, тихо поплыл.

— Не скучай, друг! Скоро вернемся! — Голос Ивана Ивановича на воде стал громче, сильнее.

Иван Иванович глубоко погрузил весла, всем телом откинулся назад — раз-два, раз-два! Давно не был на воде, не держал весла в руках…

Баркас идет быстро, плавно, без рывков. Кара сидит на руле, направляет баркас в открытое море.

В километре от берега засекают ориентир — палатку, против нее ставят перемет. Рыба пока еще не ушла в глубину, ходит везде.