Облака и звезды

С первой же встречи Буков и Осокин невзлюбили друг друга. Еще в начале учебного года Миша, придя в класс, увидел, что на его месте сидит какой-то незнакомый рыжий парень.

— Вот, перешел к нам из пятого «Б», — неприязненно сказал Мишин сосед Валентин. — Я ему говорю — место занято, а он кулак показывает.

Миша подошел к рыжему:

— Ты чего на чужом месте расселся?

— Здесь не кино — места некупленные, — огрызнулся рыжий.

— А я говорю — вставай.

Миша покраснел, белки его больших синих глаз выделялись резко, как у негра. Он вплотную придвинулся к рыжему. Тот хлопнул откидной доской, вскочил из-за парты. Жарко дыша в лицо друг другу, они уже начали толкаться, повторяя: «Ты чего, ма-а-альчик», выговаривая «мальчик» врастяжку и особенно презрительно. Весь класс притих, повернулся в их сторону. В эту минуту вошел математик.

— Осокин! Буков! Вы что? Вы где находитесь?

Пришлось разойтись. Но во время урока Буков часто оборачивался, взглядом искал Осокина, быстро делал страшную рожу и показывал кулак. Миша в ответ тоже строил свирепые гримасы, пока математик не пригрозил выставить обоих из класса и снизить отметку за поведение.

Выйдя из школы, Осокин и Буков не дрались — возле школы был милицейский пост. Но как только свернули в боковую улицу, сразу же стали швыряться камнями и грозить друг другу смертью.

Зима и весна прошли в постоянных стычках. Теперь, когда наступили летние каникулы, Буков часто подходил к осокинскому дому, дразнил Мишу, бросал в сад земляные комья и камни. Приходилось быть начеку.

Миша вернулся под яблоню. Земля была сухая. Черви попадались редко — только на большой глубине, да и то никудышные — короткие и тощие. Свернувшись клубком, они лежали в маленьких клейких норках. Миша с трудом набрал половину консервной банки, отнес в погреб.

Вечером он собирался пойти на реку, посидеть зорю. В июле вообще клев плохой — очень жарко, но авось удастся поймать хоть пяток окуней — будет на ужин Бурану.

Буран был гораздо старше Миши. От старости он из черного стал пегим, глаза его подернулись мутной пленкой, он почти лишился голоса и не мяукал, а только беззвучно разевал рот. Но, схватив живого окуня, кот преображался — он, как тигр, хлестал себя хвостом, грозно урчал.

В доме пробило шесть часов. Скоро с метеорологической станции должен прийти отец, принести прогноз погоды на завтра. Миша сверял его со своими записями. Вот уж год, как он вел наблюдения на маленькой метеорологической станции, устроенной в саду еще дедом Миши — академиком Михаилом Семеновичем Осокиным. Отец, как всегда, пришел в половине седьмого. Миша увидел из сада через окно его нескладную высокую фигуру. Обедали они вдвоем.

— Хочу сегодня на речку сходить, посидеть зорю, — сказал Миша.

— По такой жаре? — Дмитрий Михайлович отодвинул стул, горячий солнечный луч упал на тарелку, слепяще вспыхнул. — Вся рыба сейчас на дне хвостом вверх стоит, только плавники шевелятся.

— А ты видел? — с любопытством спросил Миша.

— Ну, а что же ей еще делать? — улыбнулся отец. — Впрочем, дело хозяйское — иди, только будет ли толк? Третьего дня опять ничего не принес, а Буран как ждал! Неужели и не клюнуло ни разу?

— Клевало на хлеб, да я прозевал: смотрел, как альто-кумули переходят в цирро-кумули. Знаешь, когда большое облако, как сугроб, плывет, плывет, а потом начинает отделять от себя маленькие пушистые барашки. Их много — целое стадо, и они медленно уходят на запад… Вытаскиваю удочку, а крючок голый: мелкая плотва объела.

— Не рыбак ты, нет, не рыбак, — засмеялся Дмитрий Михайлович.

Миша наскоро доедал компот.

— Папа, если я задержусь, ты проведешь за меня наблюдения в двадцать один час? Ключ от станции над моей кроватью, ты знаешь.

— Хорошо, будет сделано, — сказал отец.

— А на Цельсия поправку помнишь?

Дмитрий Михайлович вздохнул:

— Поправка эта, друг мой, существует сорок лет и все время остается неизменной. Ноль-ноль тридцать девять. Так?

— Да, — улыбнулся Миша. — Значит, помнишь… Ну, я пошел.

Миша немного запоздал и поэтому спешил, чтобы захватить вечернюю зорю. Выйдя за город, он шел полем среди зреющих хлебов. От сухих колосьев веяло жаром. На некоторых из них сидели тяжелые хлебные жуки бронзового цвета. Миша взял несколько штук в спичечную коробку. Для язя это лучшая приманка. В конце концов, удастся же ему когда-нибудь поймать крупную рыбу.

Река протекала между двух высоких меловых гор. Миша спустился вниз и вдруг встал, ослепленный. В глаза ему ударило белое сияние. Солнце склонялось к закату и в последний час словно стремилось отдать земле весь свой свет. В лучах его плавилась река, сверкала меловая гора на той стороне, маслено блестели сухие, зеленые кружки кувшинок и длинные, острые как штык, даже с выемкой посредине, листья аира; блестели синие крылья стрекозы, качавшейся на коричневом крестике камыша; на миг серебристо вспыхивали выпрыгнувшие из воды мелкие уклейки.

Перед глазами заплясали темные пятна. Миша умыл лицо, напился из горсти, стал разматывать удочки. Он опустил в воду ивовую корзинку с крышкой, насадил на один крючок червяка, на другой — жука и закинул удочки в реку, воткнув толстые концы удилищ в мягкий илистый берег.

У берега вода была голубая, на нее приятно было смотреть. Желтые камышовые поплавки, чуть наклонившись, стояли неподвижно. Отражение их в воде было ярче и резче, чем они сами. Кругом царила глубокая тишина. Только изредка из воды высовывалась полосатая пучеглазая лягушечья голова. Раздув шейные мешки, лягушка глухо урчала и быстро ныряла в воду.

От горизонта по блекло-голубому небу тянулись длинные облачные пряди и, не дойдя до зенита, истончались, исчезали.

Вдали на челноке проплыл рыбак. Мокрая лопасть весла, показываясь из воды, слепяще вспыхивала на солнце. С борта челнока свешивалась темная, тяжелая сеть, сзади, на длинной рукоятке, касаясь воды, тянулось ботало. Борта челнока были очень низки; издали казалось, что рыбак до половины погружен в воду.

Клева не было. Может быть, действительно вся рыба стоит на дне вверх хвостом?.. Миша подумал: «Все-таки до захода надо посидеть — авось на заре возьмет».

Солнце склонилось за гору. Сразу стало прохладнее, над водой низко закружилась вылетевшая из камышей серая мошкара. Недалеко от берега вода вдруг забурлила, серебристым веером метнулись вверх мелкие уклейки, за ними выскочила большая полосатая щука, мелькнул хищный изгиб ее мокрой темной спины. Листья стрелолиста тихо закачались во встревоженной воде, и опять все затихло.

Миша вытащил удочки, надел на оба крючка свежую насадку. «Если сейчас не клюнет, значит, конец».

Прошло полчаса.