Облака и звезды

И вдруг правый поплавок, мелко задрожав, наполовину погрузился в розовую гладкую воду, потом вынырнул, остановился и вдруг пошел боком, боком, медленно уходя вглубь, и скрылся под водой. Конец удилища напружинился, хлестнул по воде. Миша, не притрагиваясь к удилищу, держал руку наготове, потом резко подсек вправо. Леса натянулась.

«Окунь, — подумал Миша, — а вдруг… — он почувствовал, как мгновенно захватило дыхание, — а вдруг сазан? А у меня и сачка-то нет. Что делать?»

Но леса быстро ослабела — рыба была некрупная. Миша подтянул к себе взъерошившегося колючими плавниками окуня. Как всегда, окунь показался в воде больше, чем был на самом деле. Миша взял его левой рукой с головы, крепко сжал, чувствуя, как окунь силится расправить колючую пилу на спине; вынув крючок, опустил рыбу в корзину. Некоторое время оттуда раздавались сильные всплески — окунь буянил в неволе, потом затих — примирился со своей судьбой.

Что ж, теперь не страшно возвращаться домой: Буран обеспечен.

Миша насадил нового червяка, поплевал на него, забросил удочку подальше.

Вскоре поймался еще один окунь. Потом мелко затрясся и пошел в сторону поплавок второй удочки, поставленной на жука. Миша вытащил крупную красноперую плотву. Теперь он еле успевал менять насадку. От волнения у него дрожали руки. Никогда в жизни ему не случалось попадать на такой клев. Часто он торопился подсекать, рыба срывалась или совсем не попадала на крючок, но сейчас же клев возобновлялся снова.

Скрытое горой солнце зашло за горизонт. Тени, на реке сгустились. Меловая дорога, уходившая на запад, была розовой от зари и пустынной. Миша, увлеченный ловлей, ни разу не взглянул в ту сторону и не заметил, когда на дороге показался Ромка Буков. Как видно, он с утра караулил Осокина и теперь шел к реке. Карманы его штанов оттопыривались. Они были набиты кусками мела. Мел лежал у него и за пазухой. Штаны, ботинки, руки и даже нос у Ромки были белые. Пройдя незамеченным по дороге, Ромка бесшумно шмыгнул в камыши. Он решил подождать, пока Миша пойдет домой. Тогда можно будет неожиданно напасть на него и забросать мелом. Сидя в камышах, Ромка следил за каждым движением Осокина.

Наживив крючки, Миша закинул удочку, потом подошел к корзине, с трудом приподнял ее. Корзина затряслась, как живая, изнутри ее раздался сильный плеск. Миша осторожно приоткрыл крышку, заглянул в щель и радостно присвистнул. Потом, не опуская корзины, он оглянулся, и Ромка увидел, как корзина выпала из рук Осокина и плюхнулась в воду. Осокин стоял неподвижно и, не поднимая корзины, смотрел на небо. Ромка перевел взгляд туда же.

На месте зашедшего солнца стояли теперь светлые, необычайного вида облака. Они стояли высоко над догорающей зарей и мерцали странным серебристым светом. Свет этот был прерывистый, неровный, облака словно дышали, то вспыхивая, то угасая. Очертания их медленно менялись. Сквозь облака просвечивали первые звезды. Это было необычайно и, как все непонятное, немного страшно.

Ромка вылез из камышей, подошел к Мише.

— Осокин, что это такое? — тихо спросил он.

Не оборачиваясь, Миша поднял вверх руку, словно боясь, как бы Ромка не спугнул облака.

— Слышь, что это? — Ромка тронул его за плечо.

— Это серебристые облака, — шепотом сказал Миша, — они появляются страшно редко.

Он вынул из кармана записную книжку, стал набрасывать в ней быстро меняющиеся очертания облаков. Ромка подошел к нему совсем близко, они стояли рядом и смотрели на чудесные облака.

— Который теперь час? — спросил Миша.

— Не знаю; верно, уже десятый…

— Это надо бы точно знать. Я сейчас пошлю телеграмму в Академию наук.

— Куда? — испуганно переспросил Ромка.

— В Москву, в отдел атмосферной оптики Академии наук.

Миша спрятал книжку.

— Это облака необыкновенные, — горячо заговорил он, — они состоят не из паров, а из космической пыли. Поэтому они самые высокие — восемьдесят километров над землей. Видел падающие звезды? Ну вот, когда они сгорают, получается космическая пыль. Ее ученые находят на самых высоких горах. Она лежит там на вечных снегах — такие маленькие черные точки.

Миша искоса взглянул на Ромку:

— А ты не занимаешься естествознанием?

— Занимаюсь, — запнувшись, ответил Ромка.

— Чем?

— Я — бабочек собираю, — хриплым, низким голосом сказал Ромка.

— А махаоны есть?

— Пять штук, и «мертвая голова» есть, и «павлиний глаз». Целых три ящика. Да ты прих… — он вдруг остановился, подозрительно взглянул на Мишу: Ромка больше всего боялся, что Осокин подумает, будто он подлизывается и теперь лезет, чтобы помириться.

— Я приду, — тихо сказал Миша. — А ты ко мне придешь?

— Обязательно приду, — облегченно вздохнул Ромка, — а что у тебя есть?

— Что есть? — Миша помолчал, потом сказал медленно и значительно: — Есть настоящая метеорологическая станция, основанная в тысяча восемьсот восемьдесят втором году. Я провожу там наблюдения.

— Врешь? — Ромка был ошеломлен.

— Приходи — увидишь.

— А на станции что?

— Как что? Приборы. Станция настоящая, только маленькая. На ней дед мой работал, потом папа, потом мама, теперь я.

— А где твоя мать?

Миша молчал.

— Умерла?

— Да.

Было уже совсем темно. Ромка сел на землю, незаметно стал вытаскивать куски мела из карманов и класть их под себя.

— А какие приборы есть на станции? — спросил он неестественно оживленным голосом.

— Есть два Цельсия, Вильд, Бессон, — как все метеорологи, Миша называл приборы по именам их изобретателей. — Словом, приходи — увидишь.

— Завтра приду. Держи!

Ромка протянул было Мише руку и вдруг опустил ее.

— А ты мне здорово дал сегодня, — обиженным голосом сказал он. — Пять синяков поставил. Не веришь — покажу.

— Ты же первый стал кидаться, — вздохнул Миша. — Так когда завтра придешь? Хочешь в тринадцать ноль-ноль? Я в это время снимаю показания.

— Ладно. В тринадцать ноль-ноль приду.

Они взглянули на запад — от серебристых облаков не осталось и следа, — везде ярко светили июльские созвездия. Большой Лев зашел почти совсем, а Дева пока только опустила за горизонт свою левую руку.

В НЕХОЖЕНОМ ЛЕСУ

После обеда отец спросил у Миши:

— Ты вечером никуда не собираешься?

— Хотел к Букову пойти. А что?

— К нам приедут гости: Виктория Викторовна с дочками. Мы как-то были у них года три назад. Помнишь?

— Да. Мы ездили еще с мамой, — сказал Миша, — это было очень давно. Девочки эти, кажется, близнецы?

Отец молчал. Он прислонился лицом к нагретому солнцем столбу веранды и смотрел в сад. Короткие, подстриженные под машинку волосы отца были редкие, седые.

В густой листве старых вязов и лип острый железный флажок флюгера домашней метеостанции терялся, был чуть заметен.