Облака и звезды

Миша знал: сейчас отец взглянет на него так, будто только что увидел, и скажет что-нибудь совсем ненужное — лишь бы Миша не заметил, что он опять думает о том, как мама каждое утро, собираясь на метеостанцию, вот с этого самого места смотрела в сад, искала глазами железный флажок. Зимой флажок весело зеленел среди голых черных ветвей, и даже было слышно, как он поскрипывает на морозном ветру. А летом он прятался среди деревьев, и их густая шелестящая листва заглушала его голос.

— Итак, сегодня мы принимаем наших милых гостей, — сказал отец.

Миша нахмурился: он обещал Ромке Букову зайти за ним, потом вместе снять вечерние показания приборов, а теперь вот сиди дома, дожидайся каких-то девочек, потом веди их на метеостанцию, объясняй, как устроены приборы. Через минуту девочки все забудут, только даром потеряешь время…

— Я пойду к Букову, — упрямо сказал Миша, — на кой мне эти близнецы?

— Нет, Михаил, — мягко, но решительно сказал отец, — Виктория Викторовна звонила мне в институт, я пообещал, что ты будешь дома. А теперь выходит, что я обманул и ее и девочек. Надо остаться.

Миша тяжело вздохнул: «Что поделаешь — не подводить же отца».

Гости приехали перед вечером. По усыпанной серыми ракушками аллее, держась за руки, шли две девочки, неотличимо похожие друг на друга. Они были в чесучовых курточках и в чесучовых длинных штанах. Только по мягко рассыпающимся, почти белым, зачесанным назад волосам с бантами можно было догадаться, что это — девочки. За близнецами шла их мать Виктория Викторовна — очень похожая на них, только взрослая и не в штанах, а в чесучовом платье.

— Бог мой! Да неужели это Миша? — Виктория Викторовна всплеснула руками и схватила Мишу за голову, больно придавив ухо кольцами. — Разве ты не помнишь Галю и Лилю? Вы же ровесники, играли вместе. Ты приезжал к нам еще со своей мамой. — Очень длинные, черные как уголь ресницы Виктории Викторовны печально опустились и поднялись. Мише показалось, что они даже тихо хлопнули.

Близнецы молчали и строго смотрели на Мишу. Прямо не верилось, что они настоящие, а не загримированные нарочно, как в кино. Он покорно подошел к ним, подал руку.

— Здравствуй, Галя. Здравствуй, Лиля.

Виктория Викторовна расхохоталась:

— Ну вот! Так я и знала! Сразу же перепутал. Ты запомни, дорогуша: Галя с голубым бантом, Лиля с розовым. — Она обернулась к отцу: — Знаете, Дмитрий Михайлович, только я одна умею их различать, а спросите, по каким признакам, — не смогу ответить.

— Да, сходство необыкновенное, — любезно согласился отец.

— Как две капли воды, правда? — засмеялась Виктория Викторовна. — Тут эта близкая вашей метеорологической душе поговорка особенно уместна.

Гости уселись на веранде.

— Что ж, друг мой, развлекай своих дам, — шутливо предложил отец, — покажи им сад, свою метеостанцию.

Миша встал.

— Пойдемте, девочки, в сад.

Он с опаской взглянул на близнецов, которые до сих пор не проронили ни слова: «Что они, немые?»

— В саду очень жарко, — сказала Галя.

— Да, очень жарко, — неотличимым от сестриного голосом проговорила Лиля.

— Ну, тогда пойдемте пока в дом.

На стенах огромного прохладного зала висели картины, изображавшие утренние, розовые, только что родившиеся из водяных паров кучевые облака, грозу, дождь.

Лиля остановилась у картины, на которой черную тучу рассекала ломаная молния.

— Яркая какая… прямо глазам больно… Только плохо, что без грома.

— Гром нельзя нарисовать, — пояснила Галя, — его слышно, но не видно. — Она оглядела зал. — Как у вас много картин. Но почему все про погоду? Верно, они нужны твоему папе для научной работы?

— Да. Папа по ним предсказывает погоду, — сказал Миша.

Галя обиделась:

— Неправда! Погоду предсказывают по приборам. Я знаю. А картины только для красоты.

— Если знаешь, зачем спрашиваешь?

Галя дернула чесучовым плечиком, молча отошла к тонконогому столику, раскрыла большой метеорологический атлас, стала рассматривать облака.

Миша предложил Лиле:

— Пойдем в сад.

Она сразу же согласилась:

— Пойдем.

В старом саду было уже не жарко, по-вечернему тихо. Солнце только что скрылось, и небо на западе было слепяще-золотое. Листья деревьев, освещенные снизу, выделялись резко, каждый в одиночку.

— Хочешь на метеостанцию? — спросил Миша.

Лиля не ответила. Она хмуро смотрела на толстые старые липы с дуплистыми, искривленными стволами в каменно-твердых серых наплывах, на чешуйчатые колонны сосен с углублениями от сброшенных ветвей. За ближними деревьями стояли другие деревья, за ними еще и еще, они уходили вдаль и там терялись.

— Это что, лес? — тихо спросила Лиля.

— Какой лес? — удивился Миша. — Это наш сад, только он очень старый.

— А почему тут лесные деревья, нет дорожек, везде трава?

— Фруктовые деревья почти все уже вымерли, а траву не трогают. Папе так больше нравится.

Лиля вздохнула:

— Тут, может, и волки есть?

Миша не ответил: ему очень хотелось, чтобы волки были, но сказать так — значит соврать. Он искоса взглянул на Лилю: она и так поверила.

— Ну, пойдем на метеостанцию? — повторил он.

— А что там?

— Разные приборы.

— А, знаю, — круглые такие, как часы, только у них стрелки не идут. — Лиля быстро оглянулась. — Нет, давай лучше пойдем знаешь куда?

— Ну?

— Куда глаза глядят.

Миша пожал плечами:

— Вот чудачка! Так мы выйдем к забору.

— Нет, нет! — Лиля замотала головой. — Неужели не понятно? Как только покажется забор, мы сейчас же свернем вбок, как будто его и не видели, и опять пойдем в самую чащу. И будем ходить там, где еще не ступала нога человека.

Мише понравилось.

— Ладно, идем.

Но Лиля стояла на месте.

— А как же Галя?

— Она сама с нами не захотела. Смотрит атлас.

— Да, она любит книжки.

— Ну и пусть себе любит. Пошли!