Облака и звезды

— Верно, ночью у него был инфаркт, — сказала Лиля.

— Неизвестно, — сказал Миша, — я не знаю, бывают ли у котов инфаркты. Я его в саду похоронил, возле «трех сестер», и памятник сделал в виде египетской пирамиды. Выйдем в сад — покажу.

Но Лиля не слушала — она пристально разглядывала высокий потолок, белые оштукатуренные стены без обоев, потом спросила:

— Сколько лет вашему дому?

Миша помолчал, шевеля губами, — высчитывал в уме.

— Сто два. А что?

Лиля мрачно посмотрела на него:

— Привидения у вас тут водятся, вот что! Наш дом перед самой революцией построен, и то по ночам на чердаке кто-то ходит.

— Мыши скребутся. Кто же еще? — сказал Миша.

— Ага! По-твоему, мыши и ходят тяжелым шагом, как медведь?

Миша снисходительно усмехнулся:

— Кто тебе голову набил такой чушью?

— Это не чушь. Не веришь мне — Галю спроси, она тоже слышала.

Только сейчас Миша заметил, что Галя Находится здесь. Она сидела за тонконогим столиком и, низко склонившись над атласом, рассматривала рисунки облаков, давая понять, что ее интересуют только облака и ничего более.

Лиля быстро зашептала Мише на ухо:

— Не хочет признаваться, а сама плакала и кричала «мама».

— А ты не плакала?

— Все плакали, и я, и бабушка: оно очень долго ходило по чердаку…

— Чепуха все это, — решительно сказал Миша, — бабьи выдумки.

— Нет, не выдумки. Наша бабушка теперь как идет спать, все углы три раза перекрестит. Она всю жизнь прожила, что ж, по-твоему, она тоже дурака валяет? — Лиля хитро улыбнулась. — Ладно, ладно! Не прикидывайся — я все понимаю: у вас тоже есть привидения. В таком старом доме да чтобы не было! Только ты против ночи боишься говорить. Все ясно!

— Лиля, перестань нести чушь, — не отрываясь от атласа, спокойным, ровным голосом сказала Галя. — Разве ты не видишь, что над тобой смеются?

У Лили дрогнуло лицо. Она быстро взглянула на Мишу:

— Так ты надо мной смеешься? Думаешь, я глупая?

— Почему? Откуда ты взяла, — испугался Миша. Ему вдруг захотелось подойти к Гале и сказать: «Положи атлас и уходи вон!» Но разве можно? Она — гостья… И он только проговорил растерянно: — Я совсем не думаю, что ты глупая.

— Нет, нет, — Лиля печально покачала головой, — я по глазам вижу… Только если ты ученый, а я дурочка, зачем было звать меня в гости? — Она медленно пошла из зала.

Миша бросился за ней:

— Лиля, постой, Лиля!

Но она даже не обернулась.

Миша остановился, посмотрел на зал. Все кругом потемнело, поблекло, стало скучным — глаза бы не глядели… На столике одиноко лежал атлас облаков — Галя сразу же вышла следом за сестрой. Атлас был открыт на странице, где нарисованы стратусы — унылые слоистые облака, они покрывают все небо на два дня, и тогда идет беспрерывный обложной дождь.

Миша захлопнул атлас, вышел из зала.

На веранду уже упала тень, солнце скрылось за домом; отец сидел у стола и внимательно слушал Викторию Викторовну; Миша даже не понял, о чем она говорит, — раздавались какие-то звуки, резкие, отрывистые, как будто стучит пишущая машинка. Миша взглянул на Лилю. Она не оглянулась, когда он вошел, — сделала вид, что внимательно слушает разговор взрослых и ей это очень интересно. Зато Галя, сидя рядом с Лилей, с открытой насмешкой смотрела на Мишу.

Миша сделал вид, что не замечает ее, и стал слушать Викторию Викторовну.

— Вы же знаете моего Евгения, Дмитрий Михайлович, — если что заберет себе в голову — и не думайте переубедить. Мягкий, добрый, высокой культуры человек, отличный специалист, но — упрям! Никакие доводы не действуют. Он не спорит. Боже мой! Если бы он спорил! Нет! Он мило улыбается, он слушает вас и молчит. А потом делает все по-своему. И так в любом вопросе. Вот вам пример. Еще в марте я решила: в этом году мы не снимаем дачу, едем в Евпаторию, на Золотой пляж, — три года там не были. Девочки забыли, что такое море. Кажется, ясно договорились. И вдруг в мае мой Евгений докладывает: «Снял дачу в Ястребинке, дал задаток — тысячу рублей». Что делать? Поставил меня перед фактом… Вот и живем в Ястребинке — на лоне среднерусской природы… Не терять же тысячу рублей, хоть и старыми деньгами.

Миша посмотрел на отца. Отец чуть кивал головой и улыбался углом рта. Так он всегда улыбался, когда у него начинал ныть зуб и приходилось класть мятные капли.

Лиля сидела нахмурившись, забыла, что надо показывать, будто ее интересует разговор взрослых. Все ясно — пропал вечер: мама проговорит так еще с полчаса, потом будут пить чай, и мама опять будет говорить, а потом встанет и скажет: «Опять я вас до полусмерти заговорила, Дмитрий Михайлович». Все начнут прощаться, и они больше никогда-никогда не приедут в этот дом, а если приедут, то Лиля будет сидеть со взрослыми…

Незаметно стемнело. Мишин отец встал, повернул выключатель. Под потолком зажглась лампа с простым абажуром — мелкой железной тарелочкой. Свет отражался от нее и падал на стол. Сейчас же из сада прилетели две темные бабочки, закружились вокруг лампы, стали сильно биться о нее крыльями. Когда на секунду переставали говорить, было слышно, как тонко позванивает стекло. Потом прилетел странный большой комар, опустился на тарелочку, пополз по внутренней стороне. Он полз вниз головой и не срывался. Ноги у него были очень длинные, будто переломленные посередине.

Лиля никогда не видела таких чудных комаров. Ей хотелось спросить про него у Миши, но как спросишь — они же поссорились…

Тем временем комар уже облазил вокруг всю железную тарелочку и перебрался на лампу. Он скользил по стеклу, срывался, неуклюже взмахивал длинными прозрачными крыльями, снова садился на лампу и полз от того места, где сорвался, и было видно, какой он уродливый, страшный. Верно, это был ядовитый комар: укусит — заболеешь малярией. Вдруг из темноты прилетел точно такой же комар и тоже стал ползать по лампе. Комары были неотличимо похожи, и уже трудно было сказать, какой из них прилетел первым. Вот комары встретились, потрогали друг друга усиками — посоветовались, как действовать дальше, и потом поползли вокруг лампы. Лиле показалось, что от их длинных тел на скатерть падают легкие тени. Не оборачиваясь, она скосила глаза. Миша тоже смотрел на комаров, и Галя смотрела, и Дмитрий Михайлович. Он совсем забыл, что должен слушать, что говорит гостья, кивать и улыбаться, он поднял голову и смотрел, как комары все ближе и ближе подползают друг к другу. Они больше не срывались, — верно, если сорвешься, пропало все дело, поэтому они ползли очень медленно и осторожно.

На комаров не смотрела только одна Виктория Викторовна. Она все что-то говорила и говорила, но ее, кажется, давно не только никто не слушал, а даже не слышал, как не слышишь затяжной дождь, который льет из стратусов.

Когда пройти оставалось всего сантиметра три, комары остановились, стали подниматься на задних ногах и сучить передними — делали разминку перед решающим броском, потом поползли дальше. И вдруг один поскользнулся и еле-еле устоял на ногах, но как-то сбалансировал и медленно пополз дальше. Вот им осталось пройти два сантиметра, вот один. Внизу все затаили дыхание, все смотрели на лампу. Комары еле двигались — сорваться сейчас было бы особенно обидно. Встретились! Комары вытянули вперед усики и трогали друг друга — поздравляли с успехом.

— Молодцы! — громко сказал Миша.

А комары поднялись на крыло и полетели вокруг лампы.

— Делают круг почета! — Лиля засмеялась и открыто посмотрела на Мишу. — Они ядовитые, да?

— Что ты! — Миша радостно засмеялся. — Это хорошие, безобидные комары, называются Карамора. Очень смешные, ходят как на ходулях. — Он обернулся к отцу, который, улыбаясь, все еще смотрел на лампу: — Папа, из какого отряда Карамора?

— Из двукрылых, разумеется, — смущенно сказал отец и с виноватым видом посмотрел на Викторию Викторовну.