Облака и звезды

— А у вас есть не чудесные цветы? Есть? Сомневаюсь. Ну, где же ваш новый чудесный вид?

Галя пошла за шкаф, вынесла оттуда кувшин с желтыми цветами и поставила их на стол.

— Что, не чудесные, скажете, да?

Юрий Павлович ничего не ответил. Он молча смотрел на цветы и слегка щурился, словно оправившиеся от влаги, выпуклые золотистые лепестки испускали слишком сильный свет. Потом сказал:

— Давайте приступим к определению. Может быть, сразу попробуем установить семейство? Товарищ Бирюкова!

Аня вынула из кувшина цветок, стала внимательно рассматривать его строение.

— По-моему, это растение из семейства лютиковых, — тихо сказала она.

— По каким признакам вы относите его к лютиковым?

Аня перечислила признаки семейства.

— Верно. Теперь продолжайте, товарищ Нестеренко.

Галя открыла определитель на странице с описанием лютиковых:

— «Листья глубоко-лопастные или раздельные. Стебель несет мутовку из трех листьев».

Юрий Павлович взял из кувшина цветок.

— Обратите внимание на эти листья, товарищи: по-моему, они похожи на маленькие птичьи крылья. Правда? — Он осторожно провел мизинцем по узорчатым долькам листа неизвестного пока растения. — Ну, читайте дальше.

— «Цветы одиночные, крупные, желтые», — прочла Галя и искоса взглянула на Юрия Павловича.

Он сосредоточенно рассматривал растение и улыбался.

— Интересное строение цветка, — тихо сказал он, — сам крупный, глазастый, а пестики — точно золотистый зрачок…

Он взглянул на девушек:

— Дальше, товарищ Краевская. Надя подвинула к себе книгу.

— «Лепестков пять. Высота от десяти до двадцати пяти сантиметров». Определение закончено. Род — Анемона, вид — ранункулёидес.

— Измерьте длину стебля.

Надя приложила линейку.

— Ровно одиннадцать сантиметров. Совсем маленькая.

— Нет, нет, — с живостью возразил Юрий Павлович. — Это просто угнетенный экземпляр, а обычно анемона вовсе не маленькая. Это цветок высокий и стройный.

— И чудесный? — лукаво спросила Галя.

— И чудесный, — серьезно подтвердил Юрий Павлович, — самый чудесный цветок в мире.

— А вы давно его знаете? — опять спросила Галя.

— Десять лет уже. Я, как и вы, учился тогда на первом курсе биологического факультета.

— А систематику проходили? — перебила Галя.

— И систематику проходил, и даже вот в этой самой аудитории.

— А место у вас постоянное было?

— Было. Вон то, где сейчас Аня сидит. И жил я в общежитии, и стипендию получал, и обедал в столовке на Газетном, — смеялся Юрий Павлович. — Разница только знаете в чем была? В том, что вам — восемнадцать лет, а мне было тридцать. Я был самым старым студентом на первом курсе.

Юрий Павлович взял со стола кувшин с цветами, поднес их к лицу.

Первая встреча с анемоной… Это было в апреле. Он поехал в лес за растениями, а весна была поздняя, холодная. Лес совсем осенний — сыро, мрачно, темно. И вдруг на опушке стволы сосен озарились желтым светом: солнце проделало в тучах маленькое отверстие и пропустило сквозь него один луч. И в этом луче золотисто светилась анемона. Должно быть, совсем недавно она пробилась сквозь настил сгнивших прошлогодних листьев — стебель ее был еще изогнут от усилий, но над мертвой листвой сиял уже ее крупный, светлый, теплый цветок, а легкие резные листья трепетали, как маленькие птичьи крылья…

Юрий Павлович осторожным движением поправил цветы в кувшине.

— Потом, много позже, на фронте уже, она часто снилась мне, и всегда такой, как увидел впервые… Но мы опять заговорились, — перебил он сам себя, — а нам нужно еще вычертить диаграмму строения цветка и вывести его формулу. Товарищ Бирюкова, прошу к доске.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Юрий Павлович.

Дверь тихо приоткрылась. На пороге стояла молодая женщина.

— Извините, товарищи, — звучным, низким голосом смущенно сказала она, — я помешала вам.

Юрий Павлович поднялся ей навстречу.

— Да нет же. Мы уже почти окончили, — он слегка запнулся, — наши занятия.

— Да, да, окончили, — с живостью поддержали его девушки, — мы только что определили Анемону ранункулёидес.

— Анемону? — Женщина быстро взглянула на стол, увидела цветы. — Анемона… — покраснев, тихо повторила она. — Можно мне взять один цветок?

— Пожалуйста, берите, — ответили девушки, — ведь мы уже определили и вид, и род, и семейство. А диаграмму мы дома начертим и покажем Юрию Павловичу.

— Нет, нет, — засмеялся Юрий Павлович, — если уж на то пошло, давайте честно разделим букет. Я ведь тоже хочу взять себе анемону.

Тогда Аня вынула цветы из кувшина и разделила их поровну на пять частей.

Пока Юрий Павлович завертывал цветы в бумагу, Галя незаметно придвинула к себе тетрадку и написала: «У нее глаза темные, а он говорил — светлые, золотистые».

Надя прочла и быстро написала в ответ: «Не глаза, а зрачки, — понимать надо».

— Очень бы хотелось побыть с вами, девушки, — сказал Юрий Павлович, — но ровно в двенадцать во МХАТе начинаются «Три сестры». Поэтому — до следующего воскресенья. Думаю, к тому времени и цветущих растений будет уже гораздо больше.

Когда девушки остались одни, они оглянулись и вдруг не узнали своей аудитории. Ее всю наполняло солнце, взявшееся невесть откуда. Оно сверкало на стеклах бинокуляров, на пинцетах, на остриях препаровальных игл. Оно отражалось в кувшине с анемонами. Словом, солнце заполняло теперь не только ботаническую аудиторию, но и весь университетский двор, всю Моховую, всю Москву — и было полновластным хозяином и неба и земли.

Галя подошла к окну и вдруг вскрикнула:

— Смотрите, смотрите!

Девушки подбежали к ней и увидели, что старая, ободранная осина, которую всю зиму считали засохшей, выпустила на ветках маленькие красные рожки, и они, как елочные свечи, поднялись к небу.

— Смотрите, смотрите! — крикнула опять Галя и показала теперь уже не вверх, а вниз, и все увидели — у самой водосточной трубы асфальт осел, и в узенькую трещину с трудом протиснулись три неизвестного вида травины, очень длинные, очень зеленые и очень смущенные своей смелостью.

И когда убрали ботанические принадлежности и надели совсем просохшие пальто, подруги в последний раз взглянули на окно, через которое вошел май. Галиных надписей не было уже в помине — стекла высохли, и окно стало чистым, прозрачным и светлым, как подобает быть всякому порядочному окну в мае месяце.