Облака и звезды
Шрифт:
ШАРОВАЯ МОЛНИЯ
Не помню, когда и от кого я впервые услышал о шаровой молнии, но то, что я узнал, поразило меня: шаровая молния совсем не похожа на обычную.
Она тихая, возникает таинственно и страшно. После грозы в открытую форточку бесшумно влетает небольшой — в кулак величиной — огненный шар, он медленно плывет в воздухе, взмывает к потолку и, облетев комнату, неслышно удаляется тем же путем, каким появился. Но так бывает не всегда; боже упаси, если шаровая молния встретит на своем пути некое препятствие, — она с оглушительным треском взрывается, в доме вспыхивает пожар, его очень трудно потушить: шаровая молния мстит за свою гибель.
При ее появлении надо отдаться на волю судьбы. Лучше
Я допытывался у отца — что можно прочесть о шаровой молнии, о встречах с нею; отец ничего не мог мне посоветовать: он не знал таких книг.
Тогда я сам принялся за поиски — начал со статьи в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Там о шаровой молнии было написано всего несколько строк: она наблюдается очень редко, имеет форму шарообразного тела. Взрывается по неизвестным причинам и представляет собою самый опасный вид электрической энергии. Дополнительная литература к слову «Гроза» имелась на немецком.
Оставалось одно — надеяться на случай: авось мне посчастливится самому увидеть шаровую молнию.
У нас, в Куранске, самые свирепые грозы случались накануне или в день Ильи-пророка — двадцатого июля.
Сейчас, когда с той поры прошло более полувека, мне почему-то кажется, что ни один ильин день не обходился без грозы.
Обычно уже в середине месяца начиналась нестерпимая жара: с утра синий ртутный столбик градусника показывал «двадцать пять». На совершенно чистом небе единовластно царило маленькое, добела раскаленное солнце. В его лучах быстро истаивали ночные облака, которые с утра кое-где еще робко жались к горизонту. Солнце подымалось все выше. Но была уже вторая половина лета; на календаре значилось: долгота дня пятнадцать часов пятьдесят семь минут — на целых полтора часа меньше, чем в солнцестояние. И солнце, не достигнув июньской высоты, начинало снижаться. Тогда на горизонте, осмелев, появлялись облака. Вначале это были обычные кучевые облака — светлые, легкие, огромные, как горы. Но вот в них появлялся слабый, чуть заметный темноватый подбой. Он густел, ширился, охватывал все облако; вместо стоячего снежно-белого холма на горизонте распластывалась тяжелая, темная туча. Цвет ее постепенно менялся: темно-синий, густея, переходил в лиловый, потом в свинцово-серый; туча обрастала буйными вихрами, снималась с места и бесстрашно ползла к солнцу. И вот всем своим огромным телом туча наваливалась на солнце, подминала его. Сразу исчезал зной; в пересохшей траве умолкали кузнечики, прятались птицы. Природа настороженно замирала в ожидании грозы.
Так было и сегодня, в ильин день; с утра я почему-то был уверен, что увижу шаровую молнию.
Когда солнце скрылось и на небе уже безраздельно господствовали тучи, я пошел в столовую, открыл форточку. Повеяло тревожно-прохладным дыханием близкой грозы.
С тех пор как помню себя, я никогда не боялся ее, всегда ждал, любил смотреть на нее, даже выдумал особую игру: быстро-быстро мигал глазами — «делал молнию», потом с силой грохал дверью — это был гром.
Ни отец, ни мать никогда не сердились на меня за это. Они сами очень любили грозу, обвальный ливень, сильный ветер.
Сегодня в честь Ильи-пророка гроза собиралась быть особенно свирепой: тучи не плыли, а неслись по небу — им было тесно в вышине, они наползали, сталкивались, таранили одна другую. И вот самая большая опоясалась золотой волнистой лентой. Сразу же, без обычного промежутка, прямо над домом грохнул первый удар.
Начинался небесный бой. Я распахнул раму: надо открыть широкую дорогу шаровой молнии. Пусть она влетит ко мне в комнату. Я не убегу, не закрою глаза, я встречу ее лицом к лицу; когда в нескольких метрах от меня она медленно проплывет по комнате, я буду смотреть на нее, чтобы на всю жизнь запомнить таинственный, чудесный образ. Я был уверен: шаровая молния не причинит мне вреда — я ведь буду неподвижен и смогу почувствовать на
лице ее грозное дыхание, свежий, острый запах озона, запах заоблачных высей, небесной чистоты. А когда она улетит, я буду играть в шаровую молнию: неслышно и легко проникну через окно, раскинув руки, проплыву по комнате и бесшумно исчезну. Но это будет потом, а сейчас я должен, непременно должен увидеть шаровую молнию.Тем временем гроза набирала силу. За окном все смешалось; в сером ливневом тумане то исчезали, то появлялись садовые деревья. Штормовой ветер пригибал к земле могучие широкие кроны старых яблонь, в комнату влетали сорванные вихрем крепкие, темно-зеленые листья.
Сегодня гроза была необычная: не ушла, как всегда, когда начался ливень. Вдвоем они бушевали, неистовствовали в саду. Ливневые струи, разбиваясь о деревья, вздымали мельчайшие брызги, и сад казался как бы глубоко погруженным на дно озера. А вверху беспрерывно с востока на запад неслись тучевые рати. Это грозное воинство все шло и шло туда, где еще недавно находилось солнце.
Тучи хотели стереть, уничтожить самую память о нем.
Временами с неба прямо в сад отвесно ударял слепящий золотой «перун», и тогда весь дом вздрагивал, как при землетрясении. Вероятно, над садом находился эпицентр грозы. Значит, здесь и только здесь могла родиться шаровая молния.
Надо сделать сквозняк. Если она появится где-либо поблизости, ее током воздуха принесет к дому.
Я открыл дверь. Сейчас же ветер со страшной силой ударил в оконную раму, стекло вылетело, разбилось вдребезги. В столовую вбежала мать.
— Толик, что случилось?
— Ничего, — сказал я, — это вон стекло…
— Но зачем же ты открыл окно? Сейчас гроза. Молния может ударить в дом.
— Нет, — сказал я, — обычная линейная молния поражает высокие предметы, а в комнату может залететь только шаровая. Она — тихая, спокойная. Вот я ее и ловлю.
— Но это было бы ужасно! — мать в отчаянии протянула ко мне руки. — Толик, умоляю тебя — закрой окно! Или ты хочешь, чтобы к нам в дом пришло несчастье?
Что делать… Я закрыл окно. К тому же гроза стала уже стихать. Тучи, отдав земле всю свою воду и электричество, налегке быстро уходили к горизонту.
Вошел отец в халате, с грелкой. Узнав, в чем дело, засмеялся.
— Значит, опять неудача…
Отец знал о моем пристрастии к шаровой молнии, но смотрел на это сквозь пальцы и даже, кажется, мне сочувствовал. Мы с ним давно дружили, когда я был маленьким — играли вместе. Последнее время отец часто прихварывал. Был он сыном сельского учителя, сам стал учителем гимназии — на медные гроши окончил естественный факультет. Вспоминая студенческие годы, говорил, что у него тогда было главное желание — поесть досыта. Теперь отец преподавал математику, мы не нуждались, но за обедом он грустно шутил: как и в студенческие времена, на вкусные вещи ему можно только смотреть, а самому питаться пищей младенцев — кашкой да киселем…
О болезни своей он говорил редко, обычно лишь подшучивал над нею, старался перевести разговор на любимую тему — о природе. С детства он хорошо знал деревья, травы, при доме развел большой сад, выписывал редкие растения из дальних углов России, приучал их к жизни в нашем Куранске.
— Странно… — сказал отец, — такая сильная гроза… Неужели ты не видел ее даже издали?
Я печально вздохнул.
— Терпение, Толик! Все прекрасное так же трудно, как и редко. Это сказал один старинный философ. А трудное и редкое сразу не дается.
— Какой философ? — спросил я.
— Был такой Бенедикт Спиноза, жил в Голландии триста лет назад. Очень больной, очень бедный, умер рано, но успел написать много замечательных книг.
— А он знал шаровую молнию?
— Сомневаюсь. Но он знал другое: если человек к чему-либо стремится, он достигнет своей цели. Спиноза достиг своего — книги его читает весь мир. Думаю, что и тебе непременно повезет с шаровой молнией.
Я сказал, что сегодня видел ее во сне, будто она прилетела к нам: как большой мыльный пузырь, летает под потолком, в ней отражаются окна, дверь, яблони в саду…