Облака и звезды

На полу был распластан довольно большой — с аршин длины — прямоугольник из планок, оклеенный плотной бумагой.

Я был разочарован: у змея даже нет глаз…

— Чудной он какой-то… не смотрит…

Мишка обиделся:

— Сам ты чудной. Змей как змей. Это его голова. Прицепим хвост — и можно запускать. Он сразу с места взлетит, теперь каждый день ветер.

— А где ж хвост?

— Хвост — не штука: вырежем из драной простыни, — мать дала. Главное — нету хороших ниток. На обыкновенной не запустишь — оборвет. Нужно нитку суровую, крепкую, а где ее взять?

Я задумался — как же помочь делу? Может, у мамы найдутся суровые нитки? Раньше, когда был жив отец, она любила рукодельничать; в особой корзинке было полно нитяных катушек, мотков гаруса, всяких лоскутков, обрезков. До сих пор все это было мне ни к чему, но сейчас стоит порыться в корзинке.

Я спросил, много ли нужно ниток.

Мишка вздохнул.

— Много, брат: целый моток. На короткой нитке не запустишь.

— Ладно, постараюсь достать, — неуверенно сказал я, — поищу кое-где.

— Ищи, старайся, — вяло сказал Мишка. По голосу я понял: он не верит, что мне удастся достать суровые нитки. Это действительно было делом почти безнадежным: магазинов нет; на базаре продают только продукты из соседних деревень, да по воскресеньям действует толкучка; жители Куранска выносили какие-то совершенно никчемные вещи: пустые багеты, медные дверные ручки, ключи без замков и замки без ключей. Однажды я видел даже черный шелковый корсет. Твердые, желтые, как кость, пластинки китового уса прорвали ветхую ткань, жалко топорщились, словно корсет скалил длинные зубы.

В воскресенье я пошел на толкучку. Поиски в маминой корзине, разумеется, ничего не дали.

Я проследовал по недлинному ряду, сначала по правой, потом по левой стороне. Конечно же суровых ниток не было. На земле лежали вещи, несусветные по своей ненужности.

Тогда я еще не слышал о Блошином рынке в Париже, где за сходную цену можно приобрести железную оправу от очков, «лысую» щетку, дырявый зонтик и даже старые зубные протезы.

Таких редкостей на куранской толкучке не было, но были стеклянные бусы, театральные бинокли, много вышеупомянутых пустых багетов, а также товар наиболее ходкий — разрозненные номера старых журналов «Нива» и «Родина». Они шли на курево.

Кое у кого товар был разложен на ковриках ярких расцветок. Здесь, как правило, покупатели останавливались. Владельцы товара знали: умело поставленная реклама — залог успеха.

До конца ряда оставалось совсем недалеко. Я уже было собирался идти домой, когда услышал сзади шамкающий голос:

— Мальчик, ты что ищешь?

С досады на неудачу мне захотелось ответить грубостью — что-либо вроде «покупаю вчерашний день» или «срочно необходимо птичье молоко», но тут я увидел — спрашивает крошечная старушка калека; злая болезнь пригнула ее к земле; чтобы увидеть меня, старушка повернула голову как-то вверх и вбок. На меня смотрели выцветшие, почти белесые глаза, они светились такой редкостной добротой, что я не смог ответить дерзостью и пробормотал — ищу, мол, суровые нитки.

— Небось для лука или для удочки? — Оказывается, старуха кое-что понимала.

— Нет, для воздушного змея.

— Вон что — для змея… — Старуха не смеялась надо мною, нет, она задумалась, смотрела в землю. — Для змея немало нужно…

— Да, целый моток… — Я перевел взгляд на жалкий товар старухи — он был под стать товарам соседей.

— И когда же тебе нужно?

— Поскорее надо бы — пока ветер и сухо, а пойдут дожди — тогда все пропало: придется ждать до весны.

— Это верно: после Покрова задождит, все приметы на мокрую осень. Бабьего лета в этом году не жди. — Старуха снова попыталась меня увидеть. — Ты где живешь-то?

Я сказал.

— На Нагорной? Так мы почти соседи: я с Усовской. Приходи вечером, спросишь Акимовну — ту, что с козами, всякий покажет. Будут тебе суровые нитки.

Я еле дождался конца дня. После захода солнца отправился на Усовскую и сразу же нашел домик Акимовны. Это была ветхая, наполовину ушедшая в землю хатка, кособокая, с высокой пожухлой лебедой на соломенной крыше, но два маленьких окошка были очень чистые, светлые от зари. Акимовна должна была жить именно в такой вот хатке. По двору ходили на привязи три козы — кормилицы хозяйки и ее дочери, пожилой вдовы.

Акимовна ждала меня, заговорила о нашей семье.

— Чумаковых знаю. Дедушку твоего еще помню: он в Куранск приехал перед самой японской войной, до того в Сенькове учил ребят, потом к нам перевелся в высшее начальное. И папу твоего видела: он к отцу на лето приезжал, когда учился в Харькове.

Она вынесла из дома большой моток суровых ниток.

— Вот тебе подарок от бабушки Акимовны. Нитки хорошие, крепкие, давно куплены. Мне они уже ни к чему, хотела продать, да вот тебя встретила.

Я не осмелился спросить, сколько стоят нитки, понял: это кровно обидит Акимовну. Тихо пробормотал «спасибо» и с драгоценным мотком выбежал на улицу.

В дом близнецов я вошел неторопливо. Братья еле взглянули на меня. С легкой руки сурового Мишки оба давно считали меня человеком мало приспособленным к жизни. Сейчас близнецы были погружены в глубокую печаль: совсем готовому к полету воздушному змею предстояло еще долго пребывать в бездействии.

— Ну, как змей? — свысока спросил я.

— А ты что, хочешь принять работу? — в голосе Мишки звучала горькая насмешка. — Давай принимай. Может, еще забракуешь…

— Да, делать надо на совесть, — нахально сказал я, — небо — не земля.

— Сперва подыми его в небо, — раздраженно заметил Алешка.

Мишка презрительно молчал.

— Поднять-то подымем, — я старался говорить спокойно, но по лицам братьев увидел: тянуть дальше невозможно.

— Достал? — в один голос крикнули близнецы. — Давай показывай!

Ах, как хотелось мне продлить этот неповторимый миг своего торжества! Но любое торжество, любая радость столь же редки, сколь и кратки…

— Вот он! — высоко над головой я поднял подарок Акимовны.

Братья кинулись к мотку. Теперь все внимание было отдано только ему. Обо мне тут же забыли.

— Ну и нитки! — восторженно сказал Мишка. Он отмотал с аршин, натянул, потом подал моток брату: — Попробуй порви. Сразу руки порежешь. Железные нитки!

Мы с Алешкой поочередно попытались разорвать нитку. Это было нелегко — нитка врезалась в пальцы и поддалась только при сильном рывке.

Мишка тут же привязал нитку к голове змея. Запускать его было решено завтра утром.