Облака и звезды

Томительно-сладостны эти долгие часы ожидания! В мыслях ты уже ясно представил себе грядущее счастливое событие — поездку на рыбную ловлю в туманный рассветный час, или скачки аллюром «три креста» на военных конях через весь Куранск, или вот, как теперь, запуск воздушного змея. Впрочем, нет, это событие было непохоже на остальные, оно было совсем-совсем особенное, исключительное — ведь я никогда не запускал воздушного змея и даже не представлял себе, как это делается.

Как сейчас помню этот бодрый, ясный, уже по-осеннему прохладный день. С севера дует ровный, но довольно сильный ветер. На горизонте лежат круто взбитые, холодные облака с синим «тучевым» подбоем.

Сразу после завтрака я пошел к близнецам. У них все уже было готово для запуска.

Вскоре из дома близнецов выступила процессия. Впереди шел Мишка. На вытянутых руках он торжественно нес голову змея. За ним следовали мы с Алешкой. У меня в руках был моток суровых ниток, короткий конец прикреплен к змеевой голове. Алешка, словно шлейф, поддерживал длинный матерчатый хвост.

Мы вышли на выгон, где летом боец Петро пас с нами военных коней. Здесь вдали от деревьев и телеграфных столбов должен произойти запуск.

Посредине выгона змей был бережно опущен на землю. Я взглянул на него. Все в нем было пока обыденно, буднично. Близнецы ее нашли чистой бумаги и склеили голову из каких-то исписанных, хотя и плотных листов. Планки посредине и по бокам были шероховатые, неумело оструганные кухонным ножом. Но особенно жалким казался хвост — длинная полоска неровно, с фестонами вырезанная из старой простыни. На конце хвоста были даже две-три дырки.

В последний раз с особым вниманием мы осмотрели змея. Все в порядке.

— Начнем, — коротко сказал Мишка. Его треугольное веснушчатое лицо, кажется, даже побледнело от волнения.

Для запуска змея нужны только двое. Ими и должны были быть близнецы. Судя по тому, что о змее я узнал совершенно случайно, можно было предполагать, что братья вообще не собирались привлекать меня к этому делу. В лучшем случае мне была бы отведена скромная роль постороннего наблюдателя, не больше, но подарок Акимовны нарушил первоначальный план — пришлось потеснить Алешку, а его обязанности доверить мне. Чтобы Алешка не разобиделся вконец, брат поручил ему во время запуска поддерживать хвост змея — дело не ответственное и, прямо сказать, совсем не обязательное.

— Значит, так, — еще раз стал объяснять Мишка, — ты, Толька, отматывай саженей пять и отходи от меня. Алешка сзади держит хвост, смотрит, чтобы не зацепился, не запутался. Я подымаю змея и командую: «Вперед!» И мы все бежим. Я запускаю змея; когда он взлетит, беру у Тольки моток. Полет сам буду направлять — дело это трудное.

Отматывая нитку, я чувствовал, как сильно бьется у меня сердце.

— Приготовились! — Мишка высоко поднял змея. — Вперед!

Я рванулся с места. Змей плавно выскользнул из рук Мишки и легко, свободно стал набирать высоту. Он шел широкими кругами, шел смело ввысь, как бы вычерчивая в воздухе витки огромной спирали. Он был теперь совсем не похожим на нечто неуклюжее, склеенное из исписанной бумаги и шероховатых планок. Длинный белый хвост сильно развевался сзади, а большая голова была высоко вскинута — змей стремился вверх, в высокое, просторное осеннее небо, полное облаков и ветра. Только сейчас, в полете, он стал самим собой — огромным, сильным, смелым, по-орлиному парящим под облаками.

Тяжело дыша от радости, я не отрывал глаз от змея и даже забыл, что надо непрестанно травить нитку. Мишка подскочил ко мне.

— Давай нитки! — он выхватил у меня клубок, стал разматывать. Я потрогал нитку. Она сильно натянулась.

— Ветер сильный, — с тревогой сказал Мишка, — еще унесет его. Пожалуй, для первого раза хватит. Пусть отдохнет — впервой летает.

Мишка стал медленно подтягивать змея к земле, а змей явно не хотел спускаться — он строптиво кувыркался, нырял в воздухе, снова пробовал взвиться в небо, но крепкая нитка настойчиво тянула его вниз. Сделав последний круг, змей обогнул выгон и плавно опустился на траву.

Мы подбежали к змею. Даже здесь, на земле, его большая четырехугольная голова чуть вздрагивала, пытаясь приподняться, а длинное тело слабо трепетало — змей жаждал нового полета.

— Запустим еще, — решил Мишка, — теперь можно и повыше — он уже бывалый.

Мишка снова поднял змея, я снова размотал клубок.

— Вперед!

Я побежал уже не волнуясь, а лишь радуясь новому полету. И змей взмыл вверх еще смелее, еще свободнее, Я смотрел, как он уверенно уходит в небо, и медленно разматывал клубок, посылая змея все выше.

— Давай нитки! — Мишка, не глядя на меня, протянул руку за клубком, но я отстранил его.

— Нет, теперь я сам хочу его поводить.

Мишка изумленно уставился на меня — он не привык, чтобы ему прекословили.

— Давай сюда нитки, говорю! — повторил нетерпеливо.

Но я молчал и медленно разматывал клубок. Мишка смотрел на меня с сердитым удивлением: невероятно! — тихий, покорный, безропотный Толька не подчиняется… Но отнять моток силой нельзя — опасно! — змей может вырваться.

— Ладно! — зловеще прошептал Мишка. — Пускай только он спустится, я с тобой иначе поговорю.

Это не было пустой угрозой — по горькому опыту я знал: с Мишкой, когда он разозлится, шутки плохи. Недаром он в железных руках держал меня и Алешку. И все же я не отдал клубок, более того, я сразу размотал его на добрую сажень.

А змей давно уже достиг высоты, на которую только что подымался. Теперь он забирался все выше. Я снова потрогал нитку — она зазвенела, как гитарная струна.

— Упустишь змея — так и знай, домой живым не вернешься, — громко сказал Мишка.

Я рассмеялся ему в лицо и снова отмотал нитку. Змей радостно дрогнул — явно хотел подняться до плотных облаков, которые пригнал с горизонта северный ветер.

Я быстро взглянул на моток — он уменьшился, похудел, но ниток еще хватит, чтобы змей догнал ближайшее облако. Нитка натянулась до отказа, задрожала: змей властно требовал — не удерживать его.

Мишка и Алешка забыли обо мне. Теперь мы трое не отрывали глаз от змея. А он все ускорял полет. Я еще видел его голову — она стала маленькой, как спичечная коробка, и светлела на фоне облака, совсем потемневшего, переходящего в тучу. Мы поняли — змею не терпится догнать тучу. И вот он достиг своего — вошел в тучу, слился с нею. В ту же секунду суровая нитка с жалобным звоном лопнула, конец ее унесся ввысь и пропал.

Я виновато и испуганно взглянул на Мишку. Но он по-прежнему смотрел вверх, и по лицу его не было видно, что он сердится на меня.

— Ушел… — печально сказал Мишка, — теперь он долго будет там летать — ветер не даст упасть. Нам в школе говорили — вверху, в небе, ветер круглый год дует, никогда не утихает…

ИВАНОВ

Впервые я услышал о нем, кажется, в девятьсот двадцать первом году. Год тот был очень тяжелый, голодный, холодный. Жители нашего Куранска питались чем попало: кого спасала картошка, была она тогда мелкая, пополам с землей, кого — тыквы, кремовые, огромные, — один человек еле подымал такой «плод». Зато каши из него можно было сварить на целую неделю. А кто ходил на Оскол — ловить рыбу. Ее варили, жарили, вялили, сушили.