Обманутое счастье

– О! – Варя радостно всплеснула руками. – Ти мой дедуска?!

Лизин отец заметался растерянным взглядом. От Вари к Лизе. От Лизы ко мне.

Я ухмыльнулся.

– Нет, Варя, – когда я заговорил, не узнал собственный голос. Настолько он звенел льдом. – Это не твой дедушка.

«И никогда им не станет» – продолжил я мысленно.

Этот ублюдок не достоин того, чтобы ты его дедушкой называла.

Варя уныло вздохнула, но, как и любой ребенок, быстро переключила внимание на то, что ее больше в данный момент привлекало. А именно на банку малинового варенья.

– Папа, салатика? – принялась хлопотать Лиза, пока мы с ублюдком смотрели друг другу в глаза.

Многое бы отдал, чтобы услышать о чем он сейчас думает.

Лиза успокоилась, наполнив тарелку отца. Выдохнула. Присела рядом со мной.

По-свойски положил руку ей на плечо. Притянул ближе.

Видел, как этот жест не ускользнул от мужских глаз.

– Папа, как дела у тебя?

Ну давай. Хоть слово из себя выдави. Дочь спрашивает.

Георгий Викторович сжал вилку в руке. Кивнул медленно, будто в трансе находится.

– Нормально, Лиз, – сказал тихо и хрипло. – Все нормально.

~Глава 49~

Яр.

– Надо ее переодеть, – сетует Лиза, замечая, как Варя вымазала в варенье любимое платьице. Берет дочку за руку, ссаживая со скамьи. – Мы быстро. А вы… – сначала смотрит на отца, потом на меня. На меня почему-то жалобно, почти умоляюще. – Вы тут поговорите пока, да?

Посылаю ей еле заметный кивок.

Поговорим.

Провожаю девочек взглядом. А как только они скрываются за углом дома, оборачиваюсь к мужчине.

Тот склоняется немного вперед. Щурится.

Он может быть ублюдком хоть тысячу раз. Но точно не глупым.

Да и я не так просто настоял на этих «семейных посиделках» сегодня. Его подельница наверняка уже вечером бы рассказала о неприятном визите прямо к ней в кабинет.

– Георгий Викторович, – вздыхаю, сцепляя руки в замок на столешнице. И, вместо того, что я собирался сказать, с губ само собой срывается презрительное: – Какой же ты ублюдок, Георгий Викторович.

На мгновение становится легче. Но, лишь на мгновение. Словесные оскорбления, путь даже и справедливые, совершенно не способны заткнуть те дыры в душе, что появились после открытия правды.

Мужчина ошалело повел головой.

Рассерженно упер руки в столешницу, приподнимаясь.

– Да ты что себе позволяешь?! Щенок! – от возмущения у него аж голос просел.

Спокойно наблюдая за лживыми конвульсиями, я даже не шелохнулся.

– Я все знаю. Про Варю. Про то, как вы попросили врача сказать Лизе, что ее дочь умерла. Про то, как потом Варя попала в детдом и жила там два года. И да, она правда наша дочь. Родная. Вы не ошиблись, когда об этом подумали, увидев сегодня девочку.

Он потрясенно смотрел на меня не меньше минуты. А потом начал хватать ртом кислород.

Бухнулся обратно на скамейку.

Я отстраненно исследовал взглядом трясущиеся руки, ярко-красные пятна на шее и на лице, побелевшие губы.

– Лиза…? – сипло спросил, хватая стакан с водой со стола.

Я отрицательно покачал головой.

– Нет. Лиза не знает. Пока.

Молчаливые паузы в нашем не красочном диалоге соразмерны с бесконечными пропастями.

Думает.

Правильно. Думай. Хорошенько подумай, что тебе следует ответить сейчас.

– Чего ты хочешь? – выдает наконец.

Отпираться не стал. Это плюс.

Ищет пути отступления. Это минус.

Неужели всерьез полагает, что сможет мое молчание как-то купить?

– Георгий Викторович… – разочарованно. Даже усмехаюсь от абсурдности такого вопроса. Чего я хочу? Ну это же очевидно.

– Ты ей не сказал. Значит, чего-то хочешь.

– Хочу, чтоб это сделал ты.

Резко поднимается из-за стола.

– Я не смогу, – его голос приобретает панические оттенки. – Я не смогу, – глядит в сторону машины. Ну неужели трусливо сбежит? – Ты не понимаешь. Это все для нее. Для нее! – истерично хлопает по столу ладонью.

Не описать словами насколько он мне сейчас отвратителен. И вроде хотелось бы морду начистить, но даже прикасаться к нему уже нет никакого желания.

– Знаете, что я думаю? – отзываюсь, устало вздохнув. – Думаю, как такой ублюдок мог воспитать такую замечательную дочь. И мне за нее искренне больно. Потому что совсем скоро ее, и так настрадавшееся, сердце разобьется на миллион, бл***ь, кусков. И все это благодаря вам, Георгий Викторович.

Растерянно то открывает рот, то закрывает. Будто хочет что-то сказать, но сам себя останавливает.

– Нет. Нет, нет, нет, нет, – трясет головой. – Она не должна узнать. Она меня не простит. Я так и знал, что ты все раскопаешь, – он беспомощно сморщился, – так и знал.

А из-за угла дома уже начали доноситься звонкие голоса моих девочек.

Я быстро обернулся к Лизанному отцу.

– Она все равно об этом узнает. Либо от вас. Либо от меня. Можете не сомневаться, я предоставлю все доказательства. Но, если вы сами искренне во всем сознаетесь, возможно. ВОЗМОЖНО, Георгий Викторович, когда-нибудь она подарит вам шанс на прощение. Не сразу. Не скоро. Но эта девушка, самый чистый и искренний человек из всех, что я знаю. Когда-нибудь она попытается вас простить. Поэтому хоть раз, хоть один долбанный раз, подумайте о чувствах дочери, а не о себе. И признайтесь во всем. Сегодня. Сейчас. При мне. – Я оглянулся, наблюдая как девочки беззаботно идут по тропинке в сторону нас. – У вас есть час, Георгий Викторович. Один час. Время пошло.

В моменте я задумался, а не послать ли все к чертовой матери. Не встать ли прямо сейчас, и не разукрасить ли ублюдку лицо.

Но… осек эти мысли.

Я делаю это ради нее. Ради Лизы. Она должна узнать правду. Должна узнать ее не от меня, а от человека, который все это натворил.

– Все в порядке? – Лиза отправила Варю дальше лепить свои куличи, и боязливо всмотрелась в побледневшее лицо отца. – Ты хорошо себя чувствуешь? – взволнованно притронулась к мужскому плечу.

Тот уперся взглядом в столешницу.

Смог только неопределенно махнуть головой.

Смотреть в глаза родной дочери видимо стыдно.

Я вообще не понимаю, как он все это время глядел на нее. Насколько поганой должна быть у человека душа, чтобы так поступить.

Не с чужим, не с незнакомцем. С дочкой. Со своей родной дочкой.

Выразительно вскидываю руку и демонстративно гляжу на часы.

Ублюдок все, конечно же, видит.

Лиза принимается щебетать о чем-то беспечном. Надо заметить, что только на ней держится каркас этой фальшивой семейной идиллии. Но старается она слишком заметно.