Оборотень на диете или я ушла, и все наелись

Соль ярости в кольце упругом

Оставит трупов зависти побоище.

В костер подкидываешь угли,

Слова, поступки в копоти,

Чтоб вдруг потухнуть не смогли

Пустому равнодушью подати.

Уж лучше ненавидеть

Чем каменным забытым изваяньем,

Ни мира, ни себя не видеть,

И некуда идти с усталым покаяньем.

Уж лучше в кровь избитым быть

Уж лучше стать подстреленною ланью,

Чем медленно себя убить

Холодной и никчемной дланью

Слепого древа равнодушья,

Отторгнув миг признанья,

Боюсь отведать горсть бездушья,

Утратив к жизни вкус и состраданье.

Я проснулась в испуге. Диком и неосознанном. Я, как вспугнутая сойка, беспорядочно оглядывалась по сторонам, в поисках чего – то опасного, непривычного, сулящего неприятности насиженному гнезду.

Все было в порядке, вещи оставались на своих местах. Я лежала поверх одеяла во вчерашней одежде, уткнувшись ухом в севший мобильник.

Мое состояние меня удивило. Я пребывала в каком-то диком раздражении, столь нетипичном для меня. Все: лучи солнца, далекие звуки кухни, тихое жужжание телевизора, вызывало во мне неконтролируемую яростную дрожь, будто я злилась непонятно на кого.

Я надела на себя единственное бывшее в моем арсенале платье, густо синего цвета. Не из желания быть привлекательной, а будто готовясь к неравному, смертельному бою. Словно пышные фалды подола помогут мне кого-нибудь убить, а низкое декольте, заставит умолкнуть, остолбенеть на веки всех врагов. Только кто мои враги? Кто вызывает такое жуткое остервенение, я не знала. Сейчас, для меня было самым важным, что я проснулась, так и не побывав в образе зверя.

Все утро я шипела как змея на малейшее, даже самое дружелюбное обращение ко мне. Аппетит пропал, завтрак показался невкусным, кофе обжигающей горечью оцарапало горло.

Мыслей в голове не было, мой мозг напоминал огненный шар, в котором кипела и варилась масса из гнева, злобы и агрессии, грозя взорваться в любой момент.

Когда я вышла из кухни, состояние зверского раздражения так и не покинуло меня. И тут мне под ноги попался Альби. Это мяукающее непотребство с визгом восторга бросилось ко мне, явно мечтая разорвать мне колготки и оставить на подоле ворох белой шерсти.

Плохая идея, Альбатрос.

Тело отреагировало моментально, секунда и котяра с воплем ужаса впечатался в стену, свалив в полете цветочный горшок. Грохот стоял оглушительный.

– Эшли, ты, что обалдела? – выкрикнула, подбежавшая Мари.

Меня охватило чувство странного удовлетворения. Я ничуть не сожалела о случившемся. Со сладкой улыбкой на губах, я практически промурлыкала:

– Все в порядке, мама. Наша кися просто решила полетать. Довольно нестандартное решение, интересно у котов бывает шизофрения? Может Альби считает себя птичкой? – мои глаза сузились, и я пристально посмотрела на ошалевшего кота – Может, стоит ему сделать лоботомию пока не поздно.

Инетересно бывают коты вундеркинды, по моему, Альби знал значение слова лоботомия. Он издал рык раннего орла и дал деру под диван. Что-то такое в моем лице котяру напугало, и он даже не помышлял о мести. Я, поспешно, не поднимая глаз на Мари, помчалась в прихожую к зеркалу. Да, нет вроде все в порядке. Царапины на шее и на руках, оставленные ночью бесследно исчезли. Только мои губы странно кривились в каком-то почти зверином оскале. Я шумно сглотнула.

«Успокойся, Эшли. Соберись. Возьми себя в руки. Альби, конечно, получил по заслугам, но он должен стать последней на сегодня жертвой. Соберись. Не дай взять над собой верх».

Все еще ворча, Мари прибирала осколки горшка с пола.

– Мам, давай помогу. Прости. Этот кот просто достал, у меня экзамен, и нет времени переодеваться – покаянно лепетала я.

– Ага, бушующая валькирия. Поможет она мне. Иди ты в школу, опоздаешь. Твой принц на белом коне уже явился. Вон в окне машину вижу. Лучше бы ты так убирала, как мусоришь. Иди уже – недовольно проворчала Мари.

После ее слов в голове что-то стрельнуло. Будто шар горячего газа взорвался. Новая волна раздражения неровными помехами прошла по всему телу. Я без слов, подхватив за руку Кики, ретировалась на улицу, боясь нарваться на ссору. Я не в том сейчас состоянии, чтобы спорить с матерью. Могу наговорить лишнего, а потом горько сожалеть.

Кел подбежал, когда я находилась во второй попытке упасть, узкие лодочки оказались неудобными для ног, привыкших к кроссовкам.

– Эш, ну, что ты за неваляшка? – сказал он вместо приветствия. Я недовольно сопела, скорее из вредности, чем от обиды. Руки Кела на моей талии, запах его кожи волновали кровь, и приятное тепло разливалось по всему телу. Не хотелось двигаться. Зачем куда-то идти, если так хорошо?

Кел

Синее платье. Она хоть соображает, как соблазнительно выглядит? В таком виде в школу выпускать ее страшно, уведут, ей Богу уведут. Я поймал прядь ее кудрявых волос. Ощущение шелка приятно щекотало кожу. Наверно, надо идти, двигаться. Но так не хочется. Кики где-то на заднем плане переминалась с ноги на ногу. В окно наверняка смотрят родители. Только вот как заставить себя отпустить ее?

Эшли не двигалась и хмуро смотрела на мой подбородок.

– Якорь мне в бухту – простонала она – Что у тебя с губой?

О Господи, я совсем забыл. Вчера я подрался с Ником. Мы здорово накостыляли друг другу. Пересказывать Эшли подробности мне не хотелось.

– Э-э, Эш, мы вчера немного повздорили с Фуртадо – промямлил я. Эшли нахмурилась еще больше. Сейчас начнется. И как вдолбить в ее голову, что наши с ней отношения значат для меня гораздо больше, чем с моей командой. И, что в мои мечты не входят остаться навсегда с командой, столь теплых чувств я к ней не испытывал.

– Зачем? Я же тебя просила – возмущенно пропыхтела, Эшли.

– Эш, это чисто мужские разборки. Ты не причем –

– Ох-х, Кел, зачем ты врешь? Тебе сильно больно? – совершенно непоследовательно спросила Эшли.

– Да, не волнуйся, Нику досталось больше – насмешливо сказал я, стараясь спрятать нотку гордости в голосе.

Вместо ответа, Эшли встала на цыпочки и лизнула уголок моей губы, там, где была ранка. И сразу стала упрямо вырываться, покраснев как алый мак. Мои руки подпрыгнули и запутались в ее волосах на спине. Я наклонил голову, чтобы заглянуть ей в глаза. И что она так стесняется?

– Кел, прости. Я веду себя как животное. Тебе наверно неприятно. Мне не нравиться, когда тебе больно. Особенно из-за меня. Не делай так больше – куда-то в ворот моей рубашки проговорила Эшли.

Я слегка отстранил Эшли от себя, и поймав ее взгляд, сказал:

– Как же мне не делать так больше, если ты так беспокоишься обо мне. Это выше моих сил. Мне нравится, когда ты животное.

Эшли закатила глаза. Кики топнула ногой

– Мы поедем, в конце концов, или нет? Вы, что в машине ругаться не можете? Я на урок опоздаю из-за этой вашей любви Нашли место!. – с детским негодованием отчитала нас девочка.