Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Ну, мужики…

— Молчать! — нервно выкрикнул Акинфиев. — Ксения, что ты насчет этой мадам сказала? Или мне это послышалось? А?..

Довгаль, который был в курсе следовательских изысканий, заботливо подставил онемевшей от натиска старушенции стул и театрально опустился перед нею на колено.

— Ну? — только и вымолвил прокурор.

— Я ничего не сказала, я только предположила, что она пала жертвой Сатаны, — пробормотала обескураженная адвокатша.

—Кто? —Она.

— Да кто она-то, кто?!.

— Боже, Акинфий, сжалься надо мной. Тейт Шарон, американская кинозвезда.

Жена кинорежиссера Романа Полански. А что, разве это не она?

Акинфиев забрал у Довгаля фотографию, осторожно взял ее за уголки и поднес к самым глазам старушки.

— Ксюша, посмотри, пожалуйста, еще раз, напрягись, голубушка. Кто изображен на этой картинке, а?

Теперь уже Гурвич перепугалась не на шутку, и уверенность ее стала улетучиваться.

— По-моему… по-моему, здесь изображена американская звезда Шарон Тейт, которую убили члены секты Чарльза Менсона. Это ведь фото из «Плейбоя», да?

Следователь взглянул на карточку, словно видел ее впервые, опустился в кресло перед камином.

— Н-да-а, Акинфий, — вздохнул Довгаль. — Плохо жить с фанерной головой. А все оттого, что ты в кино не ходишь.

— Да вы можете наконец объяснить, что я такого сказала-то? — взмолилась адвокатша.

Она хотела еще что-то спросить, но Акинфиев порывисто вскочил и трижды поцеловал ее:

— Умница ты наша! — воскликнул он и заходил по комнате, не зная, куда девать руки. — Умница-разумница! Если это действительно так, то считай, что ты уже сделала мне подарок к выходу на пенсию. Ты знаешь, где я отыскал эту картинку?

— Погоди, ты что же, не знал, кто она такая?

— Господи! Ну конечно, я не знал! Я опросил кучу свидетелей — и никто из них не знал! Надо же — киноартистка! Тебе-то откуда о ней известно?

— О! — оживилась Гурвич. — Мне когда-то пришлось защищать девушку из печально знаменитой секты дьяволопоклонников «Черный ангел». Тогда еще ни о какой гласности слыхом не слыхали, и слушание дела было, естественно, закрытым.

— Сатанисты? — насторожился Довгаль. — А при чем тут сатанисты?

— Как это при чем? При том, что Роман Полански, муж Шарон Тейт, снимал фильмы ужасов с сатанинским уклоном. «Бал вампиров», «Ребенок Розмари»… о женщине, которая зачала младенца от дьявола. Шарон Тейт исполняла эту роль.

— Что, из-за этого ее убили? — изумился прокурор.

— Ну… в общем, трудно сказать. По крайней мере, в момент гибели она была беременна, ее ребенку не суждено было родиться.

— Беременна?.. — переспросил Акинфиев и подумал, что ведь жена Авдышева и невеста Конокрадова тоже были беременны. — Вот это да! Вот это поворот!.. А сейчас у нас тоже есть сатанинские секты?

— Наверно, есть. Если к концу семидесятых в одной только Москве их насчитывалось порядка десяти…

— Бред собачий! — помотал головой Шершавин. — Бред! Двадцатый век на дворе.

Никто не обратил на него внимания. Акинфиев вцепился в старушку мертвой хваткой и стал расспрашивать ее о сатанистах, предварительно рассказав о загадочных, по его мнению, смертях молодых людей и о фотографиях красавицы Тейт с многозначительной надписью.

— Ну, культ Сатаны здесь вовсе необязателен, — задумалась Гурвич. —

Это могут быть «идейные бандиты» со своим моральным, то есть аморальным, кодексом. Примерно таким: следование прирожденным инстинктам, хищничество, неподставление другой щеки, проклятие кротких, культ силы…

— Фашизм какой-то, — предположил Довгаль.

— Похоже. Библия наоборот. Но может быть и месть. Поверь, Саша, ничего сверхъестественного или исключительного здесь нет, уж я на этих делах собаку съела.

Акинфиев ненароком подумал о группе «Миг удачи» и о ее убитом солисте Черепанове. Нужно было как можно скорее выяснить все о музыкантах. Вдруг да кто-нибудь из них якшается с почитателями дьявола? Но тут вставил слово неисправимый материалист Шершавин, про которого все как-то забыли.

— А зачем нужно было предупреждать жертву, посылая фотографию? — спросил он. — Это что, тоже элемент культа?

Ему не ответили, потому что никто этого не знал.

— То-то и оно, господа, — удовлетворенно хмыкнул министерский чин. — А я вам скажу, зачем.

— Ну, скажи, — живо откликнулся Акинфиев.

— А затем, чтобы повести тебя по ложному следу, Акинфий. Пока ты будешь ковыряться в разных сатанинских талмудах, такую фотку получит еще несколько человек. Именно поэтому и Шарон Тейт, а не Мерилин Монро и не Клаудиа Шиффер с кардиналом, то есть Кардинале.

Тем не менее вечером Акинфиев поехал к Гурвич домой и взял у нее столько этих самых талмудов, сколько смог унести.

* * *

Сатана оставался неизгнанным в Иерониме. Чуяли неладное братия и архимандрит Арсений: на исповеди монах всякий раз горько плакал и замолкал, отрабатывал неистово епитимью и опять плакал. Ложь перед Его ликом угнетала, иссушала инока. «Боже! Милостив буди мне, грешному», — дрожащими губами изрекал Иероним, и старец молил Господа о кающемся. Иероним усыхал. Сатана блаженствовал.

Письма к монаху приходили редко. Когда он получал их, то еще более впадал в тоску. Писем Иероним не любил и боялся. Они напоминали о том, от которого он давно отрекся, которого изгонял. Ничего не осталось от Николая Кочура из подмосковного Косина, парня, не помышлявшего ни о Боге, ни о душе, и даже ничего не знавшего об их существовании. Теперь он старался забыть мир и друзей, и женщину на десяток лет старше, указавшую путь ко греху. Тот грех был давно ему отпущен, но был другой — страшный, непростительный, ибо с мимолетным наваждением пришел к нынешнему иноку Сатана — на всю его жизнь, которой не хватит (теперь он понимал это) на искупление.

Изредка грешная картинка вставала перед Иеронимом во всей неприглядности, в ярком до постыдного цвете: призывно голое женское тело, алые пятна крови на нем, исцарапанные руки, моляшие о пощаде, искривленный страхом и страданием рот, бездумные, опустошенные глаза. Крик женщины будил Иеронима по ночам, и тогда он вскакивал, падал на колени, и истово, теряя связь времен и событий, начинал креститься и причитать под торжествующий смех Сатаны:

«Святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави меня, грешнаго, ниже отступи от меня за невоздержание мое…»

Поделиться с друзьями: