Оборотный город. Трилогия

Выбор такой немного несуразной фигуры на роль главного героя несомненная удача Белянина. Автор почувствовал, что по-другому здесь нельзя. Обычный среднестатистический казак попросту не смог бы понять и принять правил игры, диктуемых реальностью Оборотного города. Его христианское сознание просто не допустило бы контакта и доброжелательных отношений с нежитью, которая априори является враждебной истинно верующему человеку. Иное дело юноша, воспитанный на романтической литературе (этот факт неоднократно подчеркивается автором). Ему гораздо легче поверить в существование параллельного мира и принять новые правила игры. Илья в этом схож с так называемыми «попаданцами» — героями хроноопер, перемещаемыми в чужое время. Если перемещенец обладает хоть мало-мальски подходящими качествами и знаниями, то его адаптация к новым условиям проходит намного быстрее, чем у человека неподготовленного. Романтическая литература, основанная на столкновении с чудом, экзотикой, необычными существами, так или иначе воздействовала на психику читателя. Это как с Дон Кихотом, начитавшимся рыцарских романов и свято уверовавшим в то, что эпоха рыцарства не канула в Лету.

Естественно, одного увлечения изящной словесностью для героя юмористического романа было бы мало, и уж слишком бы это было серьезно и попахивало мейнстримом. Поэтому фантаст придумывает дополнительный сюжетный ход, совершенно в белянинском духе. Герою плюет в глаз ведьма, и он получает способность «двойного» зрения. Тоже фольклорный мотив, неоднократно встречающийся в литературе (в той же «Пропавшей грамоте» Гоголя). Таким образом, Илья Иловайский становится не просто приключенцем-попаданцем, а характерником, то есть казаком, умеющим слышать и видеть на большом расстоянии, общающимся с нечистой силой, но при этом обязанным не вредить, а помогать людям. Чем, собственно, бравый хорунжий и занимается. Правда, помогая преимущественно не столько людям, сколько своим новым знакомым, обитателям Оборотного города.

Обыватели «нечистики» очень колоритны, как всегда у Белянина. Среди них мы найдем старых знакомых: традиционно бранящуюся неразлучную парочку — упырей-«патриотов» Шлему и Моню, зловредную старушку-ведьму — Ефросинью, воинственно-придурковатого стража-черта. В то же время круг привычных для читателя персонажей обогащен такими живописными образами, как мясник-философ Павлуша, кабатчик Вдовец и другие. Автор использовал прием антитезы, противопоставив «нашей», отечественной нечисти нечисть «чужую», иностранную. Всевозможные чумчары и вампиры в отличие от жителей Оборотного города изображены не индивидуализированно, а в виде зловещей и темной массы. Показательно, что в борьбе с иностранной жутью сплачиваются все, кто так или иначе причастен к Русской земле. Люди и нелюди встают плечом к плечу, защищая каждый свое, кровное, и в то же время ассоциирующееся с общим Отечеством. В этом плане заключительная из трех историй о похождениях казачьего хорунжего становится величественным апофеозом, гимном во славу России.

Для образцово-положительного героя фэнтези, который может полюбиться читателю и отчасти занять место Никиты Ивашова, у Ильи Иловайского есть все необходимые качества. Он и собой пригож, и смекалист, и говорить складно умеет, и не трус. А что постоянно попадает в передряги, так это по молодости, которая, как известно, преходяща.

Игорь Черный

2. Колдун на завтрак

Часть первая КОЛДУН НА ЗАВТРАК

— Иловайский!

…Не буду отзываться, не хочу. Ведь только сел, ножки свесил, удочку закинул — и нате вам: я снова всем понадобился. Замаяли!

— Иловай-ски-ий!

Нет меня. Совсем нет, весь вышел. Прохор и так не хотел никуда отпускать — войсковой смотр через две недели, я едва сбежал. Если вернусь без пескарей на уху, он же моё благородие как шпрота отстерляжит и не помилует…

— Ило-вай-ски-и-ий! — продолжал надрываться с яра рыжий ординарец. — Тебя его превосходительство Василий Дмитриевич зо-вё-от!

Уф… Против дяди не попрёшь. Заслуженный генерал казачьих войск Российской империи, любимчик царя, участник многих походов, увешанный наградами, украшенный боевыми шрамами, стало быть, человек повсеместно уважаемый. Кто я такой, чтобы с ним спорить? Да никто, непутёвый племянник по линии младшего брата, в скромном чине хорунжего и без единого геройского крестика на тёмно-синем мундире. То есть мне обещали, приказ о награждении вроде бы подписан, но цеплять на грудь пока всё равно нечего.

— Илова-а… ой… кх… тьфу, кажись, всё-о… горло сорвал! — уже едва слышно просипел дядин казак. И я сдался. Быстренько смотал удочки, сунул сапоги под мышку, поднялся по тропинке наверх и честно обнял рыжего ординарца.

— Прости, брат! Уже иду, ты мне по-любому всю рыбу распугал…

— Зараза ты, Иловайский, и, не будь генеральским племянничком, словил бы у меня леща! — осторожно держась за горло, прошептал он.

— Эх, ничего не понял, шипение одно… Но ты не напрягайся, суть я уловил — спешу исполнить приказ и лечу на крыльях любви к воинскому делу!

— Чтоб тебе дуб забодать по дороге! — скорее догадался, чем расслышал я. Но не обиделся, а, широко улыбнувшись красному от ярости дядиному ординарцу, поспешил босым ходом в село.

…Проезжавшая мимо ватага молодых казачков, спешащих до обеда выкупать лошадей на отмели, обдала меня клубами пыли. Самый первый попридержал кобылу и, обернувшись, громко крикнул:

— Эй, хорунжий, а чё, моя Ласка уже тяжёлая, ась?

— Твоя да! — поморщившись, буркнул я.

— А вот и врёшь, — счастливо захохотал хлопец, поглаживая кобылу по шее. — Не угадал, характерник, мы её ещё и под жеребца не пускали! Молода-то…

— Так я и не про кобылу говорил.

— А тады про кого? — затупил бедняга, краснея как маков цвет под нарастающие смешочки товарищей. — Ну у невесты моей прозвище такое, дык она… Она ж в станице, ей-то чё… Да будет вам ржать, черти, она ж меня с походу ждать обещалась! А ну стой, характерник, стой, я те говорю-у!

…Ну их, я ускорил шаг. Станичники, едва не валясь от гогота с неосёдланных лошадей, увели за собой неудачливого жениха непостоянной Ласки…

А откуда я всё это узнал? Понятия не имею! Кто ж меня, таинственного, разберёт что с поллитрой, что без?! Вот стукнуло в башку, и знаю ответ, а иной раз могу хоть часами лбом о печку в хате биться, да толку ноль, окромя большой шишки и всей башки в извёстке. Такой эксперимент и мне не в радость, и печей по селу не напасёшься…

Помнится, дядя всё грозился специальному фельдшеру столичному меня показать, дескать, характерничество это надо научным способом выявить, рассмотреть пристально и на пользу обществу поставить. А для того меня как есть всего, с ног до головы, хорошенько обследовать. Но только нашими лекарями! Немцы просто не поймут, а англичане ещё, чего доброго, и напортачат, им бы знай свой джин с ромом бутылями хлебать да на Россию-матушку почём зря рожу кривить!

Это не мои слова, это дядины, его в последнее время буквально клинит на войне с Англией. Он постоянно, к месту и не к месту, вспоминает, как ему сам атаман Платов рассказывал, что ничего хорошего для донского казака в этом занюханном Лондоне и нет! Пиво горькое, говядина жёсткая, а ихним блюдом «оффсянка, сэр!» хорошо тока щели в полу от тараканов замазывать. Хотя, как бы и между прочим, тот же Платов сожительницу-англичанку в Новочеркасск за собой вывез, не постеснялся…

…В дивное сельцо Калач на Дону, где был расквартирован наш отважный полк, я опять заходил огородами. После недавних событий местные жители устраивали на меня настоящие засады с целью «стопорись, казачок, погадай честным людям!». А нашим крестьянам, как вы знаете, только разок сдайся, они из тебя верёвки вить начнут и с живого не слезут. Не говоря уже о том, что на меня за мои «гадания» калачинский батюшка давно косо смотрит. Наложит ведь епитимью, и никуда не денешься, мы, казаки, священников уважаем…

Уже только поэтому мне пришлось брать у Прохора уроки пластунства и частенько добираться до места дислокации змеиным переползанием под плетнями и заборами. К радости деревенских брехливых собак и шуточкам проезжающих верхами станичников, для которых в мирное время любая мелочь забава.

— Глянь, хлопцы, как хорунжий под лопухом ползёт! А ещё говорят, будто генеральский племяш совсем мышей не ловит. Вона, ловит же, да ещё как!

Мне оставалось лишь молча скрипеть зубами, мысленно обещая страшно отомстить каждому насмешнику поимённо. Или уж всем чохом? Не знаю, подумаю потом, на досуге…