Обреченный защищать

– Ничуть.

Когда я стянул рубашку и повернулся, выражение лица Добролюбова не изменилось. Лишь по дрогнувшему голосу мне удалось понять, что он с трудом сдерживает удивление.

– Интересно, – только и произнес он.

Добролюбов приблизился ко мне так близко, что кожей я ощутил его дыхание. Он включил налобную лампу, хотя света вокруг было достаточно, и с разных углов осмотрел грудь.

Закончив осмотр, Добролюбов прослушал меня стетоскопом, измерил давление и температуру. Все это время от него доносилось только одно: «Интересно, интересно, интересно…» Тысяча проклятых «интересно». После всех процедур он уставился в монитор и долго щелкал кнопкой мыши.

То, что случай не был распространенным, я мог понять и без медицинского образования. Но было бы неплохо услышать хоть какие-то предположения от врача.

– Итак, что скажете? – не выдержал я.

– Если честно, то ничего определенного, – признался Добролюбов. – С первого взгляда я предположил некроз, но это, разумеется, не он. При такой распространенности на теле, болезнь должна сопровождаться тяжелыми общими расстройствами, а это не так…

Неожиданно дверь кабинета распахнулась, внутрь заглянула блондинка с регистратуры. Она начала спрашивать что-то про ошибку в списках пациентов, но замолкла, увидев мое почерневшее тело. Ослепительная улыбка исчезла с лица девушки, глаза расширились.

– И-извините, – пробормотала блондинка и торопливо скрылась за дверью.

– Вы можете одеться, – Добролюбов перевел взгляд на меня. – Не обращайте внимания, она новенькая.

– Ее реакция была предсказуемой, – заметил я, застегивая пуговицы. – Скоро все будут смотреть на меня таким же образом. Хотя в цирке уродов я буду выглядеть как родной.

– Бросьте, мы вам поможем.

– Не сочтите за грубость, но вы даже диагноз поставить не можете!

– Верно, пока не могу, – невозмутимо кивнул Добролюбов. – Но у меня есть несколько предположений. Как хороших для вас, так и плохих.

– Какие же тут могут быть хорошие предположения? – недоверчиво спросил я, однако в глубине души порадовался тому, что медицина могла объяснить хоть что-то.

– Нарушения пигментации, грибковые поражения или инфекции, например. Они лечатся довольно просто, но нужно точно выявить причины.

– А плохие?

На мгновение мне показалось, что Добролюбов скажет: «Вепсское проклятие». Но он был врачом, а не нойдом с древними знаниями.

– Меланома. Только не пугайтесь, довольно часто исход лечения положительный, – Добролюбов успокаивающе коснулся моего плеча. – И потом, пока это только предположение, а не диагноз. Чтобы сказать что-то конкретное, нужно получить результаты анализа мочи и крови. Я позвоню сразу, как только они будут готовы.

Мы обсуждали мое состояние еще минут пятнадцать. Напоследок Добролюбов посоветовал не падать духом и высказал соображения по поводу моего образа жизни на ближайший месяц (в основном они касались прогулок на свежем воздухе и отказе от вредных привычек). Он не догадывался, что месяца у меня в запасе не было.

Я вышел из кабинета и отправился в помещение напротив, где медсестра взяла у меня целых четыре пробирки крови. Когда игла входила под кожу, мне подумалось, что кровь у меня будет черная, но она все же была красной. Как у нормальных людей.

Закончив процедуру, медсестра выдала мне контейнеры для мочи и кала, велев принести их на следующий день с утра пораньше. Я кивнул, хотя не был уверен в том, что вообще вернусь. С каждой минутой все больше сомневался, что лечение поможет.

Когда я проходил к выходу мимо регистратуры, то заметил, как блондинка за стойкой бросила взгляд в мою сторону. Она ничего не сказала и быстро отвернулась, на лице мелькнула смесь страха и отвращения.

На прощание я помахал ей рукой, хотя знал, что она не ответит.

Глава 13

Медицинская помощь не оставалась моим единственным шансом на спасение. В запасе было еще два варианта, и как отчаявшийся человек я собирался попробовать их все.

Оправдание Кургина – это длительный процесс, для начала которого следовало хотя бы закончить составление апелляционной жалобы. Пока я находился в клинике, Динара прислала мне ссылку на папку с документами по его делу. Теперь у меня был полный комплект: копии с предварительного следствия, когда я еще был назначенным защитником, и копии с судебного производства, где Кургин защищался самостоятельно.

Я вызвал такси, чтобы добраться до кабинета. Можно было изучить материалы и дома, но я опасался, что не выдержу и открою очередную бутылку коньяка. Мне следовало оставаться трезвым как можно дольше, а в кабинете алкоголь не хранился. Однажды я попробовал оставить бутылку в шкафу с документами, но Динара возмущалась так сильно, что пришлось пойти на уступки.

В выходной день в здании царила тишина. Большинство организаций, арендующих офисные помещения, не работали, клиентов не было, и только одинокий охранник приветственно кивнул мне, оторвавшись от созерцания футбольного матча на смартфоне. Что ж, тишина мне только на руку.

Я включил ноутбук и погрузился в изучение материалов уголовного дела в отношении Кургина. Отметил для себя, что Дину стоило похвалить: документы были рассортированы и переименованы в зависимости от содержания, хотя она могла просто скопировать все подряд. Я приступил к чтению, ловя себя на мысли о том, что некоторые детали помнил смутно, другие были для меня настолько незнакомыми, словно встречались впервые.

Из обвинительного заключения следовало, что Демьян Кургин убил собственную мать – Кургину Марьяну Владимировну. Смерть наступила от механической асфиксии, на шее остались множественные кровоподтеки овальной формы. Иначе говоря, женщину задушили руками. Последние несколько лет Марьяна Кургина страдала от душевного расстройства, которое лишало ее возможности правильно понимать суть происходящего и ориентироваться в пространстве. Расстройство не было диагностировано психиатром, поскольку Кургины к нему не обращались. Год назад самочувствие Марьяны ухудшилось до такой степени, что она утратила возможность самостоятельно передвигаться. Демьян нанял сиделку для ухода за матерью, а по выходным оставался с ней сам. Следователь пришел к выводу, что убийство было совершено из-за «желания избавиться от тягот по уходу за больным человеком».

Итак, мотив преступления имелся, хотя и выглядел несколько натянутым. К тому же мне было непонятно, зачем Кургину душить мать руками, ведь существовало множество менее болезненных способов лишить человека жизни. Нельзя было сказать, что он ее ненавидел, иначе и вовсе не стал бы ухаживать за ней и нанимать сиделку. Только на этом построить защиту не смог бы ни один адвокат. Нужно было найти прямые доказательства невиновности.

Убийство произошло около семи часов вечера в квартире, принадлежащей Марьяне. Как считало обвинение, в тот момент внутри не было никого, кроме Кургина и его матери. В деле имелись свидетельские показания. Сосед по лестничной клетке – некий Лавренко – отправился в магазин за продуктами и увидел, как Кургин идет в сторону квартиры матери. На обратном пути Лавренко столкнулся с ним снова, при этом Кургин выглядел нервным и куда-то спешил.

Сиделка подтвердила, что между Марьяной и сыном иногда случались ссоры из-за болезни. В деле были и другие показания, но больше всего меня заинтересовала запись с видеокамеры, установленной над подъездом. Я просмотрел покадровую распечатку: на ней было прекрасно видно, как Кургин входит внутрь, через полчаса выходит во двор и торопливо скрывается вдали. Как раз в промежутке между семью и восемью часам вечера – предполагаемое время совершения убийства.

Оперуполномоченные с легкостью вышли на след Кургина. На следующий день после смерти Марьяны, они показали кадры видеозаписи свидетелям, а те опознали моего подзащитного. Спустя пару часов он был найден, допрошен и отправлен в изолятор.