Обыкновенный принц

Глава 3. Семья

Одиннадцатилетнему Дардену пришлось быстро повзрослеть, когда старший брат записался в ратники. Теперь, после отца, он был самым сильным семье. Мать по-прежнему болела и кашляла даже чаще, а сестра Уна, которой во время желтеющей пшеницы пошёл седьмой год, оставалась нежной малышкой и маминой нянькой. Хорошо, успели поле засеять вместе с Тео, и на плечи Дардена до осени легла всего лишь забота о скоте. Травы было много, ибо дожди один летний месяц лили, как проклятые. Мужчины еле успевали её косить, складывать на поляне за домом и ворошить, чтобы не сгнила.

Отец радовался: во-первых, не нужно уходить в лес, чтобы поднять поголовье и спасти его от пролетающих драконов. Последних стало заметно меньше появляться. Отец сказал, это потому что летуны контролировали либертанские саи[1], отправляющиеся по восточной дороге. Во-вторых, было бы сложно перевезти хворающую мать, которой требовалось тепло Глаза Алатуса, а не лесная тень. И, наконец, два месяца Тео проходил обучение, и в любой день их могли отправить на войну. И, хотя про деньги, обещанные братом, никто не упоминал, их ждали: запасы соли и муки подходили к концу, всё чаще постную похлёбку варили на молодой траве, и животы громко урчали ночами . Но никто, даже Уна, не жаловался. И не заикался, что было бы неплохо заколоть одну овцу и отъесться на её тонком жире, ибо нужно было всего лишь потерпеть…

Отец ездил в Аалам раз в неделю, но к академистам родных не пускали. От раза к разу слухи о скором отбытии саев становились увереннее, и однажды Хирам вернулся с новостью: наконец-то можно будет повидаться с сыном, когда его отряд покинет город. Дарден рвался поехать с отцом, но быстро согласился: кто, кроме него, будет присматривать за женщинами?

Отсутствовал отец дня четыре, а вернулся с долгожданным провиантом и покупкой. Теперь милый со звёздочкой во лбу жеребёнок напоминал о Тео, и Уна готова была спать с ним в хлеву, а не на полатях с родителям. Бочка заполнилась солью, сусек — мукой. Вдобавок отец прикупил курицу с цыплятами… В общем, шиковали месяц и поминали Тео добрым словом. Плохо было, что вестей от ратников не было совсем. В Ааламе говорили, будто все три сая и академисты перебрались к оборотням и успешно уничтожали их, отвоёвывая старые земли Алатуса.

А потом внезапно удача изменила семье Хирама. В один день. Сразу и бесповоротно.

Лучи Алатуса не помогали матери. Она хоть и старалась не подавать виду, но всё чаще лежала, надсадно кашляя и прося Уну принести воды. Отец с последней поездки добыл чуть ли не целый мешок лекарственной травы. Мать делала вид, что пьёт вонючий отвар, и вечером говорила мужу, будто чувствует облегчение, но Уна по секрету Дардену сказала: от травы мать уже тошнит, и еда лезет назад, поэтому она потихоньку выливает отвар за угол дома, когда отец не видит.

Когда лето закончилось и осенняя сырость всё чаще стала гулять по полу, мать умерла. Тихо, во сне. Крепко спящих под шум дождя детей разбудили отцовские рыдания. Никто не мог поверить в случившееся. Кажется, даже животные почувствовали: у хозяев беда. И блеяли испуганно.

Похоронили мать недалеко от дома, рядом с могилой отцовских родителей, в смурый осенний день, и грязь жидкими шлепками падала в могилу, закрывая мать, завёрнутую в чистую холстину, от детей.

Отец с того времени сдал. Забыл и про себя, и про детей. Пришлось Дардену кормить скотину, доить козу и корову, дававших немного, но ценного и сытного молока; топить печь и думать за троих о хлебе насущном. Уна тоже повзрослела, когда поняла, насколько тяжело брату. Порой Дарден специально уходил подальше от дома и выл, рыдал, жалуясь Алатусу на судьбу. А когда слёзы иссякали, сжимал зубы и со свежим остервенением брался за работу и учил Уну полезным вещам.

Однажды, после месяца горевания, отец, пряча стыдливо глаза, сказал, что пора отвезти последнюю часть дани и заодно узнать новости о Тео. Не взял коня, забрал корову, говоря, что им троим и козы хватит, к корове привязал двух овец-переярок, которых ещё летом хотел оставить. И ушёл. Не было его несколько дней. Дарден с Уной уже сами собирались идти в Аалам искать отца, но от этого решения удерживала забота о животных и подросшем жеребёнке.

Отец появился сам на себя не похожий — с опухшим телом, синим, будто его избивали, лицом. Положил на стол узелок с какой-то сладкой мелочью, вроде кусков сахара да чёрствых пряников, и ушёл к могиле жены, где до утра допивал кислую брагу (принесённую из города) и плакал, отмахиваясь от уговоров детей пойти в дом, поужинать и лечь спать.

Но кончилось его пойло, и Хирам словно проснулся. Жаловался Дардену, мол, после пары глотков ему становилось легче. Сын выслушивал и повторял, как заклинание, что ему и Уне нужен отец, им тоже тяжело. Постепенно Хирам начал приходить в себя, а когда утром проснулся и увидел хлопочущую возле печи дочь, замешивающую тесто, прослезился и окончательно взял себя в руки. Дарден, поняв, что отец «вернулся» по-настоящему, выдохнул с облегчением. Но и это дешёвое счастье длилось недолго.

Два или три спокойных зимних месяца. Уютные вечера втроём. Уна увлеклась вышивкой, благо что ниток осталось много. Дарден с отцом починили сани и зачастили в лес — на охоту за зайцами или кем покрупнее, если повезёт, и попутно дровами, которые необходимо было заготавливать непрерывно. Жеребёнка по прозвищу Милый брали с собой — прогуляться, дать вываляться в снегу и просто приучали к будущей тяжёлой работе, уже доверяя везти хотя бы связку хвороста.

В свой последний день он счастливо бежал за санями, и его косички, на которые так весело было глядеть из-за вплетённых Уной покрашенных жгутов, подпрыгивали вместе с ним. И, казалось, что даже старому коню в компании Милого легче тащить хозяев. Лошади перефыркивались, разговаривая по-своему. Дарден обратил внимание отца на это, и они начали смеяться. За весельем не заметили, как со стороны Аалама в небе появились знакомые драконы — мать с всадником на спине и молодой дракон.

Лишь когда засвистело рядом, Дарден закричал, вскочил и воздел палку, чтобы отпугнуть ею опасную тварь… Милый завизжал по-детстки, когда его шею перехватила драконья пасть — и ублюдок взмыл вверх, унося с собой не просто жеребёнка — чью-то надежду и радость.

Уна по матери так не плакала, как о Милом. А Дарден крепился, но не находил слов утешения и только проклинал драконов. Отец обещал весной купить Уне маленького жеребёнка, но даже Дарден понимал, что денег на него взять неоткуда, если только не вернётся Тео… Знали бы они, что и это не самое сильное горе…

Через три недели ликторы забрали Уну и почти всех животных: барана, двух овец, четырёх ягнят, козу.

*****

Тот день врезался в память, как никакой другой после смерти матери. Дарден сновал из домика во двор и обратно — носил к очагу поленья, воду, из печи — золу, с полатей мешки со слежавшейся соломой, служившие периной для семьи бедняка. На улице ярко сиял глаз Алатуса и уже веяло приближающимися тёплыми днями, а значит, временем пахоты. Оставалось дождаться, когда растает последний снег, верхний слой земли подсохнет, чтобы не прилипал к плугу, — и можно выходить на поле. Ждал своего часа мешочек с семенами.

Где пахота, там и надежда: животные нуждались в зелени, потом в подлеске начнутся первые ягоды, грибы… Кто знает, может, и Тео вернётся к тому времени на побывку, пусть даже недолгую.

Да, весна дарила надежду, и оттого горше было случившееся.

Уна еле слышно постукивала по пружинистому земляному полу сабами, на прошлой неделе вырезанными отцом из липовой чурки. Сестра заметно подросла за этот год. Сшитый некогда матерью длинный сарафан из некогда яркого и уже выцветшего атласа теперь доходил девчонке до щиколоток и пока ещё был впору. Отец обещал: поедет с первой годовой частью дани в город, там продаст заячьи шкурки и накупит ткани да красок, чтобы расцветить шерстяную пряжу. Дарден с Уной уже пробовали в котелке покрасить небольшой моток, и получилось у детей неплохо, отец похвалил их, а Уна даже связала Дардену гетры. Хотела бы и носочки, но, увы, не успела мать научить…

Помня о том, каким чудом сестра выздоровела год назад, Дарден запретил ей выходить на улицу, пока пронзительный ветер не сменится на милостивый. Но иногда, когда наступало затишье, они втроём садились на завалинку возле дома, грелись под лучами Глаза древнего бога и мечтали. Ягнята за зиму подросли, все выжили. И единственной потерей был Милый, после него стали ещё осторожнее. Дарден соглашался с отцом — вспашут поле, засеют, отвезут дань — и можно будет уйти в лесную хижину на прикормку скота. Там и трава сочнее у реки, и вода рядом, и драконы в лесу не опускаются. А Тео, если вернётся, догадается, где надо искать родных.