Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг.

Гром пушек, которому незадачливые ливонские послы внимали на протяжении целого дня, вкупе с известиями о том, что на границе Ливонии собралось огромное московское войско (по словам Висковатого – ни много ни мало, а целых 200 тыс. [76] ), был более чем недвусмысленным намеком о тех печальных перспективах, которые ожидали в очень скором будущем скупых ливонцев, отказывавшихся платить по предъявленному счету. А платить по предъявленному счету ливонцы не собирались, мотивируя это тем, что они интерпретировали данные предыдущими послами обязательства как необходимость не заплатить требуемую сумму, а произвести розыск относительно этой дани и ее происхождения. Узнав о том, что «бездельные» ливонские послы денег так и не привезли, а собираются лишь торговаться о размерах выплат, Иван, по словам имперского дипломата И. Гофмана, «разгневался на них и в великой ярости стал рвать на себе одежду и сказал обоим посольствам (орденскому и дерптскому. – В. П.), не считают ли они его за дурака…» [77] .

76

Там же. С. 15.

77

Мадиссон Ю.К. Посольство И. Гофмана в Ливонию и Русское государство в 1559–1560 гг. // Исторический архив. № 6. 1957. С. 137.

Предугадать последующие шаги русского царя было нетрудно. Ливонские послы, пытаясь избежать срыва переговоров со всеми вытекающими отсюда последствиями, согласились, чтобы «купцы государя великого князя получали разрешение доставлять в Ливонию любые товары без исключения – воск, сало и т. д. – и покупать панцири, а также торговать с иноземцами по старине (то есть послы, пытаясь снять угрозу войны, пошли на то, чтобы согласиться с идеей свободной торговли оружием, чего прежде Иван от них, в общем, и не требовал. – В. П.)…» [78] . Но этой уступки было уже недостаточно. Адашев и Висковатый, снова, как и три года назад, представлявшие интересы русского царя, в категорической форме настаивали на выполнении условий соглашения 1554 г. И когда стало ясно, что ни «маистр», ни «бискупы», ни прочие «люди Ливонские земли» «исправляться» вовсе не собираются (и тут снова всплывает тема Позвольских соглашений! На наш взгляд, требование Ивана возместить ему финансовый ущерб, понесенный из-за необходимости снарядить рать против непонятливых «германов», косвенно свидетельствует в пользу того, что и о Позволе он слышал, и имел представление о деталях переговоров, которые там велись!), то в Москве решили показать, что царская угроза вовсе не была пустым звуком. Не хотят ливонцы платить по-хорошему, будут платить по-плохому. Предусмотрительно собранная поздней осенью 1557 г. на русско-ливонском рубеже русская рать очень скоро отправилась принуждать непонятливых немцев к миру.

78

Бессуднова М.Б. К предыстории Ливонской войны: продолжение дневника ливонского посольства 1557 г. в Москву в Шведском Государственном архиве // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. № 1 (11). 2012. С. 166.

Невыплата обещанной дани стала тем поводом, воспользовавшись которым Иван Грозный отдал в январе 1558 г. приказ своим ратям перейти русско-ливонскую границу. И тут уже не важно, какие цели преследовал царь, выдвигая такое требование и настаивая на его безусловном выполнении. Хотел ли он пополнить за счет ливонцев свою изрядно опустевшую в результате непрекращавшейся уже на протяжении более чем десяти лет «татарщины» казну и удоволить своих стратилатов, поиздержавшихся в ходе этой затянувшейся войны? Или же Иван вынашивал план включения Ливонии в сферу своего влияния с тем, чтобы затем эксплуатировать ее посредством выкачивания дани и использования ее торговой инфраструктуры? Увы, сохранившиеся материалы московского Посольского приказа не позволяют дать однозначный ответ на эти и другие вопросы о действительных целях Ивана Грозного в ливонском вопросе. Одно ясно точно – русский царь на первых порах (во всяком случае, до весны 1558 г. совершенно определенным образом) вовсе не собирался воевать с ливонцами всерьез и надолго и уж тем более прибирать к своим рукам немалый кусок ливонской земли – у него и без того хватало забот. Все это будет потом, а пока – пока Ливонская война началась.

Очерк I. Первые залпы войны. Кампания 1558 г.

1. Зимний поход 1558 г.

Сбор рати «на маистра Ливонского и на всю землю Ливонскую», как уже было отмечено выше, начался еще поздней осенью 1557 г., когда Иван Грозный отправил в Новгород воевод во главе с князем М.В. Глинским и Д.Р. Юрьевым, «людей с воеводами со всеми ноугороцкими и псковскими всеми и из московских городов выбором многих», а также бывшего казанского царя Шигалея и двух «царевичей» Кайбулу и Тохтамыша крымского с татарами, черемисой и даже «черкасских князей Ивана Маашика з братиею» – воистину нашествие «двунадесят язык»! [79] Надо полагать, отправляя все это разномастное воинство в набег, Иван намеревался, помимо всего прочего, продемонстрировать ливонцам (и не только им) еще и свою мощь и величие.

79

Никоновская летопись. С. 259.

Интересно сравнить то, как описывали эту рать сами ливонцы, с теми сведениями, что сохранились в русских документах. Сведения, которые содержатся в ливонских и иных хрониках (например, И. Реннер писал о почти 65 тыс. московитов, вторгшихся в Ливонию [80] ), брать в расчет не стоит, поскольку они носят явно пропагандистский характер, чего не скажешь о данных, фигурирующих в переписке орденских должностных лиц. Согласно донесениям с мест и показаниям пленных они оценивали численность царского войска примерно в 21 (или 33) тыс. людей, в том числе 1 тыс. schutzen (стрельцов), большей частью на конях. Тяжелой артиллерии у русских не было, лишь 3 дюжины «telhakenn» или «r"ore» (гаковниц, легких орудий, фальконетов?), вооружение конных воинов составляли копья, луки и сабли, а в качестве защиты многие имели кольчуги [81] .

80

Renner J. Livl"andische Historien. G"ottingen, 1876. S. 164.

81

Archiv fur die Geschichte Liv-, Est- und Curlands (далее Archiv). Neue Folge. Bd. II. Reval, 1862. S. 97, 98, 120; Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562 (Далее Briefe). Bd. II. Riga, 1867. S. 38.

Согласно же русским разрядам, войско, собравшееся в поход против ливонцев из Пскова, состояло из пяти полков (Большого, Передового, Правой и Левой рук и Сторожевого) под началом 10 воевод, под которыми «ходили» 38 сотенных голов (соответственно 13, 8, 7 и по 5), а также упоминавшихся выше татар, черемис и «пятигорских черкас». В войско были включены по меньшей мере два стрелецких прибора – Тимофея Тетерина и Григория Кафтырева [82] . Эти сведения, при сравнении их с данными Полоцкого разряда 1562/1563 гг., позволяют примерно представить, какой была численность царской рати. Так, в том же Полоцком походе участвовало почти 400 выборных дворян и около 3,3 тыс. новгородских и псковских детей боярских и «земцев» [83] , что практически один в один совпадает с числом «сотенных» голов в рати М.В. Глинского и Д.Р. Юрьева! И если считать, что каждый из них привел в среднем одного послужильца и одного кошевого, то только «русский» компонент конной рати составлял порядка 7–7,5 тыс. бойцов и до 3,5–4 тыс. обозников-кошевых. Кстати, выборные дети боярские могли выставить и больше – достаточно посмотреть результаты смотра 1556/1557 г., зафиксированные в так называемой «Боярской книге». К примеру, Русин Данилов сын Игнатьев был «в Неметцком походе 64 (т. е. в 1556 г. против шведов. – В. П.) сам в доспесе; людей его 4, в них в доспесе, в тегиляе», Степан Федоров сын Нагаев «в Неметцком походе людей его 4 (ч), в них 1 в доспесе, а 3 в тегиляех», Ждан Андреев сын Вешняков – «в Неметцком походе людей его 7, в них 5 в доспесех, 2 в тегиляех», Федор Левонтьев сын Соловцов – «в Неметцком походе людей его 4, в них 3 в доспесех, а (1) в тегиляе; да с Федором же 2 сына его – Иванко в доспесе да Данилко в тегиляе» [84] .

82

Псковская 3-я летопись // ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. М., 2000. С. 235; Лебедевская летопись // ПСРЛ. Т. XXIX. М., 2009. С. 259, 261; РК 1475–1598. С. 170–171; РК 1475–1605. Т. II. Ч. I. М., 1981. С. 17–22; РК 1550–1636. Т. I. М. 1975. С. 72–73.

83

Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/63 года // Русский дипломатарий. Вып. 10. М., 2004. С. 125–128. Кстати, имперский посланник И. Гофман, отчитываясь перед императором Фердинандом I о своей поездке в 1559–1560 гг. к Ивану Грозному, писал, что после провала переговоров в конце 1557 г. русский великий князь отправил на ливонцев некоего князя Яновича (можно только догадываться, кого имел в виду Гофман, уж не Глинского ли?) с 400 «боярами» (sic!) и «многими другими простыми воинами» (Мадиссон Ю.К. Посольство И. Гофмана в Ливонию и Русское государство в 1559–1560 гг. С. 137). И снова слишком уж точное совпадение числа «бояр» в январском 1558 г. походе в Ливонию и выборных дворян, что входили в состав государева полка в Полоцком походе!

84

Антонов А.В. «Боярская книга» 1556/57 года // Русский дипломатарий. Вып. 10. С. 83, 84, 87.

К московским, новгородским и псковским детям боярским и дворянам необходимо добавить 3 тыс. татар (под Полоцком около 4 тыс. чел.), и это число, названное русским пленным, отнюдь не представляется преувеличенным. Остались еще 1 тыс. стрельцов (2 названных выше прибора) и, возможно, некоторое количество казаков. В итоге мы выходим на примерную численность русской рати в 12–14 тыс. «сабель» и «пищалей» и еще около 4–5 тыс. в обозе – в сумме до 18 или около того тысяч людей во всем царском войске. Одним словом, если ливонцы и преувеличили численность московского войска, то ненамного [85] .

85

Поэтому мы не согласны с мнением А.И. Филюшкина, полагавшего, что в январе 1558 г. по Ливонии огнем и мечом прошелся 8-тыс. русский отряд (Филюшкин А.И. Андрей Курбский. С. 96).

Задача, которая была поставлена царем перед воеводами, посланными наказать ливонцев за их «неисправленье» (согласно показаниям пленных), была проста – «brennen, morden, rauben» (попросту говоря, жечь, убивать, грабить). Об этом же пишет, к примеру, и Б. Рюссов, автор «Ливонской хроники»: «Московит (т. е. Иван Грозный. – В. П.) начал эту войну не с намерением покорить города, крепости или земли ливонцев; он хотел только доказать им, что он не шутит, и хотел заставить их сдержать обещание, и запретил также своему военному начальнику осаждать какую-либо крепость». Да и князь А.М. Курбский также прямо указывал на то, что он и его воины получили приказ «не градов и мест добывати, но землю их (ливонцев. – В. П.) воевати» [86] . И если к этому добавить сведения о составе и структуре московской рати, то на фоне всего этого несколько странно звучит мнение, высказанное А.И. Хорошкевич, которая писала, что, «задуманный с огромным размахом, поход разбился о подводные камни внутриполитических разногласий, которые сопровождали Ливонскую войну на протяжении почти всего ее хода» [87] . Нет, речь шла именно о «продолжении политики иными средствами», о, говоря словами Б.Н. Флори, «военной демонстрации», «которая должна была принудить Орден отказаться от своей политики саботажа» [88] .

86

Курбский А.М. История о великом князе Московском. СПб., 1913. Стб. 67; Рюссов Б. Ливонская хроника // Сборник материалов по истории Прибалтийского края. Т. II. Рига, 1879. С. 360.

87

Хорошкевич А.И. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2004. С. 210.

88

Флоря Б.Н. Проект антитурецкой коалиции середины XVI в. // Россия, Польша и Причерноморье в XV–XVIII вв. М., 1979. С. 77. См. также: Виноградов А.В. Внешняя политика Ивана Грозного // История внешней политики России. Конец XV–XVII век (От свержения ордынского ига до Северной войны). М., 1999. С. 161, 163.

Отпуская свою рать «в зажитье» в богатые ливонские земли, царь рассчитывал одним выстрелом убить двух зайцев – дать своим небогатым и свирепым детям боярским, и тем более новым подданным, татарам, прекрасную возможность разжиться «животами» и пленниками, а непонятливым ливонцам наглядно продемонстрировать, что худой мир лучше доброй ссоры и что лучше заплатить требуемую с них сумму, чем терпеть разорение и опустошение. А в том, что царские ратники отнюдь не намерены церемониться с государевыми ворогами, могли убедиться псковичи еще в конце 1557 г., когда поход еще только-только начинался. Как писал псковский летописец, «князь Михайло (Глинский. – В. П.) людьми своими, едоучи дорогою, сильно грабил своих, и на рубежи люди его деревни Псковъские земли грабили и животы секли, да и дворы жгли христианьския» [89] . И если уж на своей земле царские «воинники» вели себя как во вражеской, то как бы они действовали «за рубежом», когда их никто и ничто не сдерживало? Справедливости ради отметим, что поведение немецких ландскнехтов в той же Ливонии было примерно таким же, как детей боярских и уж тем более татар на Псковщине [90] .

89

Псковская 3-я летопись. С. 235. В описи царского архива значится дело о «сыске князя Михаила Глинского про грабеж, как шел в ливонскую землю» (Описи царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 года. М., 1960. С. 38).

90

Рюссов Б. Ливонская хроника. С. 349.

Но вернемся же обратно к описанию зимнего 1558 г. похода русских войск в Ливонию. Русско-татарский огненный смерч пронесся преимущественно по землям Дерптского епископства, краем задев владения собственно ордена и рижского архиепископа, и носил, по словам И.А. Филюшкина, «специфический характер», поскольку воины Ивана Грозного «не брали городов и замков (да и сложно было это сделать, не имея «grosen geschutze», тяжелой артиллерии. – В. П.), но картинно осаждали их, жгли и грабили посады, разоряя округу». За время 2-недельного рейда, по словам историка, было сожжено и разграблено около 4 тыс. дворов, сел и мыз [91] . Ливонские власти не смогли противопоставить русским ничего равнозначного – конфедерация, несмотря на очевидную угрозу войны, не сумела быстро отмобилизовать более или менее равнозначные русским силы. Согласно тому же Реннеру, счет пеших и конных воинов в гарнизонах ливонских городов и замков шел на десятки, в лучшем случае (как в Дерпте) на сотни бойцов [92] . Естественно, что при таком соотношении сил вступать в «прямое дело» с бесчинствующим московитами было бессмысленно, и не случайно тот же Курбский писал (а в походе он был первым воеводой Сторожевого полка), что за все время, пока они «воевали» «землю Ифлянскую», неприятель «нигде-же опрошася нам битвою» [93] . В лучшем случае небольшие ливонские отряды, осмеливавшиеся покинуть свои замки и города, побивали отдельные мелкие русские и татарские «загоны», брали немногих пленных и поспешно укрывались обратно за стенами и башнями, не решаясь вступать в бой с главными силами московской рати. Там же, где они пытались сделать это, их ожидал сокрушительный разгром, как это было под Дерптом или 4 февраля под городком Фалькенау (русские называли его Муков) [94] .

91

Филюшкин А.И. Андрей Курбский. С. 96; Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). Т. I. Борьба из-за Ливонии. С. 88. Псковская летопись сообщает о 3,5-недельном рейде, Курбский – о месяце (Курбский А.М. История о великом князе Московском. Стб. 67; Псковская 3-я летопись. С. 235).

92

Renner J. Op. cit. S. 164, 165, 166, 170, 171. Ср., например: Riga’s "altere Geschichte in Uebersicht, Urkunden und alten Aufzeichnungen // Monumenta Livoniae Antiquae. Bd. IV. Riga, Dorpat und Leipzig, 1844. S. 167.

93

Курбский А.М. История о великом князе Московском. Стб. 67.

94

Лебедевская летопись. С. 261; Renner J. Op. cit. S. 167.

Но это все было потом, а пока, перейдя в четырех местах русско-ливонскую границу под Псковом 22 января 1558 г. [95] , царское воинство разделилось. Главные силы во главе с князем Глинским и «царем» Шах-Али двинулись на Дерпт-Юрьев на северо-запад, обходя Чудское озеро, а часть сил была отряжена на запад и юго-запад. Этой «лехкой» ратью командовали князья В.И. Барбашин и Ю.П. Репнин, а также Д.Ф. Адашев. Помимо татар, «черкас пятигорских» и некоторого числа русских детей боярских, в нее вошли также стрельцы стрелецкого головы Т. Тетерина и казаки, которые, надо полагать, должны были поддерживать огнем действия легкой иррегулярной конницы на тот случай, если неприятель попытается контратаковать.

95

Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648). Т. I. Борьба из-за Ливонии. С. 87. Первые известия от беглецов с границы орденские власти получили утром следующего дня, 23 января (Archiv. Bd. II. S. 87).