Очевидная ложь

– Адриан, – рявкнул я.

Его тяжелые шаги эхом отдались в коридоре.

– Сэр?

– Отвези Лиссу домой. Длинной дорогой.

Он не стал спорить с моими приказами. Адриан был хорошим работником. Без промедления сделал бы все необходимое. И сегодня же он устранит этот грязный маленький секрет.

Я отпустил ее, и Лиссу тут же схватил Адриан. Как только они ушли, мой взгляд упал на пачку банкнот на комоде – деньги, к которым она больше не прикоснется.

– Ты лгал мне, – бросил я ему с горечью. – Всю свою жизнь я думал, что ты предан моей матери.

– Не будь дебилом, – рявкнул он. – Ты знаешь, что твоя мать спала с Найлзом, мать его, Николаидесом.

Раньше я не понимал. Как мама вообще могла изменить отцу. Но теперь засомневался в своих мыслях. Могла ли она знать о шлюхах отца? Хотела ли причинить Эцио боль, какую он доставлял ей?

– Через сколько после свадьбы ты переспал с кем-то еще, кроме матери? – спросил я, мой тон был смертельно ледяным.

Отец сердито глянул на меня, а на его скулах заходили желваки. Я посмотрел на подушку рядом с ним. Мамину подушку. Чья наволочка была испачкана помадой Лиссы. Фотография мамы стояла на ночном столике, повернутая к кровати, будто даже после смерти она была наказана лицезреть измены отца.

– Не твое дело, – ответил Эцио, прерывая мои мысли.

Переведя взгляд на отца, я размял шею.

– Теперь мое.

Его ноздри раздулись от моих слов. Отец тоже уловил двойной смысл.

– Я все еще главный, – вскипел он. – Ты мой сын, но не должен забывать, кто построил эту империю с нуля.

Отец буквально посерел, мышечный тонус был уже не тем. Эцио превратился в разлагающийся мешок с костями. Удивительно, что его член все еще работал, учитывая, как давно он парализован. Отец стал жалким подобием человека, лежа в постели и будучи не в силах сделать ни черта, кроме как выслушивать, что я ему говорил.

– Ты уже не главный, – холодно ответил я. – Я теперь разгребаю твое дерьмо с тех пор, как в прошлом году произошел тот несчастный случай.

– Несчастный случай? Твоя мать пыталась убить меня, а ты называешь это несчастным случаем?

– Ты ее спровоцировал, – рявкнул я.

– Ты сошел с ума, мальчик.

Я снова размял шею, а потом снял пиджак и повесил на спинку инвалидного кресла. Эцио следил за моими движениями. Когда я расстегнул манжеты на рубашке, он прищурился.

– Собираешься избить старика? Да что ты за сын такой? – несмотря на ярость, сквозившую в словах, в его глазах мелькнул страх.

Я медленно закатал рукав до локтя. Мышцы на предплечьях напряглись, а вены буквально пульсировали от желания причинить боль.

– Ты же мой отец, – прошипел я. – Я никогда тебя не ударю.

Он немного расслабился, но продолжил наблюдать за моими действиями. Я тем временем не спеша закатал и второй рукав.

– Это моя империя, Костас. Я сделал имя семье Димитриу. Ты не можешь забыть об этом, – произнес он с фальшивой бравадой.

– А что случится после твоей смерти? – спросил я, уже зная ответ. – Правильно, все перейдет ко мне.

– К обоим моим сыновьям, – солгал он.

Теперь, когда алкоголь уже не играл в крови, я нашел утром время, чтобы проанализировать каждую грань своей жизни. По словам нашего семейного адвоката, я все еще числился единственным наследником всех отелей, состояния Димитриу... всего на свете.

– Раньше я считал, что в основе нашей семьи лежит верность, – я неодобрительно цокнул. – Но я ошибался. Это ложь. Ложь вплетена в каждый аспект нашей жизни, как чертовы змеи в саду, – я улыбнулся. – Пришло время отрезать голову самой большой гадюке в гнезде.

– Ты не посмеешь подойти ко мне с ножом, словно я одна из твоих жертв в подвале, – прорычал он. – Я хорошо тебя знаю, Костас. Если ты забыл, я твой отец. Мы совершенно одинаковые.

– Ты прав, – признал я. – Я не стану пускать тебе кровь, – я посмотрел на фотографию матери. – Но в одном ты ошибаешься. Я не похож на тебя. Может, ты и погубил маму, но над собой я насмехаться не дам, – я указал отцу на фото и зловеще улыбнулся. – Ты не смогла кое-что закончить, mam'a. Я слышал твои предсмертные желания четко и ясно. И я не подведу тебя.

– Что за...

Отец замолк, когда я перегнулся через него и схватил мамину подушку, испачканную губной помадой другой женщины, а потом опустил ему на лицо. Все его попытки оттащить подушку, а потом и добраться до меня оказались тщетны. Я был чудовищем. Адский огнедышащий зверь. А он – лишь жалкая змея в траве, ожидавшая, когда ее растопчут. Я так и не отвел взгляда от фотографии матери, пока душил отца ее подушкой. Он должен был умереть еще тогда, когда она в него выстрелила. И мой долг – положить конец существованию этого вероломного ублюдка. Отец боролся дольше, чем я ожидал, учитывая его ослабленное состояние. Я мысленно отдал ему должное. Одно время я считал его самым могущественным человеком в мире. Я смотрел на него снизу-вверх, черт побери. И восхищался тем, как он ухаживал за мамой и любил ее.

Ложь.

Все было ложью.

Может, мое сердце и оказалось разбито, когда mam'a покончила с собой, но она раскрыла мне глаза. Потянула на себя завесу обмана, накинутую на голову отцом. Заставила понять, что в жизни есть нечто большее, чем деньги и хаос.

Любовь.

Она хотела, чтобы я понял: любовь важнее так называемой верности.

В это было трудно поверить, учитывая, что mam'a обманула моего отца, но теперь, узнав, что он был корнем всех бед, я, наконец, понял ее послание.

Любовь важнее всего.

В любви рождается верность, прощение и надежда.

Все остальное – чушь собачья.

Я не знал, как долго прижимал подушку к лицу отца, но когда он некоторое время не подавал признаков жизни, то поднял ее и аккуратно положил на место. Его глаза остекленели, но были по-прежнему открыты. Я провел пальцами по векам отца, чтобы закрыть их. Проверив его пульс, я удостоверился, что Эцио действительно мертв.

Я даже ничего не почувствовал.

Никакого триумфа или сожаления.

Ничего, черт возьми.

Опустив рукава, я снова надел пиджак, после чего забрал фотографию матери и спустился вниз. Пока ждал возвращения Адриана, который должен был меня забрать, я заварил себе кофе и сел на барный стул в кухне. Я вспомнил те времена, когда мама, несмотря на то, что у нас работала кухарка, крутилась здесь, стараясь дать нам хоть какое-то подобие нормальной жизни. Она напевала и пачкала мой нос в муке, когда мы вместе с ней пекли что-то, пока отец уезжал по делам. Я любил такие простые моменты. Когда забывал, что мне суждено стать боссом мафии, и становился обычным маленьким мальчиком. Вспомнил, как мечтал о гонках по Монте-Карло и серфинге с акулами. Я был невинным ребенком, а отец растоптал эту чистоту, как бы мама не старалась прижимать меня к своей груди и сохранить ее.