Очищение

— Послушай, а я просто летеха-морпех, который… — Романов ожесточенно плюнул в урну для бумаг. Жарко кивнул:

— Понял.

И, прежде чем выйти, коротко отсалютовал.

* * *

Женька появился в Думе в неурочный час. Если честно, Романов часто забывал про своего «спасеныша». Просто не хватало времени думать о нем. В конце концов, Белосельский был в безопасности, он был сыт, одет, обут, жил в тепле — чего нельзя было сказать о множестве других детей.

Женька, похоже, все понимал и не обижался. Он просто появлялся в штабе в обед и приносил Романову поесть. Готовить Женька не умел, но, похоже, старательно учился — у него получалось с каждым разом все лучше. Чем он занимается в остальное время, Романов, к собственному стыду, не знал вообще.

Однако на этот раз Женька пришел почти с утра. Пропихнулся вне очереди в кабинет, мычаще огрызнулся в коридор на кого-то и в ответ на вопросительный и недовольный взгляд Романова достал свой верный блокнот. Присел к столу, начал писать. Романов с интересом рассматривал его — коротко стриженного, в плотной кожаной куртке, армейских штанах-«песчанке» с большими карманами и прочных, неказистых рабочих ботинках. «ТТ» у мальчишки, видимо, был под курткой, но из-под ее короткой полы виднелся нижний край чехла для висящего на поясе рабочего инструмента — дорогой надежной «лазерманы», которую мальчишка, судя по всему, сам где-то… нашел. Неожиданно подумалось, что в магазинах до сих пор лежат кучи модного барахла — и на взрослого, и на подростка, и детского. И его никто не берет, только потихоньку команды вывозят «на ткань». Эта одежда, как и мода, которой еще недавно, например, придерживались ровесники Женьки (никто из них не обул бы таких ботинок еще в прошлом году, даже глядеть не стал бы), — она была искусственной. Нелепой. Не выдерживающей столкновения с малейшими трудностями жизни. Таким же был и мир, в котором их создавали и активно навязывали. Он тоже не выдержал.

И теперь за это платили люди. Романов вдруг задумался: интересно, сколько подростков, не успевших сориентироваться в изменениях мира, погибли из-за… штанов? Да-да, тех самых идиотских мешков, телепающихся по земле, поверх которых было «круто» показывать резинку трусов. И которые помешали их носителям быстро бежать, когда это было жизненно важно?

Мысль была страшной, если честно.

Женька между тем поставил точку, победно шмыгнул носом и решительно подвинул блокнот взрослому:

«Есть ребята. В городе на акраинах и близко в при городах. И в деревнях близко еще. Семь разных мест. Знают много всякое про банды которые там и про другое разное важное. Хотят помоч».

Романов поднял глаза, постучал по блокноту пальцем:

— Ты им веришь?

Кивок. Решительный — видно было, что Женька много думал об этом.

— Ты их знаешь? Раньше знал?

Женька придвинул блокнот, написал:

«Нивсех. Мало кого. Восновном простые пацаны, я с такими нидружил. Вобще ранше фигня. Ранше все были другие. Им плохо. Или прячуца или как могут защищаюца. Они помогут а мы их защитим. Я им верю. Клянус».

— Почему они просто не придут сюда? — допытывался Романов.

Женька вздохнул, досадливо поморщился, что-то мукнул недовольно, губами изобразил явно нечто матерное, досадуя на свою немоту. Опять застрочил:

«Поразному. Кто уходить с дома не хочет из села, там еда есть а тут кто знает. Кто и нас боица и думает что если не просто так прити а за помощ то лучше. Я уже много раз с ними говорил. Они прападут а так и им и нам харашо. Я могу сразу завтра встречу сделать. Ждут они».

— Хорошо, — кивнул Романов. И только теперь спохватился: — Погоди! А ты что, в город ходишь?!

Женька ответил удивленным взглядом. Кивнул. Мелькнул карандашом:

«Кждый день. И в город и дальше. Я велик подобрал во дворе. Ты нидумай он ничей. Я искал чей. Ничей. Я хорошо ежу. И стрелять тренируюс каждый день. Меня лейтенант Белюков учит».

«Ну и что я ему возражу? — подумал Романов. — Ну ездит. Не будет же он всю жизнь, которая вряд ли скоро станет лучше, сидеть в коробке с ватой? И остальные…»

— Вечером, в семь, зайдешь и доложишь, где и когда точно будет встреча, — сказал Романов уже по-деловому. — Свободен.

Женька вскочил, вытянулся. Потом отдал салют и поспешил к двери…

Да, то, что творилось за пределами пригородов Владивостока, было проблемой, и сейчас, глядя вслед мальчишке, Романов это осознавал как нельзя лучше. Даже не проблемой, а загадкой. Мощный радиоузел удалось ввести в действие, выяснилось, что радиосвязь никуда не делась, но нашарить хоть кого-нибудь пока не удавалось, эфир был плотно забит дикими помехами. По БАМу и дальше доходили смутные слухи о полнейшем беспределе, хаосе, резне… Хабаровск и Комсомольск-на-Амуре были, судя по всему, разрушены; что в Центральной России — вообще не было известно, и Романов все чаще задумывался о прогнозах Лютового. Но в то же время думалось и другое: не может быть, чтобы не было нормальных анклавов. Будем собирать всех в кучу, чего теперь ждать…

Но, чтобы «собирать в кучу» хотя бы окрестности, надо было что-то о них знать. А с этим ощущался чудовищный напряг. Поисковые группы не забирались дальше десяти, ну, пятнадцати километров от окраин Владика.

Работа поисковых групп была опасной, поэтому кроме транспорта (как правило — грузовика) и полудюжины «носильщиков» с врачом в каждую входило четверо бойцов, обычно — ополченцев, хорошо знавших район, где предстояло работать. С начала деятельности было собрано по квартирам и «просто так» больше ста тысяч трупов, из которых часть — фрагментарно или в неопознаваемом состоянии. Треть принадлежала детям, остальные, как правило, старикам и женщинам. Очень многие, видимо, умерли от каких-то врожденных или старческих болезней, от несчастных случаев, некоторые — от голода, немало было убитых и брошенных прямо в ограбленных квартирах или домах либо во дворах. Трупы сжигали в угольных печах бывшего судоремонтного завода. Не безвестно — все данные, которые удавалось найти, заносились в особые книги; если данных не было совсем — заносились приметы, хотя бы место обнаружения… Списки эти дублировались авиационной краской прямо на одной из внутризаводских стен. И около этой стены постоянно были люди. Постоянно…

Но много людей — в основном детей — удалось спасти. Ужасало то, что зачастую эти дети были брошены взрослыми. Родными матерями и отцами. Узнавая об этом, Романов всерьез задумывался, надо ли спасать человечество.

Это ощущение усиливалось, потому что в квартирах находились и другие вещи, из которых бандитские склады награбленного были как бы не самым безобидным. Часто — почти каждый день! — находились притоны с женщинами и детьми, превращенными в секс-рабов, либо (на окраинах чаще всего) какие-нибудь хозяйства, где за похлебку те же женщины и дети работали уже «просто» как «обычные» рабы. И в трех местах нашли другое. Окончательно страшное. Жилища людоедов. Причем это были вовсе не опустившиеся или сошедшие с ума несчастные существа, как в книжках про блокаду Ленинграда, которые когда-то читал Романов. Нет. Напротив. Очень расчетливые, зажиточные, «успешные» лю… нелюди, которые вовсе не испытывали голода. Они просто сметливо делали запасы на просчитанное будущее из «самого доступного материала». Даже у самого безжалостного бандита, у самого гнусного насильника, у самого жадного грабителя мысль об этом вызвала бы отторжение.

Да. Задумывался поневоле… Еще в начале деятельности на своем посту Романов побывал сам в «коттеджном поселке» недалеко от окраины, элитном населенном пункте, где жили «средние сливки высшего общества». Побывал просто потому, что один из молодых ученых, которых Романов — в неясном, но упорном, детском каком-то, желании подразнить Лютового — продолжал называть «протеже», попросил вывезти оттуда «всех, кого сможете». Большего он не объяснил, только махнул рукой. Ну и Романов послал туда Жарко с двумя десятками его мотоциклистов, а сам присоединился в последний момент. Из внезапно вспыхнувшего острого интереса.

Вообще он отлично знал об этом поселке. Но был почему-то (видимо, подсознательно) уверен, что там в любом случае все в порядке и позже, когда наладится дело во Владике, с живущими там людьми можно будет просто договориться. У них наверняка запасы продуктов, в каждом доме — оружие, транспорт, у многих — автономные генераторы… Сидят они себе там и сидят. Наверное, очень неплохо устроились. Недаром даже банды к ним не сунулись. «Что там может быть страшного-то?» — думал Романов, покачиваясь на переднем сиденье своего «гусара» и придерживая правой рукой установленный для стрельбы вперед «ПКМ»…