Одержимый сводный брат

«Слишком просто», — пытается навязать мне внутренний голос, но я не собираюсь обращать на него внимания.

Зачем ждать подвоха, который очень легко к себе притянуть?

Разве что…

Я почти уже дохожу до своей комнаты, когда взгляд цепляется за приоткрытую дверь в мамину спальню. Тут же выспыхивает маленькое раздражение, так как кроме меня и сиделки к ней никто не заходит, а значит это она не позаботилась, чтобы матери ничего не мешало. Поворачиваю к двери и, даже не заглянув, собираюсь закрыть, как тут краем глаза вижу его.

У меня аж руки резко холодеют, а всё тело наливается леденящим свинцом. На пару секунд я столбенею, воздух едва пробивается в лёгкие, а потом меня также резко бросает в немыслимый жар. Трясущимися пальцами берусь за ручку и медленно медленно открываю дверь. Сердце бьётся уже в горле, виски пульсируют от напряжения, а когда открываю дверь полностью, мне и вовсе становится плохо.

Матери нет.

Совсем нет.

Кровать аккуратно заправлена, на тумбочках ни одной банки лекарств, на кресле нет её халата.

Вместо него, в нём сидит Егор. В блёклом свете прикроватного бра, спиной к зашторенному только тюлью окну, за которым синеющая ночь. Мне не видно его лица, но я чувствую его взгляд — такой тёмный, что мне внутри меня срабатывает какой-то защитный инстинкт, приказывающий бежать. Но я не могу. Ничего не могу, кроме как переводить взгляд с Егора на пустую постель и пытаться осознать, что происходит, когда вдруг он подаёт голос.

Слишком спокойный и обыденный, чтобы не понимать, что сейчас произойдёт что-то по-настоящему жуткое.

— Поговорим?

Глава 18. Лина

Поговорим?

У меня будто что-то в голове щёлкает от этого слова. От его чересчур гладкого и спокойного голоса. Он мне не нравится. Не нравится, черт бы его побрал, потому ничего хорошего не предвещает.

— Где моя мама, Егор? — требую, вместо ответа, даже не думая идти хоть на какой-либо диалог, не касающийся главного.

Я не буду играть в его чёртовы игры. Хватит, он переходит границы.

Именно сейчас. Просто оказавшись в этой комнате, он уничтожил все рамки. Наши отношения — только наши отношения, и никоим образом они не должны задевать посторонних. Тем более, самое важное.

Но Егор кажется так не считает.

— Там, где ей и место, Лина, — отвечает он.

И вновь тем же совершенно бесцветным тоном голоса. Я бы даже сказала, уставшим, словно у него совсем не осталось сил.

И тут я понимаю, Егор больше не ведёт никаких игр. Егор — это просто Егор, а не тот одержимый придурок, который задался единственной целью меня уничтожить.

А почему?

Потому что он наконец это сделал.

Вот, что осознаю я. Оно как падение. С огромнейшей высоты. Вокруг будто взрывается мир. Рушатся небеса. А я даже сдвинуться не могу, чтобы сбежать от этого краха и хаоса. Лишь глупо качаю головой, словно это как-то поможет.

— Ты не мог, — тихо шепчу я.

Егор на секунду отводит глаза, смотрит куда-то в сторону, будто собирается с мыслями. Я даже могу услышать, как он тяжело сглатывает, словно мы в полнейшей тишине, где не скрыть ни единого шороха.

— Мог, Лина, и сделал.

Нет. Трясу головой интенсивней. Я не собираюсь принимать его слова. Возможно я слишком рано списала его со счетов, и он по-прежнему надо мной просто издевается.

Я тут же направляюсь к ванной комнате. Мозг понимает, что это было бы совсем странно, если бы Егор находился здесь, когда маму мыла сделка. Но что может мозг против чувств и эмоций? Влетаю в дверь, даже не думая придерживаться каких-то рамок приличия, но в ванной ожидает полнейшая тьма. Ни баночек с мыльными принадлежностями, ни каких-либо других маминых вещей не нахожу, когда включаю свет. Полки абсолютно пустые.

Не мешкая, бегу к шкафу, распахивая все ящики, что попадаются на глаза, но в каждом из них ситуация повторяется.

Я тупо смотрю на пустые полки.

— Это бесполезно, Лина, — вновь за спиной звучит холодный безучастный голос Кайманова, — могу облегчить задачу и сразу сказать — тумбочки тоже пусты. Может не будем попусту тратить время?

Попусту?

Я резко оборачиваюсь на него.

Что он несёт? Какое, к черту, время?

— Где она, Егор! — повторяю, почти срываясь на крик.

Мой разум застилает невиданная ярость. Не контролирую ни голос, ни свои действия. Просто хочу получить одно — ответ, и мне без разницы, что для этого нужно сделать.

Правда, если бы знала, какой… Возможно была бы лучше к нему готова.

— Ну точно не в могиле, если ты…

— Сволочь! — кричу, сама не понимая, когда оказываюсь возле него.

Одна красная пелена перед глазами. И неожиданно в руках оказывается что-то тяжёлое.

— Какой же ты конченный гад, Кайманов!

Я замахиваюсь, сама не зная, чем, лишь вижу ободок тяжёлой, деревянной рамки уже тогда, когда она оказывается в воздухе.

Между нами. А передо мной он — мой самый жуткий кошмар — во весь рост, с глазами дикими и зверскими. Одной рукой сжимает в тиски моё запястье с орудием, которым, вероятнее всего, собиралась разбить ему голову, пальцами второй сжимая моё лицо и заставляя смотреть на него снизу вверх. Приближается ко мне почти вплотную, чтобы мои глаза видели только его.

— Ну уж точно лучше тебя, не так ли, птичка? — цедит слова сквозь сжатые зубы.

Невероятно зло и грубо, что на мгновение поражает меня. Даже пугает, потому что, каким бы ко мне ни был Егор, но точно не агрессивным.

Сейчас же… он хочет раздавить меня. Не только взглядом или словами. Такое ощущение, что он может похоронить меня прямо здесь. Но я держусь, хотя надо бы прямо сейчас пытаться выбраться из его мёртвой хватки и бежать со всех ног.

Вот только бежать больше некуда. Кайманов лишил меня всего. И последнее не даёт сломаться, питая силами, чтобы смотреть без страха в эти пугающие, как смертный приговор, глаза, пытаясь попутно выбраться из его хватки, пока он продолжает цедить слова, будто вбивая каждым в мои конечности гвоздь.