Одиссея Георгия Лукина

– Я – вам? – донельзя удивился Роман.

– Ага. Очень ты грамотный. Прям аж сил нет, такой грамотный.

Роман посмотрел на Михая, уж не насмехается ли он, но лицо дядьки было серьезно, даже угрюмо.

– Ну что вы… – сказал Роман скромно.

– Такой грамотный, что я тебя б аж в самый аниверситет поместил.

– Я учусь в институте, а это почти одно и то же, – не без гордости сообщил Роман.

– Не одно и то же, – не сдавался Михай. – Аниверситет лучше.

– Да нет же! – заспорил Роман.

– В аниверситете сразу человеком станешь. За день поймешь, что к чему. Я тебя определю. Так сказать, «мои аниверситеты».

Дядька произнес это угрюмым тоном. Роману разговор не понравился, он хотел оборвать Михая, но тот подошел к краю берега и, как щука, кинулся в воду. Отсутствие ноги, видно, ничуть не мешало дядьке. Его круглая голова с прилипшими волосами, охватывавшими его лицо скобочкой, как у пятиклассника, а сейчас в реке делавшими его очень похожим на моржа, появилась на поверхности, отфыркнулась и опять исчезла в воде. Через пять минут она уже плыла далеко по течению.

Роман попробовал ногой воду. Несмотря на жару, она была холодной. Подумал, купаться или нет, может, просто окунуться и полежать на горячем песке, но потом все же вошел по пояс в воду и поплыл. Вода оказалась не такой уж холодной. Сундуков плыл, наслаждаясь прохладой и легкими движениями своего тела в воде. Когда он поравнялся с катером, его окликнули:

– Эй, парень! Подай папиросы, а то неохота лезть!

Роман оглянулся и увидел плывущую недалеко от себя пачку папирос…

* * *

Кончив рассказывать, Сундуков замолчал и молчал минут десять. Тем временем катер шел полным ходом, стенки его дрожали от вибрации двигателя, за бортом хлюпала и журчала вода. Все было, как в приключенческих романах и даже хуже.

– Но какой смысл? – вдруг закричал Сундуков плачущим голосом. – Какой смысл хватать незнакомого человека, бить, обливать водой и тащить неизвестно куда?!

– Двух человек, – напомнил я.

– Да… Двух… Тем более странно… Если бы я кого убил… или еще что… Так сказать, кровная месть… Но у меня абсолютно нет врагов.

– У меня тоже.

– Тем более… я ничего не придумаю…

– Ложитесь, вы переволновались… Скатиться два раза по этой идиотской лестнице… Я один раз – и то все тело до сих пор ломит.

Я отодвинулся к стене, освобождая своему товарищу по несчастью половину кровати. Сочувствие, наверно, тронуло его. Прошептав «спасибо», Роман покорно лег рядом и затих. От его невысохшего тела пахло речкой и рыбой (очевидно, в ведре, из которого его окатили, перед этим чистили рыбу).

– Боже мой, тетка теперь с ума сойдет… Теперь вся деревня мое тело ищет… Одежда ведь осталась, а Михай ничего не видел, он уже за поворотом скрылся… Подтвердит, что полез в реку… Как вы считаете, через сколько времени они нас выпустят?

– Мне кажется, они не для того нас ловили, чтобы выпускать.

– А для чего они нас ловили?

Я приподнялся на локте.

– Не приходила вам мысль, что нас везут на колбасный завод?

– На колбасный завод? – удивился Роман. – Зачем?

– А на колбасу.

– На колбасу?

– Да.

– На какую?

– Это уж на какую они захотят. Может, на «Любительскую», а может, на «Свиную домашнюю».

Сундуков вскочил и вытаращил на меня глаза.

– Надеюсь, вы шутите?

– Какие могут быть шутки в нашем положении? Это одна из наиболее вероятных версий. Иначе бы для чего им похищать людей? А что, очень выгодно. Свинью год откармливать надо, корма заготавливать, возиться с ней, то, се… А тут дармовое мясо. Чесночку, лучку добавил, лаврового листика, и колбаска готова. Свиная, так сказать, домашняя… По два девяносто. А покоптить чуть – и на все пять сорок потянет.

Сундуков откинулся на подушку.

– Чепуха… А впрочем… Боже мой… неужели вы правы? Какой ужас… Стать колбасой… Двенадцать лет учился… увлекался Платоном…

– Не говорите пока о себе в прошедшем времени. У нас еще в запасе полдня. Думаю, что раньше ночи выгружать нас не будут.

– А если они сначала… а уже потом…

– Не исключена возможность. Мы не знаем их технологии.

– Боже мой! – Роман вскочил с кровати и заметался по каморке. – Что за дикая нелепость! Еще час назад купался…

– Не расстраивайтесь раньше времени. Ведь это только предположение.

– Точно? Точно! Вы правы! Я чувствую.

Роман упал на кровать и застыл. Сколько я ни теребил его и ни уговаривал преждевременно не превращать себя в колбасу – все было бесполезно. «Боже мой… Боже мой», – шептал он в подушку.

Я уже жалел, что рассказал ему о своем предположении. Не думал, что он окажется таким нюней – все-таки студент, изучал Платона…

А катер все шел и шел безо всяких происшествий. Иногда раздавался его гудок, которым он, очевидно, приветствовал встречные суда, да над головой по палубе шлепали босые ноги – вот и все звуки, доносившиеся снаружи. Я решил сесть на самую верхнюю ступеньку лестницы, кровать все равно была занята, может быть, мне удастся подслушать какой-нибудь разговор, из которого станет ясна наша судьба. Я ругал себя за то, что не догадался сделать это раньше. Наверняка что-нибудь услышал бы.

Но проходила минута за минутой, а наверху было тихо. Лишь когда, по моим предположениям, солнце стало клониться к вечеру, на палубе началась возня: гремело ведро, плескалась вода, позвякивали ложки, наверное, Николай начал приготовления к варке ужина. При мысли об ужине я проглотил слюну. Уха, хлеб и луковица были давным-давно съедены.

Раз они решили готовить ужин, то вряд ли мы приедем на место даже этой ночью, иначе они ужинали бы дома. С женами, попивая самогон… А если так… У меня даже замерло сердце от мысли, которая пришла… Я уселся поудобней и принялся обдумывать план во всех деталях.

Вскоре Николаю Чернобородый принес рыбу. Я слышал, как они разбирали улов.

– Ершей тоже клади, – настаивал Чернобородый.

– На фига они нужны? Буду я о них руки колоть.

– От ершей самый навар. Я один раз из одних ершей уху жрал. Во – сила!

– Ну и чисть их сам.

Они немного поспорили, поругались, потом Николай сдался. Чертыхаясь, он принялся потрошить ершей. Один раз он наколол себе палец и со страшными проклятьями запустил провинившегося ерша за борт. Мне было слышно, как бедняга заскакал по палубе и плюхнулся в воду.

Наконец рыба была начищена, и наши тюремщики закурили. Через щели в люке до меня донесся запах табачного дыма. Минут пять прошло в молчании.

– Что-то у нас нынче медленно дело идет, – послышался наконец голос Николая. – Третьи сутки болтаемся, а только двоих взяли.

– Да и то каких-то дохлых.

– Сойдут. Не солить же их. Ха-ха-ха!

При этих словах, как говорилось в старых романах, кровь застыла у меня в жилах. Я вцепился в ручку люка, чтобы не свалиться с лестницы.

– Места безлюдные, – сказал Чернобородый. – В следующий раз надо идти за Щучье. Там дом отдыха. В любое время навалом. Да морды все кирпича просят. Мы с Самим туда за водкой плавали – нагляделись. Один там был – пудов на десять – все психовал, что к пляжу пристали – мол, песок попортили бензином. Так хотелось загарпунить, да Сам не разрешил – не любит оставлять следов. Уж он бы у меня попрыгал. Специально бы его на Жабий пляж посадил. Пусть с ними бы покупался. Ха-ха-ха!