Однажды на реалити-шоу

Я не привыкла ни с кем не обсуждать свою почившую спортивную карьеру, и соответственно ни один человек в моем окружении не обвинял меня к воинственности к этому миру по причине ее утраты. Потому что никакой воинственности во мне нет. И если бы не дурацкий купон, я бы с удовольствием отпинала Артема по больной ноге за идиотские домыслы.

– - По исполнению восемнадцати я должна была ехать на олимпиаду в составе сборной. – Я проталкиваю в горло глоток вина, не ощущая его вкуса. – А за полтора года до этого знаменательного события на зимних сборах перекувыркнулась через голову на трамплине К-120. И позвоночник - хрясь! Сломался в двух местах. Выдающиеся способности, от которых все твердили, проявили себя и здесь. У меня даже перелом был такой, что врачи еще долго ходили под впечатлением.

Я не вижу реакции Артема, потому что окружающий мир перестает существовать. Перед глазами нестройной чередой плывут кадры пятилетней давности. Трясущиеся носилки, перекошенные паникой лица тренеров, и рот врача команды, который постоянно шевелился, повторяя «Спокойно, девочка, спокойно. Ты главное, дыши».

Я, разумеется, слушалась и дышала, ведь мне нужно было как можно вернуться. На носу была олимпиада. Мечта всей моей жизни.

О том, что вернуться мне не суждено, я узнала на следующий день, когда светило столичной хирургии, которого ради меня выдернули из двухнедельного дачного отпуска, по прошествии многочасовой операции выразил деликатное сомнение в том, что я в принципе когда-то смогу ходить. О возвращении в спорт, конечно, не могло идти речи. Я помню этот момент так, будто он был вчера. Треск разрушающегося мира я слышала куда громче и отчетливее, чем хруст переломанного позвоночника.

– - Шрамы на твоей спине из-за этого? – доносится сквозь гул воспоминаний участливый голос Артема.

– - Они из-за кучи металла, которыми нашпигован мой позвоночник. – Осушив бокал, я издаю саркастичный смешок. – Я по праву могу зваться Логаном-Росомахой.

– - Мне очень жаль, что все так вышло. Но я рад, что тот врач ошибся с прогнозом.

– - Тех, кто вынес приговор моему позвоночнику, было не меньше десяти. – Подняв голову, я смотрю на него с вызовом. – Но, как видишь, я пришла сюда своими ногами.

– - И даже участвуешь в популярном шоу и получаешь высшее образование. – Артем улыбается, но его глаза остаются предельно серьезными. – Ты охуеть какая молодец, номер три.

Скинув плед с плеч, я вскакиваю. Резко перестает хватать воздуха. В груди тесно, в ушах стоит гул.

– - Есения…

– - Не подходи! – Я вытягиваю руку, отталкивая от себя темноту. – Я читала статью о твоей травме. Врачи говорят, что ты вернешься на поле уже к следующему сезону. Мне таких прогнозов никто не давал... Пришлось искать новый смысл жизни прямо там, лежа в палате. И когда спустя полтора года стало понятно, что инвалидом в кресле мне все-таки не быть, я грезила возвращением в спорт. Не было ни дня чтобы мне не снилась трасса… Ни единого. Но мои родители едва ли бы они пережили второй эффектный хрясь в позвоночнике своей единственной дочери…

– - И тебе пришлось сделать выбор.
– - звучит совсем близко. Руки Артема обхватывают мои плечи, заставив отчаянно задергаться. – Это было пиздец как сложно… Я даже представить себе не могу.

– - Я рассказала это не для того, чтобы вызвать жалость, а чтобы ты, идиот, понял, какой ты счастливчик!!!
– - выкрикиваю я, пытаясь сбросить с себя его руки. – А не купался в жалости к себе!

– - Я понял, понял… -- хрипло произносит Артем, прижимая меня к себе крепче. – Ты настоящая чемпионка. Золото бы точно было твоим… Они многое потеряли… Я бы на тебя все свои деньги поставил.

– - Заткнись, -- сиплю я, с трудом разжимая онемевшую челюсть. – Заткнись, пожалуйста…

Но он не затыкается… Он говорит и говорит… Обнимает меня и говорит, заставляя себя ненавидеть.

– - Я тобой очень горжусь… Горжусь тем, что с тобой познакомился…

Последний барьер, отделяющий меня от истерики, прорывает. Изо рта вылетает сдавленное всхлипывание, слезы льются из глаз плотным горячим потоком. Это сильнее стыда и боязни выглядеть жалкой. В последний раз я ревела так, лежа в палате после второй операции. Только тогда без свидетелей.

– - Это нормально, нормально… -- повторяет Артема, ловя мои дергающиеся кисти, прижимая к себе и слегка раскачивая. – Надо реветь иногда… Даже самым сильным.

У меня не остается другого выхода, кроме того, как поверить. Уткнувшись лицом ему в плечо, я позволяю ему себя обнимать, рыдая без остановки.

29

После выпитой бутылки вина и комфортного молчания, мы лежим на кровати. Свет ночника мягко касается стен, за окном мирно засыпает озеро, воздух вокруг дышит тишиной. Мое тело, вымотанное всплеском эмоций, окончательно обмякло и теперь напоминает спущенный воздушный шар, который хорошенько прополоскали изнутри. Чистота и опустошение – то, что я чувствую. А еще умиротворение – такое, какого не испытывала никогда.

Артём лежит совсем рядом. Его дыхание, ровное и размеренное - часть атмосферы этого вечера, как блики луны на водной глади и доносящееся кваканье лягушек.

— Я почему-то представил тебя ребенком, — его голос звучит очень тихо, словно он, как и я, не хочет разрушать уют, окружающий нас.

Я поворачиваю голову, встречаясь с его мерцающим взглядом.

— Почему это вдруг?

— Не знаю… — Артем делает паузу, будто подбирает слова. — Мне кажется ты была не по годам самостоятельной и очень прямолинейной.

— Хочешь сказать, что я еще с детства тыкала каждого уровнем своего айкью? — беззвучно смеюсь я, перекатываясь на бок, чтобы лучше видеть его лицо. — Но вообще, да, так и было. Я была супер серьезной, и не терпела, когда ко мне относились как к ребенку.

Артем улыбается, чудесным образом переводя вечер в режим легкости.

— А ты? Каким ты был ребёнком?

— Шило в заднице. Представь себе пацана, который на каждую сказанную ему фразу спрашивает «почему?». Этим я всех изводил. А ещё вечно откуда-нибудь падал. Первый шрам у меня появился еще до того, как мне исполнился год. Про ожог я уже рассказывал.

— Типичный мальчишка, — заключаю я.

— Типичный, с уклоном в разрушения, — посмеивается Артем. — Родители страшно злились. Мама говорила, что я либо стану выдающимся спортсменом, либо сяду в тюрьму. Третьего варианта она не видела, так что повела меня в футбольную школу.

— Твоя мама случайно не родственница Нострадамуса? Первый вариант действительно выстрелил.

— А ты? — Он поворачивает голову. — Как ты пришла в спорт?

— Меня никто никуда не приводил, — говорю я, ловя себя на мысли, что впервые за минувшие пять с половиной лет, могу говорить о лыжах без болезненного дрожания в груди. – Я увидела прыжки с трамплина по телевизору, и не могла оторваться. В этот же день потребовала у папы разузнать, где я смогу тренироваться, и через неделю состояла в лыжной секции.

— Сколько тебе тогда было? Семь?

— Ага.

— Пока я в этом возрасте я летал на пиздюлях от деда, ты строила всю свою семью.

— Каждому по способностям, — иронизирую я, дабы держать Артема в тонусе. — Дома меня называли «ее капризное величество».

— А теперь ты крысиная королева, -- Артем ухмыляется. – Вот она, сила монархической крови.

Несколько секунд мы просто молчим, но это молчание не напрягает. Оно как флисовый плед — уютное и согревающее.

— А у тебя были какие-нибудь дурацкие привычки?