Одно другого интересней
Шрифт:
В заключение — перед самым возвращением родителей Ики Горошек сказал:
— А это все-таки надо продумать.
— Что там еще продумать? — сонно спросила Ика.
— Как устроить, чтобы все люди были добрыми.
ДОЖДЬ ПЕРЕСТАЛ И К УТРУ ПРЕВРАТИЛСЯ В ТУМАН. Утром туман стал такой густой, что пришлось зажечь в квартире свет. А на улице ничего нельзя было разглядеть в десяти шагах.
Понятно, родители сразу же стали ворчать: ну и климат, что за климат, в этом климате… и так далее, и тому подобное.
Горошку пришлось выслушать это сначала дома у себя, а потом у
Пел он это на мотив известной песенки: «Выпил Куба у Якуба», а Ика решала задачи. Когда она кончила, Горошек толкнул ее в бок:
— Как тебе нравится этот климат, а?
Ика покачала головой.
— Других забот у тебя нет?
Но Горошек спокойно продолжал:
— При таком климате, как сегодня, можно даже днем пойти к Капитану: ни одна живая душа этого не заметит. Понятно?
— Папочка! — сказала Ика. — Можно нам с Горошком выскочить на минутку погулять во дворе?
Пасьянс у отца выходил, так что он снова запел на тот же самый мотив:
Так и быть, во двор скачите,Но на улицу —Ни-ни!А потом сказал очень испуганным голосом:
— И умоляю вас: лучше не скачите с третьего этажа. Сойдите, как обычно, по лестнице.
— Шуточки! — буркнула Ика.
Вышли молча. Ведь днем, хотя бы даже таким туманным и темным днем, как нынешний, не очень удавалось поверить во все случившееся, а особенно в то, что Капитан исполнит свое обещание. Ждет ли он их, помнит ли, захочет ли вспомнить?
Дверца была слегка приоткрыта. Но как-то жалко, прозаично, видно было, что просто замок испорчен. По стеклам стекала вода… Перекошенный кузов, лопнувшая рессора… Грустная картина.
Да, это, конечно, был не он, не вчерашний Капитан, их смелый друг и товарищ…
Ребята молча переглянулись. А потом, чтобы лучше все вспомнить, открыли скрипучую дверцу и сели перед погнутой завязанной проволокой баранкой.
Не хотелось разговаривать. Даже шепотом. Даже думать не очень хотелось. За стеклами клубился туман, и, может быть, немного затуманились и ребячьи глаза…
Было очень-очень тихо.
И вот в этой тишине возник чей-то голос. Сперва незаметный, почти неслышный, далекий-далекий. Потом — все яснее и ближе. Знакомый голос. Он что-то напевал. И звучал, приближаясь, все теплее, все веселей!
А напевал он так, как умеет напевать только быстрый, мощный автомобиль в дальнем пути. Аккомпанировали песне шорох шин по асфальту, рев сирены, шум ветра…
Да! Это был Капитан!
Он пел и, напевая, возвращался к ним.
В песенке говорилось о приморских шоссе и горных перевалах, о пустынных дорогах и пальмах, как страусы убегающих вдаль, о запахе бензина и сиянии фар, прорезающих ночь. И наконец совсем рядом прозвучали три последних слова:
— Привет, привет, привет!
После этих слов наступила долгая тишина. Наконец Ика спросила шепотом:
— Это вы, Капитан?
— Это я, — сказал Капитан.
Горошек все еще молчал. Капитан был в прекрасном настроении.
— Я
тут немножко попутешествовал, — сказал он. — Навестил старые, знакомые места. Некий снежный альпийский перевал, зеленый залив Бизерты и кусочек пустынной дороги около оазиса Каттара. Приятно это. Очень приятно.Горошек пришел в себя.
— Извините, пожалуйста, — сказал он. — Мы ведь тут все время были. Вместе с вами. И… Капитан рассмеялся.
— Наверно, — вежливо вставила Ика, — наверно, душа товарища Капитана…
— Ха-ха-ха! — трясся и скрипел от смеха Капитан. — Суеверия! Предрассудки и фигли-мигли! Вы думаете, я спиритизмом занимаюсь? Ха-ха-ха!
— А что же? — спросил Горошек.
— А что же? — повторила Ика, и Капитан вдруг стал очень серьезным, даже погрустнел.
— Ах, мои дорогие! — вздохнул он. — В мои годы путешествовать можно уже только в воспоминаниях…
— А-а-а… — сказали Ика с Горошком.
А потом наперебой:
— А где вы бывали?
— Когда?
— В каких странах?
— В какой пустыне?
— А что это за Бизерта?
И, наконец, как было у них заведено, оба, как по команде, проскандировали:
— Рас-ска-жи-те нам о-бо всем!
— Хо-хо-хо! — снова засмеялся Капитан. — Кто вас так выдрессировал?
— Жизнь! — отпарировала Ика.
Горошек тоже не смутился:
— Расскажите нам обо всем.
— О чем?
— Обо всем.
— Дети, — взмолился Капитан, — помилосердствуйте!
Ика покраснела.
— Помилосердствовать — пожалуйста. Но только, пожалуйста, никаких «детей». Дети в детском саду. Называйте нас лучше по имени.
— Извините, — сказал Капитан. — Больше не буду, мои дорогие. А с чего же… с чего же начать?
— Я обычно начинаю с начала, — дал справку Горошек.
— Ладно, так и быть, начнем с начала.
В НАЧАЛЕ БЫЛА ЛЕНТА, — начал Капитан. — Я рос на ней, долго ли, коротко ли — не знаю. Была это, как вы сами понимаете, лента конвейера, на котором меня монтировали, то есть собирали, и наконец собрали.
Подробно об этом рассказывать не стану, потому что сам знаю только понаслышке. Понимаете ли, мы, автомобили, начинаем что-то соображать и понимать только тогда, когда впервые как следует глотнем бензина. А это бывает потом, когда уже сойдешь с конвейера…
Было это как раз в Германии накануне последней войны. Понятно, нельзя сказать, чтобы это было удачное время для рождения приличной машины. Но ведь никто себе ни места, ни дня рождения сам не выбирает. Гм-гм… Очень давно это было. Ваши родители, наверно, еще тогда школы не кончили, а вы? Вы тогда еще никому и не снились.
Но все-таки вы, наверно, слыхали, что именно тогда, когда я впервые почувствовал вкус бензина и жизни, в Германии был большой урожай на негодяев.
Мне, однако, посчастливилось. Первый человек, который мне встретился, тот, кто впервые накормил меня и оживил, был как раз порядочным человеком. Звали его Эмиль. И на моем родном заводе он был обкатчиком новых машин.
Как сейчас помню нашу первую встречу. Едва он притронулся к моей баранке, я сразу почувствовал, что он знает меня до последнего шарика в подшипниках. Что видит меня, как у нас говорится, насквозь — от покрышек до крыши. Я сразу подумал: «Этот парень сумеет сделать из меня машину!»