Одно другого интересней

«Ага! — подумал Горошек. — Тетка Педагогика влюблена. Надо это дело продумать, потому что сразу видно, что самая лучшая Педагогика — это Педагогика любящая».

В ПУЛАВАХ ПРЕДСТОЯЛА ПЕРЕСАДКА с поезда на старый скрипучий, разбитый автобус.

Ике он очень не понравился.

— На этом автобусе, — проворчала она, — Мешко Первый ехал креститься и уже тогда расплавил подшипники.

— Ика, — грозно сказала тетка Педагогика, — может быть, ты хочешь пойти пешком? Для тебя это имело бы серьезное воспитательное значение!

Но Рыжий все уладил. Уложил рюкзаки на полки, тетку назвал «кисонькой», после чего она сразу затихла и зажмурилась — совсем как кошка на солнышке, — а когда автобус тронулся, Рыжий поднял светлые брови и спросил:

— Милостивая госудалыня, очевидно, пеледвигается исключительно пли помощи леактивных самолетов?

Ика покраснела.

— Милостивая государыня, — огрызнулась она, — еще будет передвигаться при помощи реактивных самолетов.

— А может, и лакет?

— Может, и ракет.

Тетка Педагогика хотела было вмешаться в этот разговор, но Рыжий снова положил руку на ее ладонь.

— Милостивую госудалыню смешит как доистолический Мешко, так и вполне истолический автобус, — обратился он снова к Ике.

— Смешит!

Горошек покачал головой.

— Юмор не запрещен, — обратился он к вербе, мимо которой как раз проезжал автобус.

— Нет, — согласился Рыжий, — и не будет заплещен. Именно поэтому еще через тысячу лет какая-нибудь новая Ика будет лопаться от смеха, что кто-то там когда-то, наплимел в двадцатом веке, пеледвигался на каких-то там неуклюжих, длевних самолетах и лакетах. Велно или нет?

Ответа ой не дождался. Только Горошек снова покачал головой:

— Надо это продумать.

Рыжий засмеялся:

— Это велно.

Автобус раскачивался на выбоинах, словно лодочка на штормовой волне. Из корзины торговки, сидевшей на заднем сиденье, вдруг высунул голову рассерженный гусак и загоготал изо всей мочи. Рыжий подмигнул и ответил ему таким замечательным гоготанием, что настоящий гусак просто смутился. И представьте себе, тетка Педагогика, вместе того чтобы возмутиться, захихикала вместе со всеми!

— Ах, ты, рыжий гусь! — шепнула она.

Когда все успокоилось, Ика взглянула на «рыжего гуся» более добрым взглядом. А «гусь» обнял тетку Педагогику за плечи и снова разговорился.

— Весной, — начал он, — я видел очень интелесную доменную печь.

Горошек тихо вздохнул. «Ну вот, опять лекция по радио», подумал он. Но Ика слушала внимательно. И даже перестала замечать, что «гусь» вместо «р» говорил «л». Рыжий рассказывал и рассказывал. А закончил он вот чем:

— Домна была действительно необыкновенно интересная. Сейчас она уже не работает. Но в свое время, видимо, была последним криком технического прогресса. Когда я ее осматривал, меня не оставляла одна мысль. Знаете о чем? Вот о чем. Каково бы нам пришлось без строителей этой домны? Без того, что придумали и изобрели они? Боюсь, что мы не сумели бы построить даже такой допотопный автобус. То-то и есть. И забывать о них нельзя…

— О ком? — спросил Горошек.

Автобус сделал поворот, а под осенним солнцем блеснула Висла. «Рыжий гусь» улыбнулся:

— Я же сказал: об изобретателях и строителях этой домны.

— Понятно, — вежливо, но уже равнодушно согласилась Ика. Домна — это доменная печь.

Но Горошка смущала загадочная улыбка Рыжего.

— Простите, — вдруг спросил он, — а когда эту домну построили?

— Полторы тысячи лет назад, — добродушно сказал Рыжий.

У Ики и даже у тетки Педагогики глаза в этот момент стали не меньше тарелки — скажем, десертной тарелочки.

— О-го-го! — ахнул Горошек, состроив Ике рожу. — Снова влопались. Совсем, как с Яком, — шепнул он ей.

На этот раз Ика не рассердилась. Она внимательно посмотрела на Рыжего.

— Ты прав, — тоже шепотом призналась она.

А когда автобус наконец остановился возле живописного казимежского рынка, когда их обняла осенняя тишина, Ика и Горошек совершенно ясно услышали, как тетка Педагогика шепнула Рыжему:

— Золотко, да ведь ты же замечательный педагог! Горошек подтолкнул Ику:

— Слышала?

— Еще бы, — отвечала Ика, — теперь это уже, конечно, не секрет.

— Что?

— Как — что? Поженятся.

Горошек посмотрел на обращенные друг к другу лица взрослых. Кивнул головой.

— Такова жизнь, — проворчал он, обращаясь уже исключительно к самому себе.

… ЭТО БЫЛ ДЕНЬ полный чарующей осенней прелести. Леса вокруг городка стояли, как в огне, — красные, бронзовые и золотые. Солнце было удивительно ласковое, в воздухе, на волнах тихого ветра плавали паутинки. Настоящая осень: много красоты, чуточку печали. Жалко было даже тратить время на обед. Наскоро поели, и перед ними открылась сверкающая перспектива полной свободы.

— В нашем распоряжении почти целый день, — сказал Рыжий. — Как же мы его проведем?

Ика с Горошком переглянулись.

— Может… — сказал Горошек, — может, мы вдвоем с Икой пойдем на Дворцовую Гору?

— Вы? — возмутилась тетка Педагогика. — Одни?

— Вдвоем — значит не одни, — коротко объяснил Горошек.

А Ика добавила еще более нежным голосом:

— Мы не хотели бы вам мешать.

Тетка Педагогика не знала, что ответить. В ней происходила отчаянная борьба. Это была борьба между теткой Педагогикой, неумолимой воспитательницей и опекуншей всего человечества (и прежде всего молодого поколения), и теткой-влюбленной, мечтавшей провести чудесный осенний день с милым рыжим и тоже влюбленным археологом.

Кто победил? Победила тетка-влюбленная. Она сказала:

— В конце концов… вы уже не дети.

— Вот именно, — поддакнула Ика.

— Но, — тут заговорила сурово и строго тетка-воспитательница, — ужин ровно в восемь! Никаких опозданий! Горошек подтянулся, щелкнул каблуками.

— Есть, никаких опозданий! — повторил он.

— Минуточку, — сказал Рыжий, — чтобы не было опозданий, надо знать, который час.

Он снял с руки свои великолепные часы-хронометр с двумя секундомерами и вручил их пораженному Горошку.

— Прошу, — сказал он. — Вот так действительно не будет никаких опозданий.

— Дорогой мой… — начала было тетка.

— Дорогая моя, — прервал ее с веселой серьезностью Рыжий, педагогика опирается прежде всего на доверие. Привет, молодежь мира!

Ребята поклонились и пошли в сторону Дворцовой Горы.

Горошек ежеминутно поглядывал на часы и, нечего скрывать, даже закатал рукава, чтобы каждый мог видеть, что он носит на левом запястье.

— Этот Рыжий просто великий человек! — выпалил он.