Огни на Эльбе

– Ясное дело, я была в саду с Бертой! – сказала она.

Он изумленно замер, глядя на нее во все глаза.

– Значит, с Бертой? – резко спросил он.

– Да, с Бертой, моей лучшей подругой. Ты забыл, кто это? – фыркнула она, и он холодно рассмеялся.

– Как же, помню. Тощая индюшка со светлыми волосами и тоненьким голоском, у которой ты увела жениха.

– Они не были помолвлены, Генри она даже не нравилась! – возмутилась Лили. – Тебе обязательно быть таким злым? Она очень милая…

– Я только что говорил с ней! – грубо прервал ее Франц. – И она утверждает, что не видела тебя несколько часов.

– Что? – Лили изумленно округлила глаза. Мгновение она, казалось, не знала, что сказать. А потом вдруг громко расхохоталась. – Да она просто шутит! Конечно, мы были вместе все это время, иначе где же мне еще быть? Только взгляни на мои туфли, это мы в темноте случайно угодили в клумбу. Я поняла! Она, наверное, обиделась на меня – ее кавалер проявил ко мне интерес. Если бы ты только знал, кто он такой!

– И кто же? – недоверчиво спросил Франц. Он никак не мог избавиться от ощущения, что Лили бессовестно лжет ему прямо в глаза и вдобавок пытается сменить тему.

– Тот самый репортер, который недавно написал обо мне статью!

Франц не верил своим ушам.

– Что, прости? – спросил он, и Лили несколько раз кивнула в подтверждение своих слов.

– Да-да, мы долго с ним разговаривали! Берта как раз поэтому на меня дуется. Он передо мной извинился, представляешь? Сказал, что мое появление показалось ему забавным!

– Забавным, значит? – Франц принялся гневно выискивать репортера в толпе. – Что ж, я покажу этому идиоту, что такое настоящая забава…

Лили схватила его за руку.

– Ах, не надо, Франц, не сердись! Нам пора домой, уже поздно. Он сказал, что тон статьи определяла редакция. На самом деле он был со мной очень любезен, даже предложил показать ему мои работы.

Франц фыркнул, но позволил себя увести.

– Неужели? Эти твои стишки про любовь и кровь? – насмешливо поинтересовался он, с удовольствием наблюдая, как от обиды ее губы сжались в тонкую ниточку.

* * *

– Брось, я это не всерьез! – не выдержал Франц по пути домой после нескольких минут созерцания непривычно грустного лица сестры.

– Что? – спросила она, рассеянно моргнув. Казалось, мыслями она была далеко.

– Насчет твоих стихов, я не имел в виду ничего дурного… – проворчал Франц.

«Ну вот, теперь она дуется, а завтра наверняка нажалуется на меня родителям», – с досадой подумал он. Иногда он и сам не понимал, почему не мог быть к Лили добрее. Своей непокорностью она просто выводила его из себя.

– О, Франц, это пустяки, – ответила она тихо, и он не поверил своим ушам. Между тем она откинулась на спинку скамьи и посмотрела в окно.

В карете было темно, но ему показалось, что глаза у нее блестят. Она определенно плакала. «Что же с ней такое? – с беспокойством спросил он сам себя. – Неужели все дело в том, что Генри не нашел для нее времени? Но она всегда относилась к этому с пониманием, у него ведь выпускные экзамены на носу. Женщины. Вечно все такие чувствительные, а стоит спросить о причинах, так сразу молчок». Он был не в силах их понять. Впрочем, если он будет действовать с умом, это ему и не понадобится. Он подумал о Кае, и его тело сразу же отреагировало. Должно быть, он еще не спит. А если все-таки спит – что ж, Франц его разбудит.

Глава 15

В покоях бабушки всегда пахло травяной мазью для суставов и луговым чаем, который Герта заваривала для нее каждое утро. Лили постучала в дверь и осторожно заглянула внутрь.

Старая дама не шевелилась. На мгновение Лили подумала, что она даже не слышала стука. Китти Карстен, словно пожилая королева, сидела в своей гостиной, глядя на сад. Ее седые волосы, собранные в строгую прическу, были спрятаны под большой старомодный чепец, на ногах были кружевные чулки и расшитые бисером суконные туфли, а вокруг стула ниспадало тяжелыми складками черное платье. Несмотря на свой возраст и бесчисленные недуги, она по-прежнему каждый день надевала корсет, который, стискивая ее со всех сторон, заставлял старую даму держать спину прямо. И никто, даже сама императрица, не смог бы уговорить Китти Карстен снять его.

Доктор Зельцер утверждал, что корсет был основной причиной ее болей. Под его разрушительным воздействием легкие постепенно срастались с ребрами и диафрагмой. Кроме того, корсет на протяжении шестидесяти лет давил ей на печень и селезенку, вызывая бурление в животе, спазмы и расстройство желудка. Лили знала об этом лишь потому, что однажды ворвалась в комнату, где доктор Зельцер беседовал с отцом. Доктор как раз демонстрировал Альфреду рисунок, где было наглядно показано, почему его матери стоило бы отказаться от этой «клетки» (так Зельцер называл корсет).

Увидев девочку на пороге, доктор помахал ей рукой, призывая подойти ближе.

– А, Лили! Вам тоже стоит взглянуть. Чем раньше вы поймете риски ношения корсета, тем лучше. Молодой организм еще в состоянии это выдержать, но ничто не обходится без последствий.

На рисунке можно было увидеть, что кишки, которые в нормальном состоянии находились в середине живота, опускались и деформировались под воздействием корсета.

После этого разговора отец и Зильта долго пытались вразумить Китти, но каждая их попытка заканчивалась такой бурей, что они вынуждены были сначала отложить эту тему, а потом и вовсе пообещать старой даме больше никогда ее не поднимать. Чуть позже, когда Лили обзавелась своим первым корсетом, она поняла, почему доктор был против. Боль была просто адской.

Китти, впрочем, не жаловалась. Каждый день за завтраком и ужином она принимала лошадиную дозу болеутоляющих. Лили знала, что у нее искривлен позвоночник. Но пока никому не довелось услышать ее жалобы или увидеть, чтобы она опиралась на спинку стула.

Войдя в комнату, Лили увидела, что на маленьком столике рядом с кроватью бабушки по-прежнему лежала вышивка. Она всегда была там, даже несмотря на то, что в букете, над которым работала Китти, уже долгое время не прибавлялось ни цветочка. Скрюченные пальцы больше не позволяли бабушке держать иглу. Но безделье было столь же недопустимо для дамы ее поколения, как неподобающий наряд. Соблюдение приличий стало теперь едва ли не главной ее задачей. Все в доме знали, что Китти серьезно больна, но говорить об этом было строго воспрещалось – всем без исключения, даже ее слугам, которые стирали окровавленные полотенца, опорожняли ночные горшки, которые пахли гнилью, и день за днем носили старую даму вниз по лестнице.

– Бабушка! – Лили поцеловала Китти в щеку, и старая дама вздрогнула. Если бы Лили не знала бабушку так хорошо, она бы подумала, что еще пару секунд назад та дремала с открытыми глазами.

– Моя милая, как замечательно, что ты меня навестила! – Она вцепилась в спинку стула жилистыми руками и села еще прямее, чем прежде. Китти всегда называла Лили «своей милой». И хотя девушка никого так не боялась, как бабушку, она не могла не признать, что Китти была способна на удивительную привязанность. «Она очень тебя любит, поэтому и строга с тобой, – говорил иногда отец. – Точно такой же она была и со мной!».