Огонь души

Король. Хотя она все еще ненавидела его и не доверяла, Астрид понимала его силу и свою необходимость, и поэтому училась терпеть его в тех редких случаях, когда Леофрик говорил, что она должна, и оказывать ему знаки уважения, хотя у нее не было к нему никаких чувств.

Они, в свою очередь, научились держать епископа подальше от нее. С этим мужчиной она не станет любезничать. Об этом человеке она не хотела думать до того дня, когда сможет убить его. Но Леофрик заговорил о своем боге, и вместе с ним в ее сознании появился епископ. Она закрыла глаза и отогнала этот образ.

Леофрик подарил ей этот прекрасный день и ночь, потому что у него были плохие новости. Астрид сосредоточилась на этом, понимая, что будет совсем одна, пока Леофрик будет стоять на коленях и молиться своему богу.

Вздохнув, она снова обратила внимание на огонь.

— Твой бог не очень-то любит жизнь.

— Что ты имеешь в виду?

— Он хочет, чтобы ты всегда стыдился и нуждался в чем-то.

Долгое мгновение он молчал, глубоко дыша и проводя пальцами по ее волосам.

— Может, и так. А каковы ваши боги?

Он никогда не спрашивал об этом раньше, и этот вопрос вызвал у нее укол одиночества. Это было его время адвента, но в ее мире почти наступило солнцестояние, и значит, настал jul. Это было время веселья и надежды, знак того, что самая темная часть зимы подходит к концу и солнце скоро вернется.

— Наши боги… мы не убиваем их и не вешаем на дереве. Они живут. Они дерутся и… пир… пируют? — она оглянулась, и он кивнул. — Пируют и… knulla.

Не зная этого слова на его языке, Астрид шлепнула ладонью между ног и с ворчанием толкнула бедрами, и Леофрик усмехнулся, понимая.

— Они любят и ненавидят, — продолжала Астрид. — Решают, когда будет война, а когда мир. Они живут.

— Чем же они тогда отличаются от нас?

Она подумала об этом, а затем пожала плечами, найдя простой ответ.

— Они лучше.

Он снова замолчал, а потом крепко обнял ее и притянул к себе.

— Возможно, так и есть.

— oOo~

Люди Леофрика тоже праздновали что-то вроде jul. В конце поста, ближе к солнцестоянию, они пировали, празднуя рождение сына своего бога, который также был их богом. Тот же самый бог, чей сын висел голый и истекающий кровью на крестах.

Астрид находила это странным и извращенным, но ее собственные боги тоже делали необъяснимые вещи, поэтому она отбросила это как странные дела странного бога.

Казалось, все, кто не был занят работой — как она — всегда были заняты молитвой и покаянием во время этого адвента, поэтому она видела Леофрика только несколько раз в день, и редко кого-либо еще, кроме Эльфледы, которая взяла за правило навещать ее каждый день. В новой комнате, расположенной выше в замке, Астрид была с другими слугами, и Эльфледа приходила как гостья, которая могла сидеть и разговаривать с ними.

Она привыкла выезжать в лес одна, верхом на гнедой кобыле. Леофрик сказал, что хотел бы, чтобы она не ходила одна, но он не пошел с ней, и она поехала сама. Он дал ей кинжал, чтобы она держала его на поясе, для безопасности, и это было первое оружие, которое она могла назвать своим в этом месте.

Астрид с нетерпением ждала праздника и окончания этого дурацкого поста, когда все они по нескольку дней в неделю обходились без еды, хотя кладовые замка были переполнены. Астрид тоже должна была поститься, хотя бы потому, что в эти дни не готовили ни еды, ни питья.

Несмотря на недели голодания в черном месте или, возможно, из-за них, пост сказывался на ней, и иногда по утрам она чувствовала себя почти такой же слабой, как в темноте. Шли недели, и Астрид злилась, что слишком устала, чтобы ехать верхом, и потому просто бродила по залам замка, пока не уставала и не ложилась спать.

К утру праздника, когда ее разбудил Леофрик, скользнувший к ней в постель обнаженным, Астрид была грустна, измучена и больна.

Он притянул ее к себе и поцеловал в макушку.

— Эльфледа сказала мне, что ты плохо себя чувствуешь.

Она зашевелилась в его объятиях, пытаясь стянуть просторную ночную рубашку — и скрыть потрясшие ее саму слезы, выступившие на глазах, когда он обнял ее. Неужели она настолько слаба, что одно его присутствие вызывает у нее слезы?

— Просто устала. Слишком много дней без еды.

Однако мысль о еде не слишком ее привлекала. Астрид вздрогнула. Слюна заполнила ее рот, и она проглотила ее, чувствуя себя странно.

Он усмехнулся и крепче сжал ее.

— Мне очень жаль.

В его голосе не было сожаления, и она фыркнула.

— Астрид, Эльфледа сказала мне, что у тебя не было крови во время поста.

Она пришла из мира, где уединения было мало, где люди ели, пили, спали, занимались любовью на глазах друг у друга. Но никогда еще никто не был так глубоко вовлечен в ее личные дела. Другие люди знали о работе ее тела столько же, сколько и она. Это было так странно — люди, которые укрывали себя с головы до ног и притворялись, что у них вообще нет гениталий или нужды, так свободно делились подобным.

Очевидно, слуги знали ее тело лучше, чем она сама, потому что в последнее время Астрид не думала о своей крови. С тех пор как Леофрик начал оставлять в ней свое семя, она была у нее дважды, и Астрид позволила себе не думать об этом. И теперь вопрос снова возник в ее голове.

Она беременна?

Ее мать была целительницей, но не повитухой, и в любом случае, у Астрид не было с ней такой близости. Как у женщины, у нее не было интереса искать познаний о таких вещах. Она видела роды, и они были кровавыми и полными криков. Но она мало что знала о том, что происходило раньше, за исключением того, что кровь женщины останавливалась, когда ребенок был внутри — и, казалось, выходила вместе с ним.

Ее рот снова наполнился слюной, и она вырвалась из рук Леофрика. Комната закружилась, Астрид рванулась к ночному горшку и опорожнила в него желудок. Вчерашний день был голодным, так что ее вырвало одной слюной.

Леофрик стоял позади нее, склонившись над ней, поглаживая ее спину, откинув ее волосы назад и удерживая их.

— Любовь моя, любовь моя, любовь моя, — бормотал он, осыпая поцелуями ее плечи и шею. — Любовь моя.

Она была беременна. Она станет матерью и никогда больше не будет Девой-защитницей.