Огонь души
Шрифт:
— Мы должны были захватить и вторую дикарку. По одной на каждого из нас.
Леофрик не нашел ничего смешного в шутке друга.
— Ты так раньше не считал.
Дунстан поморгал.
— А. Разрешите мне сказать ересь, ваша светлость?
Любопытствуя, не особенно заботясь о грехе и понимая, что вопрос был задан, по крайней мере частично, с иронией, Леофрик кивнул.
— Неужели она действительно должна отказаться от своих богов? Так много из того, что мы делаем при дворе, — это притворство. Видимость. Мы с тобой знаем это так же хорошо, как и большинство — не так давно, если бы мы признались во всем, что сделали за неделю,
— Дать клятву и не иметь ее в виду?
— Ты действительно полон раскаяния за каждую горничную и кухарку, которых склонил к близости? За каждую шлюху, с которой спал? За все азартные игры, в которые играл? Я ни в чем не раскаиваюсь. И все же мы произносим эти слова. Мы совершаем покаяние. И мы выходим из церкви и делаем это снова, — он усмехнулся. — Ну, делали. Слова — это не наша вера. Они — видимость веры. Это представление для других.
— Ты — циник, мой друг.
— А ты — нет? Разве Астрид не цинична по отношению к нашей вере? Если она согласилась бы на это представление, она могла бы продолжать верить в то, во что хочет. Разве ты был бы против?
Он любил Астрид такой, какая она есть. Он дал бы ей меч и щит, если бы мог… Нет, он дал бы ей топор. Это было ее оружие. Ее боги интриговали его. Их было так много, и они так сильно отличались от его единственного Господа.
— Нет, не был бы.
— Тогда вот тебе и решение. Не пытайся убедить ее отказаться от своей веры и принять ту, которую она ненавидит. Уговори ее принять ванну и сказать несколько слов на языке, который ей все равно незнаком.
Даст ли Астрид клятву, зная, что это ложь? Возможно, это был выход. Он кивнул, обдумывая вопрос.
Дунстан рассмеялся.
— Вот твоя проблема и решена. А мне нужна женщина, — он сжал свой пах. — Еще немного — и он сгниет от безделья.
Усмехнувшись, Леофрик махнул рукой, отпуская своего друга. Он уселся поудобнее и заказал еще кружку эля.
Сделает ли это Астрид? Сделает ли ложь все проще?
— оОо~
Когда в сумерках он вошел в комнату, Астрид не спала, сидела за столом у окна и равнодушно ковырялась в мясном пироге. Когда он закрыл дверь, она отложила ложку и пронаблюдала, как он идет к ней через комнату.
Леофрик поцеловал Астрид в щеку, и она одарила его слабой улыбкой, которая ему не понравилась. Она отлично умела скрывать свои эмоции и притворяться — что могло серьезно осложнить претворение идеи Дунстана в жизнь. А идея прочно засела в мыслях Леофрика. Это было бы хорошее, лучшее из возможных решение проблемы.
Астрид едва притронулась к ужину, и по виду пирога Леофрик мог сказать, что тот остыл. Он придвинул стул поближе к ней и сел.
— Ты должна поесть, любовь моя. Ты не поправишься, если будешь морить себя голодом.
Она сморщила нос.
— Запах отвратительный, — указывая на маленькую пустую тарелку, она добавила: — Я ела хлеб с… фруктовым супом?
— Джем?
— Ja. Жем. Я это ела.
Но этого было недостаточно. В последнее время она питалась хлебом и молоком, но Эльфледа настаивала, что ей нужно
мясо. Но у них уже была ссора из-за еды. Леофрик не хотел начинать вторую.— Астрид, мы должны поговорить.
Ее глаза сузились, превратившись в узкие лезвия, сверкающие синие линии меж длинных светлых ресниц.
— Никаких разговоров о епископе. Больше не надо.
— А если у меня есть решение?
— Что такое «решение»?
Он подумал, как бы объяснить это слово.
— Способ… выход из ситуации.
Она нахмурилась. Он попробовал еще раз.
— Способ сделать так, чтобы проблема ушла.
— А. Ja?
— Ja — да. Возможно. Ты будешь слушать?
Она кивнула.
Он взял ее руки в свои. Ее руки не были прекрасными; они показывали, как она прожила свою жизнь. У знатных женщин были мягкие, бледные, вялые руки; это был признак богатства и статуса — руки, которые не знали работы. Держать руку аристократки было все равно что держать дохлую рыбу. Руки Астрид знали топор и щит, и каждая битва, казалось, отражалась на них. Они были покрыты шрамами, грубыми и более темными на костяшках. Ногти у нее были острые и плоские. Держать ее за руки было все равно, что держать саму жизнь.
Люди при дворе часто говорили, что Астрид была бы потрясающе красивой женщиной, если бы не все ее шрамы. Леофрик думал, что она была потрясающе красивой женщиной именно из-за них.
— Многое из того, что происходит при дворе, делается для вида. Понимаешь, что я имею в виду?
Она внимательно посмотрела на него.
— Ты хочешь сказать, что люди — это два лица. Одно, красивое, они носят для короля, но настоящие их лица уродливы.
Он был поражен. Ее понимание не только их языка, но и их идей было метким, даже если ее речь была не совсем беглой.
— Да. При дворе главное — поступать и выглядеть красиво.
Ее ответом было насмешливое фырканье.
— Подожди. Возможно, это сработает для нас. Ты любишь меня, Астрид?
Теперь она что-то заподозрила.
— Почему?
— Любишь?
— Ja. Я люблю тебя.
Она редко говорила это, а когда говорила, слова казались более чуждыми ей, чем любые другие, но он верил, что это правда. Иначе она бы их не произнесла.
Что также усложняло его план. Ложь не давалась ей так легко.
— А я тебя. Ты будешь моей женой?
Она нахмурилась и нахмурилась.
— Никакого епископа.
— Если бы не это, ты стала бы моей женой?
Он удивился, когда она нахмурилась. Она пристально смотрела на него, заглянула в его глаза.
— Нет, — она сделала жест, который он не уловил, — нет воды?
А, крещение. Настало время для самой трудной части этой дискуссии. Но сначала он хотел получить ответ на свой вопрос.
— Если бы между нами не было всего этого, ты бы вышла за меня замуж?
Ободренный ее легким колебанием, он двинулся дальше.
— Астрид, ты бы согласилась креститься, если бы тебе не пришлось менять то, во что ты веришь?
— Не понимаю.
Как бы хорошо она ни улавливала его намерения, иногда донести важные вещи словами, которые она могла понять, казалось почти невозможно.
— Ты бы смогла сказать эти слова для вида и сохранить при этом веру в своих богов?
— Поклясться во лжи?
— Да.
— Если врать так легко, откуда ты знаешь, когда слово — правда?