Охота к перемене мест

— Ровно через два месяца. Хотя не представляю себе, как оставлю бригаду. И готовлюсь через пень-колоду. Авралы, погоня за планом...

— Я тебе уже писала, что хотела стать железнодорожницей.

— Ну что же, железнодорожница... Если станешь колесить мимо нашей стройки — одобряю.

— Ты сам — птица перелетная! Улетишь на другую стройку. А там, может, и железной дороги нет, и вообще ничего нет, кроме вечной мерзлоты... Ты не ответил на мой вопрос: как нашел меня?

— Ты не указала в открытке — на восток или на запад проедешь в начале месяца. Пришлось ловить поезда в обоих направлениях.

— Я же думать не думала, что ты явишься на Хвойную! Намаялся по дороге из своего «почтового ящика»?

— Ты хотела сказать — из Приангарска? — он рассмеялся.

— ?

— Не успел написать, что нас перебросили туда. Срочный монтаж.

— Издалека пришлось добираться?

— Тысчонка километров, не так далеко, — сказал Шестаков, подражая Погодаеву.

— Я и не знала, что ты способен на такой подвиг!!!

Мариша вскочила и чмокнула его в щеку.

В этом блицпоцелуе выразилась ее благодарность, но нежности он не почувствовал.

«Плата за подвиг?» — он улыбнулся про себя..

— Я еще помню, Мариша, выпускные экзамены в школе. Может, и в самом деле сдам, — сказал он без всякого энтузиазма.

«А нужно ли было выпрашивать у Пасечника отпуск на две недели? — подумал он с неожиданной растерянностью. — Отправиться в путь, который Мариша назвала подвигом? Нежность, если она проявилась с опозданием, может, по словам Мариши, стать жестокой. Вот так же и подвиг, если он несвоевременный, может стать бессмысленным...»

Его овевал холодок, исходивший от Мариши, а он все мчался безбилетником сквозь непроглядный сибирский вечер в стремительных окнах, сквозь последний год, прожитый на стройках...

Согласный перестук колес, ресторанный гомон, звон посуды: звякает ложечка в стакане, позванивают бутылки на буфетной полке.

За окном пролетел еще один перегон, кажется третий по счету.

Вагон-ресторан опустел, посуду после обеда убрали, скатерти перевернули другой стороной, выбросили окурки из пепельниц, нарезали хлеб и пополнили хлебницы.

Скоро кончится перерыв, и пассажиров начнут кормить ужином.

Начало смеркаться, зажгли на столиках лампочки, наступило время, когда в стекле причудливо смешиваются отраженное нутро вагона и мимолетные пейзажи.

Ресторатор время от времени косился заплывшими глазами на безбилетного Шестакова, но обошлось без новых угроз, — видимо, не хотел ссориться с Мартыновой.

В Иркутске Шестаков сошел с поезда. Из-за того, что у него не было багажа, даже кепки на голове, он выглядел пассажиром, который вышел лишь слегка размяться, прогуляться по перрону.

Директор вагона-ресторана стоял в тамбуре. Он лениво ответил на прощальный кивок Шестакова, равнодушно посмотрел вслед уходящему безбилетнику.

— Ты, Мартынова, из регламента не выходи. Проводы короткие. Пассажиров за ужином полно. Разорвут Скуратову на части...

Вдруг заплывшие глаза его округлились, он отвернулся от Мартыновой и забыл о ней.

Из соседнего вагона вышел пассажир, который привык распоряжаться. На спине у него помятый рюкзак, в одной руке дерматиновый чемодан, в другой суковатая палка.

— Пассажир-то из жесткого вагона! — вознегодовал ресторатор, ища сочувствия у стоявшего рядом повара. — Вот тебе и секретарь обкома! Наверно, пенсионер районного значения. Рассиживал по часу за стаканом холодного чая, место занимал, выхватывал у официантки гривенники сдачи... А еще командует, старый хмырь!

Пассажир в синем френче неторопливо, с выправкой, которая выдавала бывшего военного, прошел по перрону и так же неторопливо исчез возле светящейся таблички «Выход в город».

Шестаков решил, что разумнее не искать ночлега на вокзале, а уехать на аэродром и там переночевать.

— До свидания через два месяца! — Она так поспешно его обняла и поцеловала, словно боясь, что стоянку поезда сократили и ей придется прыгать в вагон на ходу.

Мариша посмотрела Саше вслед — он шел обычным крупным, уверенным шагом.

Саша оглянулся: Мариша нерешительно махнула ему рукой, как бы не столько прощаясь, сколько отбрасывая нечто от себя.

40

Михеич поманил пальцем Антидюринга и, когда тот подошел, молча вручил ему радиограмму: «Маркарову. Встречай жену сегодня».

Беззвучно шевеля губами, Маркаров дважды перечитал радиограмму, растерянно потер лоб:

— Какая-то ошибка.

Он вопросительно взглянул на Михеича, тот пожал плечами.

— Может, фамилию перепутали? Эй, Садырин, поди сюда! Кто на южной лебедке подручным — Марков?

— Вспомнили! Марков в прошлом году рассчитался, а этот — Макарычев, только что из петэу...

Садырин выдернул из рук вконец растерянного Маркарова листок, пробежал его глазами и усмехнулся:

— Ловко ты холостяком маскировался! Но все равно жена тебя разыскала.

— Проверь-ка у радиста фамилию, — посоветовал Михеич. — Может, перепутали.

Маркаров побежал в радиорубку, но у него теплилась надежда — вдруг все-таки позывные Нонны?

В то же время это совершенно невероятно! Только на днях она прислала две заказные бандероли: монография «Юлий Цезарь», повесть польского фантаста Станислава Лема и сборник «День поэзии».

Вертолет приземлился, вышли бородатые незнакомцы с ружьями, за ними собаки. Геодезисты вытаскивали теодолиты, красно-белые рейки, ящики с плечевыми ремнями. Больше пассажиров не было, только груз.

Значит, кто-то разыграл Маркарова. И сделал это злой человек, поэтому и радиограмма без подписи.

Раздосадованный подошел он к бортмеханику. Тот сказал, что были еще пассажиры, но остались в Приангарске, вместо них погрузили анкерные болты, моток троса, баллоны с кислородом и ацетиленом. Переброска стройматериалов вертолетом — дорогое удовольствие. За аренду вертолета берут в час 590 рублей. Доставка каждого кирпича обходится в два с полтиной. Чего же удивляться, что каких-то пассажиров не взяли?