Охота к перемене мест

Наступила долгожданная минута, когда капитан радостно крикнул в рупор и Погодаев услышал:

— Есть прибыль!

По ходу судна сразу стало ясно, что под килем и под рулем теплохода прибавилась глубина. И тут же Погодаев увидел — вода несет плавник, водоросли: верная примета половодья.

Можно сказать в прямом и переносном смысле — гидростанция протянула братскую руку помощи! Будто рядом с Погодаевым у руля стоял Андрей Константинович Княжич. Он одобрительно смотрел на Погодаева сквозь свои модерновые очки, и седой хохолок топорщился на его темени.

Рейс не обошелся без чепе. Может быть, братская «большая вода» стала причиной этого чрезвычайного происшествия?

Началось с того, что ниже Кулаковского рейда по чьему-то недогляду разорвало запань, улавливающую сплавной лес. Подхваченные сильным течением, несвязанные плоты устремились лавиной навстречу плывущему теплоходу с баржей на буксире. Об этом предостерег по радио встречный катер.

Нагроможденье бревен могло перекрыть все русло реки. Шутка сказать, по Ангаре самостийно сплавлялось сорок тысяч кубометров древесины!

Наибольшая опасность угрожала барже, это понимал и Погодаев.

Бревна били в ее низкие борта, громоздились одно на другое, сорвали со стопоров якорь баржи, приподняли его, цепь выскользнула из клюза, и якорь отдался на дно.

Погодаев пристегнул к поясу свои высокие сапоги и не выпускал багра из рук.

Ленинградский комсомолец худощавый, но у парня первый спортивный разряд по вольной борьбе, по боксу, по самбо. Казалось бы, при чем здесь самооборона без оружия? А вот когда бревна поперли лавиной на нос баржи, у двоих парней началась ожесточенная самооборона.

Оба выбивались из сил. Пожилой шкипер — слабый помощник в неравном поединке с оголтелыми бревнами.

Гул такой, что докричаться до «Илимска» невозможно. При крайней надобности Погодаев бил ломом по тросу, трос дребезжал — сигнал тревоги.

С теплохода бросились на подмогу несколько человек, свободных от вахты. На них спасательные жилеты, они с баграми в руках. Перепрыгивая с бревна на бревно, добрались до «Ряпушки», затертой хаотическим лесосплавом. С трудом подняли якорь ручной лебедкой, и караван продолжал путь.

Суда подошли к причалу Тонкого мыса в Усть-Илимске в поздние сумерки. Встречающие увидели на барже две исполинские оранжевые катушки. Когда караван приблизился, стали различимы причудливо изогнутые лопасти колес.

Два ярких пятна на предзакатной серо-сиреневой воде привлекли внимание и охотников в камышах, и рыбаков на лодках, и любопытных на берегу.

Ветра не было, но по воде шла рябь — у Тонкого мыса Ангара еще не успевает успокоиться после того, как прорвалась через донные отверстия плотины.

Из камышей доносились выстрелы, в тихой заводи охотились на уток. И эти выстрелы неожиданно прозвучали как салют отважным речникам.

Охотникам, прямо скажем, не повезло. «Илимск» могучей сиреной распугал всех уток, их торопливые стайки прочертили сиреневое небо.

Баржу, которую пришвартовали к причалу Тонкого мыса, ждал сверхмощный кран. Машинисты быстро и умело выгрузили огненно-рыжие колеса, на которых чернели нелепые сухопутные трафареты.

Усть-илимское начальство гостеприимно встретило речников с Енисея. По такому праздничному случаю попросили рыбнадзор нарушить закон. Но рыбная ловля у рыбных инспекторов не удалась, и они отправились на поклон к Клотику, лихому бичу и браконьеру. Клотика нашли в выморочной избушке, среди диабазовых валунов, на самом берегу Ангары.

Говорили, Клотик отслужил срочную службу на Черноморском флоте, откуда и привез свое прозвище. Рыбнадзор знал, что у Клотика стоят запретные самоловы ниже плотины, там камни омывает клокочущая пена. Подъехать на лодке к самой плотине, лавируя меж камней, — на это решались лишь несколько отпетых смельчаков. У рыбнадзора с Клотиком существовало негласное соглашение о взаимной помощи и ненападении. Клотик уже не раз выручал, когда нужно было попотчевать редкостной рыбкой приезжего министра, или кронпринца, или представителей деловых кругов Японии.

Клотик с шумной, подогретой спиртом, словоохотливостью, понукая матроса, выделенного ему в помощь, приволок из своей лодки метрового осетра и почти такого же тайменя; их споро разделали на камбузе.

В тесной кают-компании вокруг тесного стола собрались на ужин.

Погодаев вооружился суковатой сосновой веткой-растопыркой, зажал ее между ладонями и начал крутить в ведре, очищая осетровую икру от пленок. Икру подсолили, она постояла с четверть часа — закуска. Ели икру столовыми ложками. Подоспела уха, за ней жареная осетрина.

За столом травили веселую баланду. Николай Иванович провозгласил тост за матроса Гену и пригласил его на следующий рейс через месяц-полтора. Пятое рабочее колесо уже плывет по морям-океанам, без пятого колеса гидростанции зарез: Николай Иванович провел ребром ладони по горлу.

Погодаев встал и, подогретый винными парами, несколько высокопарно заявил, что счастлив будет снова прилететь-приплыть на Енисей, снова наняться матросом и пройти следующий рейс под командой такого капитана-наставника, как Николай Иванович. Говорил он так громко, будто хотел докричаться отсюда до носа баржи.

Погодаев был под хмельком, что за ним раньше не наблюдалось и чему команда «Илимска» была свидетелем впервые. Окажись рядом с ним Нистратов, он сказал бы, что Погодаев «крепенько поддавши»...

Наступил вечер, Погодаеву пора уходить, но — куда?

Он знал, что управление Востсибстальмонтажа передислоцируется в Усть-Илимск, знал, что несемейные монтажники составили первый десант и временно поселились в спортивном зале школы.

А номер школы? Где ее искать? Город-то побольше Приангарска...

Придется подымать среди ночи то ли Мартироса, то ли Чернегу, то ли Нистратова, реквизировать полкойки, полподушки, чтобы было куда приклонить голову, а голова у него сегодня какая-то садовая-триумфальная, крутится-вертится, как шар голубой...

Рассчитывать, что койка в общежитии будет пустовать, потому что жилец в ночной смене, — не приходится. Верхолаз — не филин, ему в темноте делать нечего...

Если бы он знал, где живет Варежка, он не постеснялся бы поехать к ней в общежитие. Варежка — свой парень, к ней можно заявиться и среди ночи. Сама ляжет с подругой, кровать свою уступит бездомному товарищу, а сплетни к ней не пристают, как смола к дубу.