Охота на эльфа

Мы сидели на заднем дворе, я на — чурбаке, который только что служил мне для колки дров, Кулаков на скамеечке под стеной сарая. Я строгал в задумчивости березовое поленце, пытаясь изобразить нечто вроде древней палицы, и думал, кто же из нас сошел с ума. Или это просто вся страна с нарезки слетела? И теперь — хошь не хошь — придется жить в этом сумасшедшем доме, если конечно, не избрать другого варианта — то есть эмиграции. Денег-то на это у меня бы хватило, да и специальность такая, что в любой стране без куска хлеба не останешься. Вот только с языками, мягко говоря, так себе, некогда было их учить. И неохота… Да, я люблю иногда поездить по свету, но жить могу только здесь, в Бадягине — на берегу маленькой речки со смешным названием Жидохманка. Между прочим, к жидам она никакого отношения не имеет, и, спешу заметить, лично я не антисемит, просто речка жиденькая такая…

Господи, о чем это я? Ведь предлагалось выехать всего лишь на время и, в общем-то, недалеко — в Польшу, в бывшую братскую страну. Я подумал и согласился. Еще не вполне понимая, каким образом стану уговаривать ребят.

А задание было такое: в относительно конкретное время и в предельно конкретном месте застать одного очень конкретного человека, опознать его, обездвижить и, не привлекая (по возможности) ничьего внимания сдать польским властям. Все. Маленькая тонкость заключалась в том, что это был не совсем простой человек.

Даже совсем не простой человек.

Это был (как выяснилось впоследствии) бывший сотрудник польской разведки Юриуш Семецкий по кличке Эльф, в восьмидесятом году попросивший политического убежища в Западной Германии и работавший позднее на АНБ (Агентство национальной безопасности США), «Моссад», палестинскую разведку «Фарах» (да, да, именно такое сочетание, хотя документального подтверждения на этот счет и не существовало), «Сикрет Интелидженс Сервис» и даже МИ-6, а также внештатно он поставлял информацию нескольким скандинавским спецслужбам и однажды выполнял особое поручение кубинской «секуритады». В настоящее время суперагент Эльф считался агентом БНД (Германия). Всерьез его пытались ловить в разное время американцы, французы и шведы — все безуспешно. Меж тем в результате нелепых случайностей, (которые едва ли были случайностями), Семецкий в разные годы сидел в тюрьмах Италии, Турции и Греции. Отовсюду с успехом бежал при не до конца выясненных обстоятельствах, и однажды был выпущен под залог из тюрьмы штата Орегон. Еще он шесть раз официально объявлялся убитым в перестрелках и даже два раза казненным. Сколько раз подозревали, что он мертв, и сосчитать невозможно. Но факт оставался фактом: Семецкий появлялся в новой роли, под новым именем, в новой стране, и охота на него все никак не кончалась.

Зачем теперь Юриуш вновь понадобился полякам, нам знать не полагалось. Собственно, и генералу Кулакову никто этого в подробностях не изложил. Оставалось лишь догадываться, исходя из косвенных данных. Вероятнее всего, Польша играла в этой истории чисто служебную роль, деньги-то шли из США, а ввиду довольно странной позиции, занятой Россией по вопросу о косовском кризисе, американцы считали не вполне этичным заключение прямого договора. Так что немаленькая сумма аванса в сто семьдесят тысяч долларов была переведена сюда, в Москву, через какую-то греческую турфирму, а ещё почти вдвое больше, то есть триста тридцать тысяч нам надлежало получить в Варшаве, в греческом посольстве, но только после выполнения операции.

Дорого же они ценили этого злобного персонажа из скандинавской сказки! Я специально заглянул в мифологический словарь на квартире у Циркача и обнаружил, что эльфы вовсе не милые создания с крылышками, перелетающие с цветка на цветок, как мне почему-то запомнилось с детства, а довольно несимпатичные, ворчливые и даже коварные твари, в общем, совершенно отрицательные герои. Но дело не в кличке. А дело в том, что по условиям договора весь аванс должно было получить наше славное Управление, а нам из этих денег доставались лишь командировочные, то есть скромные суммы на дорожные расходы и так называемые спецрасходы в Польше. Гонорар же, вполне достойный и даже превышавший нашу обычную ставку, светил лишь в случае успеха, который был весьма проблематичен, учитывая опыт американских, французских и шведских товарищей.

Одним словом, ЧГУ впервые в жизни взялось за дело, в котором Россия никаким боком заинтересована не была, за дело, в стратегический смысл которого не был посвящен даже генерал Форманов и — в это трудно поверить! — его кремлевский куратор. То есть, попросту говоря, самая секретная спецслужба России, созданная ещё в 91-м году, если не ошибаюсь, и подчиненная напрямую едва ли не Господу Богу, выполняла роль обычной команды наемников для решения чужой задачи. Нам же в этой ситуации отводилась ещё более экзотическая роль — роль азартных игроков. И ставка в игре была высокой, выше, чем обычно — не деньги, а личная безопасность.

Дожили, называется. Нищета послекризисная заставила. Кулаков так и объяснил, по-простому: «Нам новые аппараты связи купить не на что, а тут — живые деньги…»

В общем, руководители ЧГУ изменили своим принципам, а мы — своим. Понятное дело всем принципам не изменишь. Секретность, например, была соблюдена, Кулаков общался с американцами от имени ФСБ. Ну а мы гордо отказались от требования «деньги вперед», но удержались на достигнутых рубежах по абсолютной сумме. Оплата представлялась вполне реальной. Мы не просто надеялись, мы всерьез рассчитывали получить свои деньги у греков. Мало ли, что кто-то там не сумел поймать этого Эльфа! Мы же — не кто-то. Мы — поймаем.

Однако…

Как я теперь понимаю, никогда не стоит изменять себе и своим принципам. Ничего хорошего из этого не получается. Скажите, мистика? Может, и мистика, но — режьте меня! — а, ввязавшись в это странное дело, мы таки нарушили какое-то равновесие в природе.

Вот все и полетело кувырком.

2

А Польша нам понравилась. Варшава выглядела совершенно современной европейской столицей, если иметь ввиду магазины, автозаправки, отели и пестроту реклам, но по домашней уютности, по странной узнаваемости архитектуры, вплоть до вполне московской высотки в центре города, она была ближе к русским городам. И уже совершенно отдельными и ни с чем не сравнимыми были новые Варшавские костелы, построенные в духе такого постмодернизма, что поначалу и с непривычки в них виделось нечто скорее бесовское, чем божественное, но потом я пригляделся и увидел, что поляки правы, потому что с Богом, в которого я не верю, в принципе, можно говорить на любом языке, в том числе и на языке нетрадиционной архитектуры, и молодые люди скорее пойдут в эти легкие, летящие, звенящие на ветру храмы, чем в тяжелые и мрачные костелы с вековой историей. А вообще-то Варшаву мы видели на бегу. Оттуда велено было ехать на автобусе в Лодзь, которая на самом деле Лодь, только звук «д» у них этакий особенный, взрывной, но в любом случае буква «з» на конце этого слова так же неуместна, как например буква «ж» на конце названия города Пари — столицы Франции. Это нас один добродушный поляк в автобусе просветил. Вообще же они там многие по-русски говорят совсем не плохо и даже после вступления в НАТО вовсе не считают Россию своим вероятным противником. А из Лодзи во Вроцлав мы ехали ещё веселее. Причем хвоста за нами не было — мы постоянно и очень тщательно это отслеживали. В самой Лодзи случилась ночь при полном отсутствии времени на прогулки по ночным заведениям, отчего особенно страдал Циркач, так что кроме большого вокзала и ярких огней реклам на улицах мы там ничего не видели. Во Вроцлав отбыли с самым ранним поездом. Ехавшие с нами в купе поляки для шести утра были необычайно разговорчивы. Впрочем, причина их оживленности вскоре прояснилась: время от времени панове доставали большие бутылки с водкой, безобразно теплой, но качественной, почему-то датского производства, и, разливая её по крошечным рюмочкам, возимым с собою в сумках и дипломатах, опрокидывали свои дозы совершенно без закуски и нам предлагали. О том, что я лично не пью совсем, ничего и никогда, знают, кажется уже все на свете, но здесь-то дело было не в этом. Думаю, далеко не всякий бадягинский алкоголик найдет в себе мужество похмеляться в такое время и в таких «антисанитарных» условиях. А наши друзья поляки и не похмелялись вовсе — они просто пили. Больше ни в одной стране мира я ничего подобного не видел. Разговоры при этом шли все больше о железных дорогах. Циркач не выдержал и пошел по вагонам искать себе девочку. Не удивлюсь, если нашел. И девочку, и удобное место, где ею можно попользоваться всласть. Вернулся он перед самым Вроцлавом и с виду был вполне доволен. А мы за это время из разговора много полезного для себя узнали.

Европейская железнодорожная сеть — это формально единый организм: вы сейчас можете проехать не выходя из вагона от Рима до Стокгольма, от Барселоны до Праги, но разницу в обслуживании почувствуете, конечно, да и не только в обслуживании. Например, по германским железкам даже колеса не стучат — два сплошных рельса через всю страну без единого зазора, а у поляков колеса все такие же квадратные, как в старом студенческом анекдоте, мол, площадь круга равна пи-эр-квадрат, отсюда и стук. Польские железные дороги — это вообще какой-то неиссякаемый источник анекдотов, шуток, жалоб на жизнь и серьезного озлобления. В Польше принято обязательно ругать все, что связано с поездами и вокзалами, а к самим железнодорожникам — неважно, машинистам, проводникам или контролерам — относятся здесь примерно, как у нас к гаишникам…

Господи! О чем это я рассказываю? Ведь собирался вроде про Эльфа! Между прочим, все это не случайно. Наша поездка в Польшу получилась очень чудной, больше похожей на какую-то познавательную экскурсию, спланированную по чужим правилам. Нас куда-то везли, к кому-то направляли, что-то показывали, но нельзя было сделать ни шагу в сторону, никакого выбора наши «турагенты» и «гиды» не предлагали. Я не застал, но говорят, при советской власти примерно так и строились путешествия наших соотечественников за рубежом. Ох, не хотел бы я снова жить при советской власти!

В Польше, к счастью, про социализм давно забыли, так что гостиницы у них теперь нормального европейского класса. А мы, слава Богу, по легенде числились не самыми бедными людьми, и в отель нас поселили приличный — пятизвездочный, кажется, «Орбис-Панорама» — на бывшей площади Дзержинского, неподалеку от той самой ротонды, в которой все и должно было произойти. Насчет старого названия это нас пан Вальдек просветил, так что нового, куда сложнее запоминаемого, никто из нас и не употреблял. А Вальдек, кстати, оказался личностью незаурядной и колоритной. Историк из Кракова, он приехал во Вроцлав на какой-то симпозиум с докладом и вез с собой целую гору документов, брошюр, а также атласов, исправленных и дополненных лично им. За обедом в ресторане мы разговорились об отношениях России и Польши, по привычке несколько свысока рассматривая западного соседа как младшего брата, если не сказать грубее — просто как бывшую колонию в составе многовековой Российской империи.