Охотники за магией
Шрифт:
Пару дней я крепилась, но потом решила, что сада у нас всё равно нет, а пока на улице холодно, места и в Огрызке сколько угодно.
Выбрала момент, когда Град, Рассвет и Лёд сонно клевали носами в креслах после обеда. (Рассвет сдался последним, но и он не выдержал, принёс солидное полосатое кресло с подголовником и скамеечкой для ног, просто созданное для того, чтобы дремать у огонька).
Убедившись, что они спят, я сдвинула в сторону ком теста, из которого собиралась наделать ватрушек, и прямо на припудренной мукой поверхности стола написала заклинание. А потом тихонько его произнесла.
И
Теперь крошек на полу не было, зато везде — и на спинках кресел, и на решётке полуподвального кухонного окна, и на шкафах, и на тёмных балках, и на кухонных полках, и на часах, и на крюках для посуды — на всём, словно яркие южные цветы, сидели, вздрагивая крылышками, бабочки.
Это было очень красиво. Бабочки перепархивали с места на место, как летние снежинки.
Их, почему-то, привлекло кресло-качалка Града, и зелёное шерстяное покрывало вдруг расцветилось забавными бантиками: белыми, оранжевыми, сиреневыми, желтыми, чёрными. Изредка бантики оживали, вспархивали и улетали, уступая место другим.
Почувствовав магию, проснулся Копчёный. Открыл хитрые глаза, оценил обстановку, и решил, что всё это сделано специально для него. Встал, потянулся, спрыгнул с груди спящего Льда и начал скакать по кухне, охотясь за бабочками.
Я принялась начинять ватрушки творогом.
В кухонном окне был виден узкий кусочек неба, по которому ветер гнал снежные хлопья.
Постепенно ветер стал стихать, видимо, он окончательно перемешал холодный воздух гор и тёплый воздух долин.
Лёд всё-таки нашел жертву для приворотного зелья: он стал потчевать им нашего кучера.
Кучер был местный. Работы у него было не много, так как Профессор пользовался экипажем (и нам разрешал) лишь в исключительных случаях.
Таких, например, как бал властей. Или приезд практикантки. Или вручение Горе официального протеста от имени Ракушки по поводу незаконного обыска на территории суверенного государства.
Кучер был местный, но нам не чужой: родители его жены были выходцами из Ракушки. Другого человека Профессор просто бы не нанял.
Конюшня в Огрызке была неплохая, ведь и Граду, и Льду постоянно приходилось разъезжать, но делать они это предпочитали верхом, потому что дороги за пределами городка особой ровностью не отличались.
В дни разыгравшегося ненастья нашему кучеру, видимо, тоже до колик надоело сидеть дома, на глазах у супруги, он помучился, помучился и сбежал в представительство под предлогом ремонта экипажа.
Лёд навестил его на конюшне и принес в подарок оригинального вкуса согревающий напиток, состоящий, в основном, из слезы Медбрата, сахара и чая в определенных пропорциях. И толики того самого состава из склянки с красным шарфиком на стеклянном горлышке.
Кучер охотно пил, да похваливал.
Споив ему за день склянку, Лёд решил сходить и выяснить, подействовало ли средство или нет. И задержался надолго…
Я понесла им на конюшню поесть, чтобы они хоть с закуской злоупотребляли согревающими напитками.
Лёд и кучер, практически в обнимку, сидели в разобранном экипаже и душевно беседовали.
— Друг, скажи, кого ты любишь? —
умолял Лёд.— Как на духу? — строго спрашивал кучер.
— Как на духу… — грустно отвечал Лёд.
— Тебе — скажу! — мотал головой кучер. — Как другу скажу!
— Скажи, как другу! — молил Лёд.
— Слёзку я люблю… — смущённо открыл душу кучер. — Её, родимую. А более — никого!
И, сделав признание, кучер надолго припал к бутылке со слёзой Медбрата.
Оставалось решить, приворожился он к ней за день, или любит её давно.
И тратить ли теперь отворотное зелье или оставить всё, как есть?
Глава двенадцатая
В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ
А в один прекрасный день ненастье кончилось, и весна вернулась в Шестой Угол Чрева Мира.
Представительство тотчас опустело, — все поспешили делать дела, накопившиеся за непогоду.
А я стала убирать освободившуюся кухню. Выпустила (к великому разочарованию Копчёного), бабочек на улицу. Навела порядок на полках и шкафах, перемыла полы.
На пироги я уже смотреть не могла, ни стряпать их, ни есть не было никакого желания. Оставалось только гадать при отсутствии большого зеркала, на сколько ещё я растолстела за эти дни.
Когда же, закончив уборку, выбралась на улицу глотнуть свежего воздуха, то неожиданно получила записку.
Её вручил мне мальчишка. Из тараканьей гвардии Ряхи.
Не тратя время на красивости, а, выражаясь, как истинный солдат, коротко и по существу, Ряха приглашал меня посетить его завтра на таинственной полянке за рекой.
И сразу стало страшно интересно, чего это он забился в такую даль?
На следующий день Лёд опять навестил знахарку.
Принес от нее бутыль для ращения волос на хвосте и придания ему (хвосту) чрезвычайной пушистости.
И кроме этого полезного приобретения, он узнал что-то важное, но рассказывать не стал, вручил мне средство для хвоста и помчался в лавку к Профессору.
А потом они вместе поспешили в официальный кабинет главы. И Рассвет вслед за ними.
Я же пошла в гости к Ряхе. Раз в кабинет меня, в числе прочих, не пригласили, значит, пока ничего не скажут. А выяснить всё самостоятельно я могу и попозже.
Ряха, как оказалось, совсем недаром окопался за Гадючкой: он готовился дать бой судьбе, которая в последнее время стала относиться к нему неблагосклонно, без должной почтительности.
Мало того, что азартный сарай сожгли, а тараканьи бега запретили, так ещё и на сердечном фронте возникли осложнения: у Ряхи появился соперник.
Тот самый неотразимый помощник мясника, о котором судачили дамы в бане. Он, оказывается, стал подбивать клинья к Ряхиной грудастой подружке.
Дело было тонкое, почти политическое: и Ряха, и помощник мясника были слишком хорошо известны в Отстойнике, у них у обоих имелись и вес, и слава, и свои поклонники.
И если бы Ряха просто бы поймал соперника на тёмной улице и побил, на хозяйку кабачка это не произвело бы никакого впечатления. И даже наоборот, жалость к пострадавшему могла бы заставить её сделать неправильный выбор в пользу мясника.