Окассен и Николет

иногда смешение стихов с прозой. От мимов

этот прием перешел к их преемникам —

средневековым жонглерам. Интересно сопоставить с

этим мнение А. Н. Веселовского, который, быть

может, ближе других подошел в этом вопросе

к истине. В своей работе „Эпические

повторения как хронологический момент" (1897;

перепечатана в собрании его сочинений, т. I

„Поэтика", 1913) он возводит форму „Окассена и

Николет" к древнему амебейному (т. е. двумя

или большим числом певцов-сказителей)

исполнению (а также и сложению) эпических песен-

сказаний. Чередование при этом стихов и

прозы—вещь обычная. Когда впоследствии

материал подвергся объединению и перешел в руки

одного исполнителя, последний мог сохранить

часть повторений, возникших при амебейном

исполнении, когда вновь вступавший

певец-сказитель „подхватывал" партию предыдущего. Та-

кие^ частичные повторения — причем иногда

стихотворный отрывок подхватывает прозаическую

партию, иногда наоборот — Веселовский находит

в гл. 3 по отношению к гл. 2, в гл. 4 к гл.,

в гл. 5 к гл. 4, в гл. 6 к гл. 5 (и отчасти

даж)е к гл. 2 и рпл, 4), в (гл!. 8 к гл. 2, в гл. 11

к гл. 7, в гл. 20 к гл. 19 и т. д. Но ясно,

конечно, что, какова бы ни была генетика этой

формы, она могла сохраниться (или закрепиться)

лишь в силу нового, порождаемого ею

эмоционально-художественного эффекта, отвечавшего

запросам той среды, в которой произведение

возникло. Такая распевность с повторами,

свойственная крестьянской поэзии и чуждая

куртуазной литературе, удовлетворяла вкусы

разночинной и плебейской аудитории.

Стихотворные части написаны в форме

сплошных тирад (laisses, как в chansons de

geste) из семисложшых стихов (других примеров

такого размера мы также не знаем), на один

ассонанс, за исключением коротких

заключительных строк (кода) в пять слогов

(последний — „немое" е), которые в свою очередь

связаны одним общим ассонансом на протяжении

всего произведения. (В переводе эта особенность,

к сожалению, не соблюдена: ассонанс заменен

рифмами, попарно связывающими строки, а

заключительные строки, сокращенные до четырех

слогов, ни с чем не связаны ни рифмой, ни

ассонансом.)

Стихи эти пелись на одинаковую мелодию,

которая приведена в рукописи. Она состояла из

двух колен и охватывала каждую пару строк,

повторяясь затем нужное количество раз до

коды, имевшей свой особый напев. Приводим

эту мелодию в транскрипции, предложенной

W. S. Rockstroe (в издании facsimile текста,

F. W. Bourdillon'a, Oxford 1896).

Для нечетных стихов (первое колено):

Для четных стихов (второе колено):

Для коды:

Во втором колене число нот соответствует

числу слогов. В первом триоль из малых

(черных) нот покрывала, повидимому, шестой слог

стиха, а на последний слог приходились две

последние целые ноты (в переводе: „Кто у-слы-

шать хо~чееет сти-их")- В коде на пять

слогов приходится девять нот. Как они

размещались, с уверенностью сказать трудно. Моясно

предположить такое распределение: Tant par

e-e-est ri-i-ce-es (в переводе, где пятый слог

отсутствует, пришлось бы нагрузить четвертый

слог четырьмя нотами).

1

Все имена собственные старофращгузского

текста даны в модернизированном

произношении.

2

Бокер находится в Провансе, почти рядом

со знаменитым Тарасконом, в 15 километрах

к северу от Арля и на расстоянии 25 километров

от моря. В XII веке граница моря проходила

гораздо севернее, чем сейчас, m Бокер находился

совсем недалеко от берега (см. главу 34, где

жители Бокера идут на берег в поисках

„добычи")- Никакого графства в Бокере в ту лору

не было. Но местность эта славилась своими

ярмарками, и потому какой-нибудь бродячий

жонглер мог занести название ее и на север

Франции. На юге Франции было несколько

городов, называвшихся Валена Какой из них

имеется здесь в виду, установить трудно.

„Волосы у него были светлые".— Белокурые

волосы в средневековой Франции считались

обязательным аттрибутом красоты.

6

Характеристика рая и ада, которую дает

Окассен, обнаруживает у автора необычайно

смелое для той эпохи свободомыслие. Другие

примеры таких иронических рассуждении мы

встречаем лишь в гораздо более позднее время,

когда буржуазия уже открыто выступает со

своей оппозиционной (и вместе с тем

антиклерикальной) программой. Очень близкие

параллели мы находим у Лудольфа Суд-

геймского („De itinere terrae sanctae", около

1350 г.), во французских новеллах XV века,

в „Масагопеа" Фоленго (XVI века) и т. д.: там

всюду рай изображен как обиталище всякой

скуки и немощи.

Договор, который Окассен предлагает отцу,—

почти пародия на рыцарские идеи эпохи. Один

из самых обычных мотивов куртуазной поэзии—

то, что поцелуй или хотя бы ласковый взгляд

любимой вдохновляют рыцаря на великие

подвиги, или, наоборот, что он совершает блестящие

подвиги для того, чтобы заслужить

благосклонность своей дамы. Зд^сь Окассен идет на это

ненавистное для него дело только для того,

чтобы такой ценой добиться права на свидание

с милой, которая поцелует его отнюдь не за это.