Океан Бурь. Книга вторая
Шрифт:
— Все свободны!
И сейчас же из-за домов, из палисадников и еще из всяких укрытий начали показываться люди с киноаппаратами и какими-то фонарями. Или это Ваське с перепуга показалось, будто их такое множество? Он стоял у палисадника взъерошенный, злой, решительный. Он еще не знал, что сделает, какую штуку выкинет, но только отступать ему теперь некуда. Теперь надо добраться до самого Грака.
Подбежала Филимон.
— Молодец! — шепнула она. — Все правильно сделал.
— Где Петушков? — спросил Васька в отчаянии.
— Ты что, испугался?
Васька не успел ответить,
— Хорошо сделал, братишка.
А похожий на обезьяну человек скалил зубы — не то улыбаясь, не то угрожая.
— Продолжим пробу? — весело спросил у него Петушков.
— Мне хватит, — ответил человек, потирая челюсть. — Я уже попробовал. А тебе спасибо — привел бандита…
Он засмеялся, и все кругом засмеялись. Васька немного ободрился, захлюпал носом, завздыхал.
Кто-то поднял соломенную каскетку и проговорил:
— Ваша шапочка, товарищ Грак.
Потухло солнце, темная волна накрыла Ваську и бросила в черную пучину. Грак! Это он так самого Грака?! Ну, теперь не зевай, Васька! Теперь работай!..
Он упал на колени.
— Дяденька Грак, не прогоняйте меня! Бейте меня чем ни попало, только не гоните!.. — завопил он настойчиво и ожесточенно, и злые слезы потекли по его щекам, затопляя золотые веснушки.
— Артист! — захохотал Грак и схватил Ваську за рыжие лохмы, заставил подняться. — Глядите, какой бандит! Он еще похлеще тебя будет!.. — ликующе сказал он Петушкову. — Ты за ним поглядывай…
— Да я… — выкрикнул Васька и совсем неожиданно для самого себя заплакал. Размазывая слезы и задыхаясь от переполнивших его чувств, он продолжал выкрикивать: — Дяденька, я чего хочешь! Я вам, чего надо, представлю… — И тут же засмеялся, оттого что вдруг понял, что его приняли, что кончились все его мучения и никто теперь его не ловит, не гонит. Смеясь и растирая слезы, он продолжал: — Представлю, чего надо. Хоть бандита, хоть ангела-архангела…
— Артист, — все так же веселясь, повторил Грак. — Ну, а тебе спасибо за этого рыжего, — сказал он Петушкову.
— Я же сказал тебе — парень настоящий. Сразу понял, что от него требуется! Мгновенная реакция, легкая возбудимость. Мы с ним еще…
Но тут вмешалась Филимон:
— Да он же еще ребенок. Вы оба забыли это? Реакция… Вон как он зашелся и сейчас все еще дрожит. — Она обняла Васькины вздрагивающие плечи и утерла ему лицо душистым платком. — Беги, Вася, вон в тот домик и постарайся заснуть…
Она показала на дощатое строение, в котором провел Васька свою первую ночь… Всхлипнув напоследок еще раз, он ответил:
— Да я и не устал вовсе…
— Иди, иди… — совсем уж повелительно повторила Филимон и легонько ударила по Васькиному затылку.
Он пошел, вспомнив, что с Филимоном спорить не полагается.
В дощатом сторожевском домике никого не было. Еще сильнее, чем утром, пахло смолой и морем. В распахнутую дверь врывался соленый ветер.
Утомленный переживаниями, Васька прилег, закрыл глаза, и только он собрался подумать о своем счастье, как вбежал Снежок и горячим языком лизнул его щеку.
— Собака ты, собака… — проговорил Васька и засмеялся.
Вошла Марфа. Без сторожевского плаща, в пестром платье, она ничем
не напоминала несуразного мужика, как ночью показалось Ваське. Обыкновенная большая тетка.— Приняли тебя. Теперь ты артист.
— Спать мне велели, а я не хочу.
— Какой сон! Когда меня в сторожа приняли, тоже по ночам не спала. Ревела от обиды. Как же, в артистки разлетелась, а меня в сторожа. Дед мой на Волге грузчиком был. Я в него, такая же чертоломина. А душой он ребенок: всех жалел. Ну, а у меня никакого таланта нету. — Она шумно вздохнула и рассмеялась. — Фантазии у меня много, это верно. Воображения. А режиссер Иван Яковлевич все говаривал: «Любить искусство — это тоже талант немалый, а служить искусству почетно в любом качестве, хотя бы и в сторожах».
Слушая неторопливый ее рассказ, Васька вспомнил другую старуху, такую же большую, но, как он считал, не очень-то добрую, Елену Карповну. Ее даже Капитон, отец Васькин, боялся и говорил, будто стережет она богатства несметные. А Володя рассказал, что никакого у нее богатства нет, а всю жизнь собирает она го, что дороже всякого золота, — чудесные изделия народных мастеров. Тогда Васька не понимал, как так — игрушки эти да тряпки могут быть дороже золота? Он и сейчас еще не совсем понимал. Просто он подумал, что обе старухи — и добрая тетка Марфа, и грозная Елена Карповна — талантливы своей любовью к искусству.
Любить искусство — это тоже талант. «Вот здорово!» — подумал Васька удивленно и уважительно. Никогда еще у него не возникало мыслей, достойных уважения.
ВАСЬКА ЧИТАЕТ СЦЕНАРИЙ
А впереди было еще одно испытание. Вечером новоявленный брат и учитель достал из чемодана невиданной величины довольно потрепанную тетрадь в серой обложке. Видно, читали ее и перечитывали много раз.
— Вот сценарий, — сказал он.
— Сценарий, — повторил Васька, замирая от ожидания: что дальше?
— Когда прочтешь, будет у нас серьезный разговор.
Надо сказать правду — читатель Васька был не ахти какой. В пестром мире его души еще ни одна книга не оставила своего следа. Даже детективы, обожаемые всеми мальчишками, не очень-то занимали его. О сказках и говорить нечего — их он просто презирал.
Со страхом и недоумением смотрел он на необыкновенную тетрадь. Но Петушков сказал: «Принимайся за работу» — значит, нечего тут и раздумывать. Надо читать. Надо работать. Новая жизнь. Вот уж не думал Васька, что чтение — тоже работа. В его старой жизни книги считались баловством.
Новая жизнь — новые понятия. Обреченно вздохнув, Васька открыл тетрадь осторожно, как дверь, за которой таится полная неизвестность.
Прочитал он и, ясно, ничего не понял. Еще раз прочитал и снова не понял. «Ладно, — подумал он, — я дорогой, задешево не купишь». Обозлился и начал читать.
«Цирк. Идет представление. На арене два клоуна: большой и маленький. Это любимцы публики, рыжие братья».