Окопники
Шрифт:
Перед танками взметнулись взрывы. Горизонт заволокло дымом, и теперь движение танков можно было угадать лишь по всплескам огней их пушек.
— Длинными очередями — огонь! — командует Берестов. И сам не слышит себя в грохоте разрывов.
Немцы в черном залегли.
Но танки… танки. Вот они уже рядом.
— Огонь! — кричит Берестов. И вдруг, словно обессилев, оглядывается. Ему хочется о что-нибудь опереться. Он слышит, как Стахов дышит открытым ртом.
Из дыма выныривает танк. Берестов чувствует, как кровь приливает к сердцу. А лицо и руки леденеют. Только
Эти немцы были уже в мышиного цвета френчах и в касках. Они, наверное, ночью подползли так близко.
Немцы припугнули русских «черными», а в рукопашную бросили «серых». Это-то и вывело «иванов» из себя. Они всем полком выпрыгнули из окопов навстречу фрицам.
— В атаку! Вперед!
Над степью раскатисто всплеснулось ошеломляющее
«Ура!»
Теперь попробуй, попытайся остановить русскую пехоту, она заряжена ненавистью и прет напропалую…
Перескакивая через окоп, капитан Дерюгин крикнул Берестову:
— Не вздумай самовольничать! Поддерживай огнем!
«Огнем — в своих?!..» — в недоумении передернул плечами Берестов, и как бы для оправдания своего решения вспомнил наставления лейтенанта Крышки: пулеметы должны двигаться в цепи наступающих или даже впереди!
— За мной! — скомандовал он и ринулся вслед за атакующими.
Немцы опешишь Они не ожидали такой рискованной наглости русских. Кинулись врассыпную.
На их плечах курсантский полк и ворвался в село.
Путешествие в составе вермахта с путеводителем Бе- деккера в кармане: чужие страны, другие женщины… — такая была реклама вербовки в немецкую армию.
Фашисты собирались в Россию, как в интересное путешествие.
… Шли уличные бон. Грозненский курсантский полк выбивал «путешественников» из села Коптинка. Собственно от села остались только печные трубы.
На разбитом окне рухнувшей стены колыхалась занавеска. В уцелевшем углу висела люлька и в ней мертвый ребенок с запекшимся пятном крови на лбу. Под люлькой ощупью ползала слепая струха. На стене — ходики. Время сошло с ума.
В пустом сожженном селе гулял ветер, гремя оборван- ными листами крыш. И в этом скрежете послышался сдавленный, оттого и безмерно — горестный мужской всхлип.
Иван заглянул в пролом двери.
Старик приговаривал над бездыханным телом внучки.
— Страдалица ты моя, — стонал над нею дед.
А страдалице не больше семнадцати. Она лежала с закушенными до крови губами, будто тот неимоверный стыд и боль до сих пор казнят ее.
— Крохотка ты моя, слеза моя… — отыскивал старик для нее самые ласковые слова.
— Всех сейчас перестреляю… — захлебнулся в гневе Подзоров.
Иван оглянулся и не узнал своего помкомвзвода, так было перекошено в святой ненависти его лицо.
Скреготнув зубами, Подзоров зло процедил:
— Уж я им покажу кузькину мать!
И по — медвежьи грузно перевалился через останки
стены.
Иван легко перескочил вслед за ним.
— Где они?
Высокий, тяжеловатый в походке Подзоров,
от перехватившего горло гнева, слова не мог вымолвить. Саженными шагами пересек улицу, наконец сказал:— Вон, белый флаг выставили… Ишь, как пекутся о своих жизнях… А их там, раненых в подвале, с роту наберется… Они мне за все ответят!
И вскинул автомат наизготовку.
— В белый флаг?!.. Тем более — в лежачих?!.. — остудил Иван пыл Подзорова.
— Не мешай, лейтенант!
— Отставить! — резко скомандовал ему Берестов и встал поперек дороги.
Подзоров набычился, сердито засопел. Наконец нашелся:
— А как же комиссар соседнего полка Берт только за то, что они убили его ординарца, весь немецкий госпиталь приказ расстрелять.
— Ты видел?
— Говорили.
— На войне ни «слышал», ни «говорили» — не в счет. Есть только — «видел», — чеканно отрубил Берестов.
— Но фашисты никогда наши госпитали не миловали, — не сдавался Подзоров. — А мы?..
— То — фашисты!.. А мы — русские. Русские в белый флаг никогда не стреляли…
К вечеру был дан приказ: «Ночью отойти на прежние позиции!»
— И правильно, — одобрил такое решение Пров Трофимович. — Танки Гудериана с нами шутить не станут. А там все-таки ров…
10
На этот раз утро началось без психической атаки. Видимо, немцы поняли, что этим «иванов» не застращать. И они придумали более мерзостную пакость.
Двум курсантам, захваченным «языками», фашисты отпилили ножовкой кисти рук, связали проволокой локти за спиной. На шею повесили таблички с надписью: «Красных юнкеров в плен мы не берем», И отпустили: мол, идите, покажитесь своим… __
Об этом рассказал старшина Назаренко. Его прислал лейтенант Крышка, узнать в чем еще нуждается взвод лейтенанта Берестова.
— В злости, — недовольно буркнул Подзоров.
Он все еще не мог простить своему командиру за то, что тот не дал ему расправиться с немцами.
Берестов не успел огрызнуться, как в окоп спрыгнул капитан Дерюгин.
— Как вы тут?
— Мы-то — что… А вот «красных юнкеров» жалко, — сказал Берестов.
Дерюгин строго зыркнул на старшину Назаренко:
— На немцев работаешь?.. Панику сеешь?..
— Наоборот, злости добавил, — вступился за Назаренко Берестов. И примиряюще — Подзорову: — Выходит зря я не дал тебе переколошматить их.
— Ладно. Не время выяснять взаимоотношения, — по- мягчал сердцем Дерюгин и пригласил Ивана наверх.
Отползли в кусты полыни.
После артиллерийской ночи — полк отходил на свои позиции под огнем противника, — Иван упал навзничь, расправил усталые плечи, глянул в небо. Ему захотелось захлебнуться этой ясной, чистой синью, раствориться в ней, стать облачком, гонимым ветром.
— Немец готовится завтра взять реванш, — приземлил Берестова Дерюгин. — Подтягивает такие силы на наш участок, что нам не сдобровать. Так что учти. Ни шагу назад!
Берестов молчал. Его не надо об этом предупреждать. Он со своим взводом не только с места не сдвинется, а еще и покажет немцам, где раки зимуют, за все с ними расплатится.