Окопники
Шрифт:
Утром Мамка отправился к врачу — просить, чтобы его выписали в часть.
— Не могу, — скачал врач, — рано еще.
Тогда Никифор пошел к начальнику медсанбата.
Начальник, моложавый, стройный грузин с насмешливыми глазами, выслушал Никифора и сказал:
— Зачем торопиться, врачу лучше знать, выздоровел ты или нет.
— Выздоровел я, — упрямо повт орил Мамка, — пора мне в сотню, товарищ майор.
— А как же это за тебя эвакуатор просил, чтобы при медсанбате оставить? Решили оставить.
Мамка вздохнул, отвернулся и медленно ответил:
— Нету моего согласия на это, отправьте меня в сотню. —
— Опусти, разобьешь, уронишь! — испуганно крикнул майор.
Никифор медленно опустил стол на место и сказал умоляюще:
— Отпустите, товарищ майор.
И столько было вложено в эти слова душевного волнения, что майор опустил глаза и ответил:
— Ладно, завтра выпишем.
На другой день после завтрака Мамка обошел всех знакомых в санбате, со всеми простился, перебросился парой, слов.
— Значит, уходишь, — сказал Юрченко, — ну и правильно. Будь здоров, Никифор.
Алешка Морозов покачал головой:
— Чудак ты, Мамка, я б на твоем месте остался…
Никифор прищурил глаза, начал вроде шутейно:
— Чудак петух… — потом махнул рукой. — Э, да что с тобой говорить, — и пошел из хаты, закинув за спину свой тощий вещевой мешок.
Не торопясь шагал он по осенним, почерневшим полям, по раскисшим дорогам, взбегал на косогоры, оглядывался назад, на пройденное, и шел дальше. Влево, за холмом, осталась церковь, которую он видел в то утро, когда его контузило. С переднего края изредка доносились разрывы мин, они становились все слышней, но Мамка не испытывал страха, на душе у него было легко и покойно. И как будто отвечая его настроению, поредели тучи над головой, проглянула бледная голубизна осеннего неба и неяркий солнечный луч скользнул по холмам, задержался и лег неширокой полосой поперек дороги. Никифор поспешил выйти на освещенное место, помедлил, подставляя солнцу то одну щеку, то другую, потом решительно зашагал вперед, пересек солнечную полоску и быстро стал взбираться на холм, за которым уже начинались блиндажи и траншеи переднего края.
СОКОЛОВ Георгий Владимирович
(1911–1981)
Г. Соколов родился 3 декабря 1911 года в поселке Кочкарь Челябинской области.
После окончания средней школы поехал по призыву комсомола на Магннтстрой.,
В течение десяти лет сотрудничал в газетах Урала, Дона и Кубани.
В 1939 году пошел добровольцем на воину с белофиннами.
В годы Великой Отечественной войны был комиссаром, командиром отдельной разведроты. Принимал участие в десанте на Малую землю, в боевых действиях в Крыму, на Сандомирском плацдарме.
В 1944 году назначен редактором газеты «Боевое знамя».
Его книги: двухтомный роман «Нас ждет Севастополь», сборник рассказов «Малая Земля» и др.
Г. Соколов лауреат премии им. и. Островского, Краснодарского крайкома ВЛКСМ. Награжден орденами Отечественной войны и Красной Звезды, медалями.
Коммунист.
Член Союза писателей СССР.* * *
МОРСКОЙ ЗАКОН
— Эй, на мотоботе! Все готово?
— Все в порядке!
— Отчаливай!
«Тук — тук — тук», — затарахтел мотор. Когда мотобот отплыл на добрую сотню метров, двадцать пассажиров облегченно вздохнули. Сегодня все обошлось благополучно. В эту ночь противник почему-то слабо обстреливал берег Малой земли. Выгрузка продовольствия и боеприпасов с пришедших мотоботов и сейнеров прошла сравнительно спокойно. Ни одного подбитого судна, ни одного раненого. Так же спокойно погрузили для отправки на Большую землю раненых и пассажиров.
— Немцы молчат, — сказал с усмешкой рулевой мотобота, — думают, что в такую штормягу «тюлькин флот» не рискнет на трндцатикилометровый рейс. Потому и берег не обстреливают.
— Тоже мне, штормяга… Удержишь черноморцев шестибальным норд — остом! Это же так себе, легонький ветерок! — самоуверенно заявил старшина мотобота.
Однако этот «легонький ветерок» вздымал здоровенные волны. Мотобот бросало, как щепку. Соленые брызги окатывали команду и пассажиров. Вскоре все промокли, но бодрились. После долгой маяты на маленьком кусочке земли, где грохот разрывов бомб, снарядов и мин не прекращался ни на одну минуту, каждый был рад попасть на Большую землю.
Около борта на пустой бочке с беспечным видом сидел моряк — разведчик Владимир Горский. Он был одет в форму пехотинца. Воротник его гимнастерки расстегнут с таким расчетом, чтобы была видна полосатая тельняшка — «морская душа». Горский ехал в десятидневный дом отдыха для отличившихся бойцов и командиров. Рядом с ним сидел молодой лейтенант, пехотинец. Его мутило от сильной качки, но он бодрился.
— Часиков через пять будем в Геленджике. Там зелень крутом, фрукты, тишина… Черт возьми, я даже не верю, что есть такие места, где не рвутся снаряды!..
Лейтенант даже причмокнул от удовольствия. Его лицо расплывалось в улыбке.
— А мне, откровенно говоря, неохота, грустно уезжать, — проговорил Владимир. — Много перетерпели на этой огненной земле, поругивали ее, а вот стала родной. Если меня станут переводить на большую землю, то, честное слово, откажусь… Я и в дом отдыха поехал с неохотой, командир роты просто выгнал меня на берег.
— А ведь верно, — согласился лейтенант, — немножко грустно расставаться с этим кусочком земли. Помнишь, как высаживались сюда в феврале? Горячая ночка была!
— Как не помнить! Мы тогда…
Горский не успел закончить фразы. Полыхнул взрыв, взметнулся столб огня. Мрачные волны, темная ночь, вода — все смешалось. Раздался чей-то пронзительный крик:
— Полундра!.. Тонем!..
Владимир не помнил, как очутился в воде. Он тоже закричал, хлебнул воды, окунулся, вынырнул. Мотобота не было видно. Только бурные волны с белыми гребнями тяжело катились в открытое море. На гребнях виднелись черные точки — люди, уцелевшие от взрыва мины. Может быть, они кричали о помощи, но их голоса тонули в шуме ветра и моря.