Он, Она и Париж

Хммм, странные мысли… А хочется? Признайся себе честно, не стало ли у тебя там, внизу, чуть горячее, когда ты в машине смотрела на его подсвеченный солнцем профиль? Или вот сейчас, глядя на статую обнаженной девушки, не представила ли ты на мгновение, какими глазами смотрел бы Брюнет на тебя, потянись ты перед ним вот так, будучи совершенно обнаженной?

Чувствую, как невольная краска вновь заливает мне лицо. Тот случай, когда не чужие слова или поступки, а собственные мысли заставляют смутиться. Скрывая это смущение от Брюнета, иду дальше — и натыкаюсь на потрясающую скульптуру, изображающую целующихся мужчину и женщину. Разумеется, обнаженных, как же иначе. Как раз то, что мне сейчас нужно. И, что самое ужасное, эта пара, застывшая в момент перехода от поцелуев к бурному сексу, не дает взгляду оторваться. Я сейчас словно возле замочной скважины, прилипла к ней — и смотрю на двоих, настолько увлеченных друг другом, что им плевать и на меня, и на всех людей мира, пусть даже те столпятся вокруг и будут смотреть на их бесстыдно обнаженные чувства — им все равно.

— Потрясающе, правда?

Голос Брюнета тихий, обволакивающий — и немного растерянный, как у человека, который не ожидал увидеть подобное совершенство, несмотря на то, что был здесь уже много раз. Так бывает. Выходишь из храма красоты — и магия пропадает, теряет цвета, ощущения стираются из памяти. Но когда возвращаешься через какое-то время, то тебя вновь захлестывают эмоции, о которых ты уже успел забыть. И ты удивляешься: неужто я тогда не разглядел, насколько прекрасно это творение рук человеческих?

Да нет, разглядел и тогда. Просто успел забыть. И затем вернулся — чтобы вспомнить, чтобы вновь ощутить ту волну восхищения, что захлестывает полностью и не дает дышать. И вот ты вновь стоишь здесь, очарованный, задохнувшись от восторга, и слова даются с трудом.

Я киваю. Действительно потрясающе. Иного слова не подобрать.

Брюнет мягко трогает меня за рукав.

— Пойдемте. Здесь еще много того, на что стоит посмотреть.

Он прав.

Мы останавливаемся возле небольшой скульптуры, изображающей переплетенные руки. Пальцы неуверенно касаются друг друга, едва-едва. И я представляю взгляды тех людей, что позировали великому скульптору. Наверно, мастер просил их вообразить, что они любят друг друга, но до сих пор не решались на взаимное прикосновение. А может, это и правда были влюбленные, чьи отношения только зарождались. Само собой напрашивается предположение, что тогда, в мастерской, между их пальцами проскочила искра, и они поняли наконец: да, это оно, то самое чувство, которого люди порой ждут всю жизнь — и так и не могут дождаться…

— Поднимите руку.

Голос Брюнета словно сладкая вата, пропитанная вином — он обволакивает и пьянит, ему невозможно сопротивляться. Да я уже и так под гипнозом волшебных работ, излучающих концентрированную чувственность, что заполнила весь этот зал до самого потолка.

Словно сомнамбула, я поднимаю правую руку — и ее, будто змей-искуситель, обвивает его рука, повторяя жест, запечатленный в камне много лет назад. Тонкие музыкальные пальцы касаются моих, и я чувствую, как в моей груди что-то сжимается. Сейчас мыслей нет, нет рамок, границ, условностей. Есть только прикосновение самца, переполненного желанием — и ответ моего тела, соскучившегося по мужскому вниманию, не умеющего противиться природе в те минуты, когда мозг, этот вечный полицейский наших чувств, одурманен волшебной обстановкой, окружающей меня со всех сторон.

Чувствую обнаженной шеей дыхание Брюнета, и знаю — сейчас он коснется ее губами, и тогда я точно больше не смогу сопротивляться его мягкому, но настойчивому напору. Он ведь специально привел меня сюда, в музей, наполненный бесстыдно-раскрепощенной красотой, что грубо срывает с посетителей покровы благонравия и порядочности, обнажая наши тайные желания. И я понимаю: еще мгновение, и я упаду в объятия Брюнета, забыв обо всем, подчиняясь только зову плоти — и ничему больше.

Но тут справа щелкает затвор фотоаппарата, который, словно пробку из бутылки шампанского, вышибает меня из приторно-сладостного тумана…

Я оборачиваюсь, деликатно, но настойчиво расцепляя наши пальцы, переплетенные уже гораздо более глубоко, чем у скульптурного изображения.

Рядом с нами стоят девушка с парнем, в руках у девушки фотоаппарат.

— Извините, — говорит она, понимая, что прервала нечто очень интимное. — Просто вы так красиво стояли, что я не могла не запечатлеть этот момент на фоне шедевра. Получился просто потрясающий кадр. Хотите, я вам его скину, только скажите куда? Будет великолепное фото на память о сегодняшнем дне.

— Нет, спасибо, — говорю я, чувствуя, как мое тело и разум высвобождаются из ласкового плена, который едва не завел их слишком далеко. — Нам уже пора, не правда ли?

— Да, конечно, — легко соглашается Брюнет, улыбаясь. Он, понятное дело, почувствовал, что почти добился своего, и это «почти» его явно раззадорило — как охотника, упустившего добычу, но при этом уверенного, что она никуда не денется.

Выйдя из музея, бросаю прощальный взгляд на статую задумавшегося мужчины. Интересно, почему именно она стала столь знаменитой, фактически визитной карточкой великого мастера? Может, потому, что в какой-то мере это и правда его памятник самому себе? Талантливый человек, погруженный в обдумывание своих проектов, всегда самодостаточен — и потому одинок. Ему вполне комфортно в мире своих фантазий, и скучные, серые реалии окружающего мира для него лишь смутные тени, отвлекающие от размышлений. Примерно как люди для этой скульптуры — ежедневно мелькаем перед неподвижными глазами, не видящими ничего, кроме того, на что действительно стоит смотреть. Когда твой истинный взгляд обращен внутрь себя, всё остальное не имеет ни малейшего значения…

— Вы о чем-то задумались?

Обеспокоенность Брюнета выглядит естественной. Ну да, вышла такая из музея, и идет себе вперед не разбирая дороги, того и гляди споткнется и растянется на асфальте. Но его вопрос возвращает меня в этот мир.

— Я хочу еще!

Слова сами вырываются из меня еще до того, как я успеваю их как следует обдумать. Но я сейчас ощущаю себя ребенком, у которого забрали замечательную игрушку, о существовании которой он не подозревал до сегодняшнего дня. Никогда не думала, что искусство может производить на меня такое глубокое впечатление. А к скульптуре вообще относилась как, например, к альпинизму или парашютному спорту — знала, что она существует, слышала о ней, в кино и телевизоре видела, однако никогда не возникало у меня желания пойти в целевой музей, чтобы смотреть на статуи. Но то, что я ощутила сегодня, задело в моей душе какие-то неизвестные мне доселе струны — и сейчас они еще вибрировали слегка, настоятельно требуя продолжения великолепной мелодии.

— Чего именно хотите?

— Это было непередаваемо! Благодарю вас за этот прекрасный подарок! Возможно, сейчас я кажусь вам восторженной провинциалкой, но просто я до сих пор под впечатлением. И, коль уж вы вызвались показать мне Париж, нельзя ли организовать продолжение этого обзора в том же ключе?

Понимаю, что сейчас моя речь выглядит старомодно, словно я только что выпала из девятнадцатого века в современный мир. Но я и правда только что была в нем, окунулась в его атмосферу, прониклась чувствами гениального скульптора, жившего так давно. И ничего не могу с собой поделать. То, что когда-то было прочитано о том времени и, как я полагала, уже давно забылось, сейчас пробудилось во мне — и выплеснулось потоком фраз, щедро расцвеченных обуревающими меня эмоциями.

На лице Брюнета последовательно отражается целая гамма чувств. Озадаченность с примесью легкой досады — видимо, не ожидал подобного поворота. Взвешенное раздумье с характерными складками на лбу. И, наконец, найденное решение, результатом которого стала приподнятая бровь, и как на плакате написанная мысль: «почему бы и нет? Если искусство так ее зацепило, попробую еще раз».

Но мне сейчас всё равно что им движет. Просто я хочу добавки, а если женщина чего-то очень-очень сильно желает, то лучше ей это дать, иначе она, скорее всего, развернется и уйдет — особенно в начале знакомства. Это знает любой мужчина, а уж Брюнет с его внешностью и манерами коварного обольстителя и подавно.

К тому же для каждой женщины это своеобразный тест. Коль наступит на горло собственной лени, значит, я для него значу больше, чем нежелание тащить свою пятую точку туда, куда не особенно хочется. Даже если продолжения отношений не планируется, всё равно для каждой из нас это важно. Самооценку поднимает. Особенно, если парень красив, и ты понимаешь, что он желает тебя. Такая вот странная игра в сбор доказательств самой себе, что я неотразима и вообще лучше всех. Нелепая, смешная — но, тем не менее, все мы играем в нее всю жизнь, даже когда уже хочется разбить зеркало, до тошноты насмотревшись за долгую жизнь на собственную неотразимость.